Любовно-фантастический роман

Начало (Главы с 1-й по 19-ю) )читать - ЗДЕСЬ

• Все авторские права на данный текст принадлежат
• Елене Александровне Саммонен (lena20-97@mail.ru)
• На сайте Библиотека МУЖЕСТВО ЖИТЬ этот текст размещён исключительно в ознакомительных целях

Роман об иллюзиях в профессии и в жизни. О семье, о любви. Есть философия, есть детективная линия.

Уютный дом  и мама рядом…
Растила на легендах вас.
Она чарует своим взглядом…
С нее начну я свой рассказ.

Пролог

***

Древняя легенда

Земли Лиственной пустоши скрылись за призрачной дымкой белого тумана. Река Литл, чистейшая из всех рек королевства, была спокойна и не бурлила, вздымаясь волнами, как во времена непогоды. Со стороны леса доносилось пение ночных птиц. Хозяйки из соседнего селения, приведя с лугов свой скот, верно, успокоились, обслужив своих кормильцев в хлевах.
Единственный в Лиственной пустоши дом, гордо стоящий особняком среди цветущей равнины, был преисполнен семейным уютом. Во дворе был идеальный порядок: большие земли изобиловали растительностью, плодовые деревья цвели, а в загонах набирали вес животные, которые будут кормить семью всю зиму. На лугу за калиткой в ряд стояли стога сена, как напоминание о прошедшем недавно сенокосе. У окон, в которых мерцал огонь свечей, цвела, распространяя божественный аромат, сирень.
Семья Ярвиненов, отужинав, собиралась в скором времени отойти ко сну. Маленькая Тарья, управившись с повседневными заботами, устроилась у камелька с шитьем. Она вышивала национальный узор на своей сатиновой рубашке – ей пора готовить приданое и она, в принципе, ответственно относилась к выполнению своей обязанности. Ее старшая сестра укладывала спать малютку Юхани. Он был очень болен и сон для него – это лишний повод на время забыть о своих мучениях.
Элиас, старший из четырех братьев, на ночь глядя, выдумал забавный фокус с разрезанием банкноты и ее восстановлением. Он от нечего делать любил заниматься подобными глупостями, но поскольку его увлечение никому не мешало, его в этом не упрекали.
Их мама в это время была в детской. Прекрасная Маритта, одетая в домашнее платье, сидела на краю кровати и в свете масляной лампы укладывала спать своих маленьких сыновей. Двойняшки Ильмари и Йоханнес, согревшись теплом друг друга, слушали рассказы матери об истоках своего рода. Мальчики, натянув на себя одеяла, самозабвенно окунались в предания далекой старины.
«Король северной страны по имени Олаф давно-давно начал захватническую войну против государства короля Магнуса…» – рассказывала женщина и, казалось, сама верила в эту историю. – «Но война затянулась на тридцать лет и оканчивалась не в его пользу. В день, когда войска короля Магнуса вошли в столицу и осадили его дворец, король Олаф понял, что его страна бьется в агонии. Королева Ингрид, его верная супруга, не желая умереть в постыдном плену, покончила с собой, совершив обряд древних викингов, чтобы попасть после смерти на пир к великому Одину. А король Олаф со своей юной дочерью были пленены врагами вместе со своей свитой. Их бросили в темницу и должны были казнить на рассвете. Принцесса Агнета, находясь в томительном ожидании смерти, страдала от того, что погибнет не только она, но и близкие ей люди. Мать она уже потеряла, и у нее никого не осталось, кроме отца и милого ей навек шута Хлодвига Славная Песнь. Уже смирившись со своей участью, она ждала рассвета. Внезапно в темницу влетела красивая птичка. Неизвестно, как она там оказалась, но птица своим пением скрашивала ее последние часы. Когда принцесса Агнета, растрогавшись, заплакала, птичка ударилась о землю и обернулась ее любимым шутом.  Он признался ей в любви и предложил сбежать. Взявшись за руки, они ударились о землю и обернулись белыми мышками. Через щели принцесса и шут пробрались в темницу короля, где снова превратились в людей. Предки Хлодвига верно служили плутоватому богу Локи, и тот в награду даровал им магические способности. Поэтому шут был колдуном, хоть и скрывал это от других до поры. Но сил на то, чтобы превратить короля в мелкую зверюшку и тем самым спасти его, у шута уже не было. Он попросил у Олафа благословения на брак с принцессой и, простившись с ним, обратил его в прах, чтобы враги не глумились над его телом. Снова превратив себя и Агнету в мышей, он сбежал с ней из темницы прямо перед казнью. Оказавшись на воле, они обернулись птицами и, взлетев высоко-высоко, скрылись за облаками… Таким образом, шут Хлодвиг Славная Песнь и принцесса Агнета, дочь короля Олафа Лихая Секира, положили начало новому роду, благодаря которому теперь есть мы, мои мальчики» – заключила Маритта, погладив любимого Ильмари по голове.
– Наши предки жили в Скандинавии, да, мама? Мы не англичане, а финны? – осведомился засыпающий Йоханнес.
– Все верно, мой сын, – проговорила женщина.– Мы саамы – это древний народ, живущий в современной Норвегии, Швеции, России и нашей родной Финляндии. 
– Вернуться бы туда и пожить хоть немножко на землях наших предков… – мечтательно произнес Ильмари.
– Мы не можем, мой родной… Уже не можем… – произнесла опечаленно Маритта, после чего, поцеловав сыновей, пожелала им доброй ночи и покинула их, погасив лампу.

Мистерия иллюзий

Мечтатель, юноша прекрасный
И гениальный лицедей.
Ты для Нее – любовник страстный,
Для братьев – кузница идей.

Часть I
Братство чародеев

Глава 20

Куртизанка для чародеев

                Йоханнес вместе с Элиасом вновь отправился покорять земли Великобритании, которые, как ему казалось, он объездил с братом вдоль и поперек. Сегодня их ждал город Кардифф, что раскинул свои земли на территории полуострова Уэльс. Да, это уже была не их Англия, ставшая за многие годы им второй родиной. Но здесь, в Уэльсе, было так же много – даже больше, воды, чем в Дрим-Тауне. Этот город стоял многие века на величественной реке Таф с чистыми водами и зелеными берегами.
Братьев Ярвиненов уже на въезде в город встречали пестрые афиши с кричащими слоганами.  «Финские чародеи устроят незабываемое шоу в древних землях Уэльса. Зрелища окупят цену!» – прочел Йоханнес и возмутился.  «С какой это стати мы финские?  – тихо произнес он, обратившись к брату. – Я там был всего-лишь несколько раз, а сам всю жизнь прожил в Англии.»
– Разве ты не понял, что это хитрый ход для привлечения посетителей? – спросил почти шепотом Элиас, хотя в кэбе кроме них никого не было. Их иллюзионные аппараты прибыли в город еще вчера посредством грузоперевозчиков. – Иностранцы в почете были всегда как диковинное зрелище.
Сегодня они должны были выступить на сцене одного из немногочисленных Домов Изяществ. Неделю назад на землю лег сентябрь, и начались занятия у творческих детишек, посещающих эту обитель Лиры. Сегодня там, в большом концертном зале, была подготовлена площадка для деятельности «господ иллюзионистов» – как почтительно обращались к ним работники Дома Изяществ. Высокая сцена освещалась факелами, что окружили ее с четырех сторон. Повседневные голубые портьеры были заменены на алые портьеры из атласа, сшитые на заказ. За кулисами стояло фортепиано, за которым устроился пианист из Ливерпуля, который примкнул к ним в июне – Логан, выпускник музыкальной академии Литлфорда, живущий в Ливерпуле, пять лет тщетно пытающийся найти работу по специальности, уговорил братьев взять себя под их крыло, когда они проездом очутились в его городе. Йоханнес долго сопротивлялся, не желая делить своего заработка с пианистом, но Элиас уговорил его.  «Музыка придаст нашим представлениям зрелищности и театральности. Ты ведь сам хотел, чтобы было красочнее,» – сказал он и его слова были решающими. Логан был человеком приятной наружности, но значительно превосходил их в возрасте. Ему было тридцать три года и он сразу стал для них старшим товарищем.
Сегодня Йоханнес наводил устрашающий грим – он, напудрившись, овладел лицом белым, как холст. И глаза, умышленно начерненые, выглядели ужасающе. Ему предстояло надеть черный балахон, в котором он покажет трюк с сожжением Элиаса. Йоханнес исполняет роль средневекового инквизитора, а его брат – колдуна, который был предан Святому суду. Им долго не давали добро на демонстрацию этого фокуса в помещении из соображений пожарной безопасности, но все же власти города сдались. Однако, в зале дежурили люди в форме пожарных, ведь не ровен час и могут вспыхнуть портьеры.
– А помнишь, как в детстве ты пугал меня ужами и пауками? – зловеще произнес Йоханнес, грациозно поглаживая настоящий факел, что был в его руке.
– Только попробуй меня спалить! – смеясь проговорил Элиас. – Я восстану из пепла, как птица-феникс, и отомщу тебе, подсунув жирную крысу!
– Я не боюсь крыс, – фыркнул Йоханнес. – По-моему, это самое умное животное. Я прикормил одну крысу, и она теперь приходит к нам во двор каждый вечер и ждет, когда ее покормят с рук. При этом она меня еще ни разу не покусала. Поэтому обидно осознавать, что люди с такой ненавистью относятся к этим прекрасным созданиям.
– Как это похоже на тебя, мой загадочный Ландыш, – улыбнулся Элиас. – То, что чуждо окружающим, присуще тебе. Это делает тебя неповторимым и выделяет из серой массы заурядных людей.
Заиграла зловещая музыка, состоящая из тяжелых аккордов и быстрых пассажей. Вспыхнули факелы и поднялся занавес, алый, как кровь. На импровизированном кресте был распят несчастный колдун, прикованный к нему цепями. Человек в черном балахоне достал старинный сверток, и огласил приговор зловещим тоном. Крик отчаянья колдуна, карканье ворона, доносящееся из-за кулис – это один из работников театра по просьбе фокусников теребил птицу, которую они привезли с собой как реквизит. Ворон был пойман и приручен Элиасом год назад и теперь участвовал в его фокусах. И зал, утопающий во мраке осеннего вечера, освященный лишь факелом. Зрители, родом из эпохи индустриализации, вдруг очутились в темном Средневековье, чарующим своей таинственностью и доставляющее ощущение приятного ужаса.
– Смерть ереси! – воскликнул Йоханнес и поджог бумажный куб, в который был опущен крест с распятым Элиасом. – И да здравствует Инквизиция!
По залу пролетел ворон. Покружив над зрителями, он  улетел за кулисы, откуда вышел целый и невредимый Элиас в черном фраке с красной сорочкой и с цилиндром на голове. Он вернулся из подвала, куда свалился через отверстие на деревянном возвышении, именуемое сценой, когда очутился внутри бумажного куба, что скрыл его полностью. Элиас сбросил цепи, которые, конечно же, не сковывали его руки, а просто опоясывали и прыгнул в подвал на сено, которое уже было приготовлено для него. Вот такая она, профессия иллюзиониста – все думают, что на тебе горит одежда, а ты всего-навсего переодеваешься, сидя на сене, привезенном из близлежащей деревеньки.
Юная Лиадан сидела во втором ряду между двумя зрелыми мужчинами. Это были случайные люди, которых она до сегодняшнего дня не видела и, конечно же, забудет о них, когда выйдет из зала. Просто так уж получилось, что они соседствовали с ней, купив билеты на тридцать пятое и тридцать седьмое сидение. Эта прекрасная ирландка, несмотря на совсем юный возраст – ей было семнадцать, обладала вовсе не девичьей внешностью. Густые, как львиная грива, огненно-рыжие волосы и зеленые, как два изумруда, глаза – она была самой настоящей бестией. Широкие кости таза, бедра с изысканным изгибом и налитые соком юности груди, походящие на спелые персики – это была молодая соблазнительница, успевшая разбить немало сердец. Она была уверена в собственной непобедимости до тех пор, пока не была очарована сама. Впервые побывав на представлении братьев Ярвиненов, она была покорена красавцем Ильмари – он был так восхитетельно красив, что ее девичье сердце расстаяло перед его мужественной статью и очаровательной внешностью. Поскольку юная девица была предоставлена сама себе, будучи дочерью ветров и вьюг, что растили ее вместо почивших родителей, ее передвижение по стране никто не ограничивал. Она была на удивление везуча – будучи воспитанницей улиц и подворотен, Лиадан умудрялась красиво и, довольно дорого одеваться. Так и хочется спросить у нее:  «В чем секрет?». А все очень просто. Она была искусной куртизанкой. Нищие бродяги не для нее. К ее ногам падал мэр Нью-Роута, главный судья Грин-Хилла, известный художник-импрессионист господин Сенар и даже один из могущественных лордов ее родного Уэльса. Вот ответ на то, откуда у нее были деньги, чтобы путешествовать по следам молодых иллюзионистов, которые так полюбились ей своим редким ремеслом и очарованием мужественности, разбавленной нежной внешностью. Лиадан каталась по всему королевству, следуя за Ярвиненами еще с тех пор, когда с ними был Адам Баркер. Она была свидетельницей их сокрушительного фиаско в Хэмпшире, которое закончилось трагической гибелью знаменитого учителя юных фокусников. Для Лиадан было огромной потерей выбывание Ильмари из творческого коллектива ее кумиров. Но это все же, не беда, ведь у него есть еще пара не менее замечательных братьев. Элиас, конечно, великолепный фокусник, но Йоханнес ей нравился куда больше. Он красивее и моложе. Лиадан, забыв про Ильмари, самозабвенно любовалась Йоханнесом, который сейчас разыгрывал романтическую сцену с Джулией – их партнершей, которая парила над импровизированным ложем, застеленным лепестками роз. Она должна сегодня пообщаться с ним. Лиадан мечтала услышать его голос, не тот, что принадлежал актеру и фокуснику, а тот, которым располагал Йоханнес – настоящий, без грима. Лиадан хотела прикоснуться к нему, поговорить по душам. Глупо, конечно, жаждать душевной беседы с чужим человеком, но… Он ей не чужой. У них так много общего! Тысяча представлений, например, которые проходили для него на сцене, а для нее – в зрительном зале.
– О, боже мой, неужели еще одно шоу позади?! – произнес Йоханнес, упав на диванчик в гримерной комнате, под которую был оборудован к их приезду репетиционный зал, где вспоминали заученные сонаты ученики перед зачетами. Он был измотан до бесов, скачущих в глазах.
– Завтра едем в Данди, – напомнил Элиас. – Люблю бывать в Шотландии.
– А я хочу домой, – произнес Йоханнес, причесав свои роскошные локоны цвета подснежника.
– В Лиственную Пустошь или в Дрим-Таун? – спросил Элиас с хитрой улыбкой.
– Еще спрашиваешь, – сказал Йоханнес, посмотревшись в зеркало. Его пугающий грим был смыт в мгновенном перерыве между первой и второй, более лиричной сценой их программы. Теперь у него были лишь аккуратно подведены черным карандашом глаза и выделены серым брови. Это делало Йоханнеса еще прекраснее. – Конечно же в Дрим-Таун. Не думаю, что в Лиственной пустоши мне кто-то будет рад.
– Тарья будет рада, – сказал Элиас. – Видно, что она тоскует по тебе. Мне кажется,  что из всех своих братьев Тарья больше всех любит тебя.
– Я тоже скучаю по ней, – сказал Йоханнес. – Но по Жанне и Артуру я тоскую сильнее. Ты отдыхай пока, а я выйду на крыльцо. Так болит голова… Быть может, от свежего воздуха мне станет легче.
– Завидую я тебе, Ландыш, – сказал вдруг Элиас. – У тебя красивая жена, здоровый сын… А я как перекати-поле на ветру…
– Через четыре года у тебя родится дочь, – бросил Йоханнес и исчез в дверях, оставив Элиаса в недоумении.  «Откуда он знает то, чего не знаю я?» – подумал Элиас, немного испугавшись.
На крыльце Дома Изяществ у запасного выхода  его подкараулила Лиадан. Она подозревала, что ее кумир однажды выйдет из здания именно через запасную дверь и терпеливо ждала. Йоханнес уже был в обычной повседневной одежде: свободная рубашка из белого шелка, черные брюки классического покроя и, конечно же, его любимый кожаный плащ в тон брюкам. Девушка, чтобы как-то очаровать его, решила сыграть на чувствах. Она притворилась, что плачет. Со стороны это выглядело действительно трогательно. Юная девушка, можно даже сказать, девочка в нежно-голубом платье, стояла на крыльце и, прикрыв лицо ладонями, неслышно тосковала о чем-то. Йоханнес, думая в это время о своем, а если если точнее, то мечтая снова очутиться в объятиях Жанны и заглянуть в серые глазки Артура, даже не заметил Лиадан. Нет, он, конечно же, заметил, что какая-то незнакомка теребит в руках белый носовой платочек из кружева, но Йоханнеса это не особо заинтересовало. Но вскоре его уединение стало раздражать присутствие второго лица и он, стараясь быть ласковым, наконец произнес:  «Ты чего?»
– Ах, нет, ничего,сэр… – изобразила смущение девушка. – Извините, ради бога, но я вас не заметила.
– Что у тебя произошло? Отчего ты плачешь? – уже участливо спросил Йоханнес.
– Это будет вам неинтересно…
– Кто ты? – настойчивым тоном спросил он.
– Я здесь учусь, сэр, – на ходу придумала Лиадан.
– Готов держать пари, что ты обижена на строгость учителей, – печально усмехнулся Йоханнес.
– Вы правы, – согласилась Лиадан. – Вообще незаслуженно оговаривают и упрекают.
– Когда учился я, мне тоже казалось несправедливым то, что меня хлестали по спине розгами чаще моих братьев.
– А меня не бьют… Просто убивают словами. Плоть заживает быстро, а душа, увы, болит порой вечность…
– Пойдем со мной, мы тебя утешим. – смело позвал Йоханнес. Такого расположения к своей персоне, Лиадан, конечно же, не ожидала.
– Куда?! – с напускным испугом спросила девушка.
– Да не бойся, мы не обидим, – он повел ее за собой.  «Неужели сработало?» – радостно думала Лиадан.
Йоханнес вернулся к Элиасу в компании Лиадан.
– А это кто? – заулыбался Элиас. – Но однозначно, если бы Ильмари был с нами, он был бы очень рад визиту прекрасной барышни.
– Не пугай девушку, дурак, – рассмеялся Йоханнес. – Я не позволю тебе допустить вольностей. Я застал ее в печали, вот, решил скрасить ее тоску нашим обществом.
– И как зовут юную леди?– спросил Элиас то, чего еще не успел узнать у нее его брат.
–  Лиадан, мой господин, – представилась она.
– Очень приятно, а я – Элиас, – он поцеловал ее хорошенькую ручку. – Отличное продолжение вечера, не так ли, Йоханнес?
– Неплохое, да, – сухо улыбнулся Йоханнес.
С того вечера Лиадан влилась в общество иллюзионистов. Скоро братья узнали, что она вовсе не ученица Дома Изяществ, а простая странница, вынужденно ставшая ей из-за рабочих путешествий своих кумиров. Но это не оттолкнуло их от нее и, очевидно поэтому девушка, как ядовитый плющ, обвила души Йоханнеса и Элиаса. В Данди они ехали уже вместе с ней. Элиас был очарован ею, ведь она так напоминала ему Лэттис! А Йоханнес, вопреки чаяниям Лиадан, сохранял холодный нейтралитет. А ведь он довольно тепло принял ее в тот вечер, когда впервые привел в свои закулисные покои.
В октябре Йоханнес и Элиас побывали в Глазго. Лиадан, за месяц сумевшая покорить  Элиаса своим чистым разумом и юным телом, тщетно пыталась взять неприступную  крепость его прекрасного брата. Она, увидев в первый их вечер обручальное кольцо на пальце Йоханнеса, которое маняще поблескивало, великолепно сочетаясь с перстнем из червонного золота, испытала самую настоящую физическую боль в сердце, которая полоснула ее острым лезвием разочарования. Но ее не остановило украшение, которое Лиадан наивно не приняла за весомый аргумент, который, увы, был не в ее пользу. Она, напротив, стала еще настойчивее. Теперь девушка еще тщательнее наводила на себя красоту, чтобы покорить Йоханнеса, которого, оказывается, брат ласково называет Ландышем. Лиадан однажды даже предпринимала попытку опоить его, но Йоханнес, как оказалось, пьет лишь дорогой коньяк, на который у нее, конечно же, не нашлось денег. Если бы даже Лиадан постаралась набрать необходимую сумму, он все равно не выпил бы больше одного фужера. Да и не принял бы гордый Йоханнес ее подношений.
Сегодня он был в превосходном расположении духа, что, надо заметить, было очень редко. Доставив удовольствие шотландской публике своим коронным фокусом с чернильной галочкой, который сопровождался продуманно срежессированной театрализованной постановкой, что продолжалась не более пяти минут, он, довольный очередным успехом, вернулся в гримерную комнату. Их программа обычно состояла из двадцати таких постановок. Это было новаторством в их деле, ведь до них фокусники просто демонстрировали свои трюки без всякого сопровождения.  «Поскольку мы в прошлом актеры, наши иллюзионные этюды это, своего рода, маленький спектакль,» – рассказал однажды Элиас корреспонденту ежедневной газеты «Таймс». В гримерной комнате Йоханнеса уже ждала преданная Лиадан. Она украшала собой тесную комнатку, важно восседая в кресле, что стояло у зеркала.
– Как все прошло, мой прекрасный Ландыш? – Лиадан бессовестно называла его этим ласковым именем, зная, что он, конечно же, не ее.
– Великолепно, Лиадан, – Йоханнес старался быть сдержанным, но сегодня они с Элиасом особенно отличились, и это прильщало ему, поэтому Йоханнес, конечно, не мог остаться равнодушным.
– Без грима ты лучше, – продолжала льстить Лиадан.
– Да, такой же прекрасный, как и ты, – Йоханнес, осознавая, что девочка не так проста, включился в эту игру, чтобы не быть пораженным в ней.
Сегодня Йоханнес не стал смывать с лица тонны театрального грима, ведь он просто не наносил его за неимением необходимости. Он, лишь сняв черный фрак, остался в красной рубашке и классических брюках в тон фраку.
– Ненавижу этот чертов пиджак. Только движения стесняет и ничего более! – сказал Йоханнес, небрежно бросив фрак на кресло, где только что сидела Лиадан, плавно перекочевавшая на диван, чтобы быть ближе к нему.
– Быть может, я смогу тебе помочь расслабиться после тяжелой работы, мой господин? – проговорила Лиадан своим серебристым голосом, что тек из ее уст подобно весеннему ручейку, бегущему по тающему снегу.
Она, усевшись за его спиной, начала поглаживать плечи Йоханнеса и соблазнительно дышать над его шеей. Йоханнес, ощущая тепло тела Лиадан, которое касалось всем своим естеством его спины, подумал, едва не рассмеявшись:  «Подчинила себе Элиаса и думает, что сумеет то же самое проделать со мной. Однозначно, она ко мне не равнодушна. Сейчас что-то будет… Обожаю срывать чьи-то планы. Это великолепное зрелище.  В его голове уже созрел коварный план.
– Я уверена, что твоя жена не сможет доставить тебе большинство из тех удовольствий, на которые способна я, мой чародей, – Лиадан уже протянула свои изящные ручки к его груди, медленно спускаясь к животу.
Йоханнес чувствовал, что если он не остановит ее, то она доведет его до греха, но медлил, поскольку всей душой жаждал увидеть ее сконфуженную, в смятении и горьком разочаровании.
– Конечно же не сможет, моя страстная ирландская девочка, – он заключил ее в свои крепкие объятия и стал медленно расстегивать стальные крючки на ее платье. Лиадан была счастлива. Да! Она добилась своего! Йоханнес, наконец, одарил ее своим вниманием!
Лиадан, запустив свои пальцы в его восхитительные волосы, страстно вцепилась  ему в голову. Он же слился с ней в нежном поцелуе. Лиадан таяла в его объятиях и предвкушала дальнейшее развитие событий, которые обещали разом исполнить ее заветную мечту. Однако Йоханнес, одарив ее своим драгоценным поцелуем и страстными прикосновениями к ее дрожащему, на грани состояния экстаза, телу, внезапно грубо оттолкнул Лиадан.
– Ну что, твои тайные фантазии воплотились в жизнь, маленькая куртизанка? – с насмешкой произнес он.
– Какие фантазии, Йоханнес, о чем ты? – она пыталась изобразить святую наивность и доверчивость. –  Я ведь думала, что ты любишь меня так же трепетно и нежно, как и я тебя.
– Трепетно и нежно я люблю свою жену, – ледяным тоном проговорил Йоханнес. – Неужели ты настолько глупа, что думаешь, будто я соблазнюсь тобой в то время, когда дома меня ждет женщина неземной красоты?
– И нужна она тебе, – фыркнула Лиадан, стараясь соблюдать спокойствие. – Я моложе нее – это еще одно мое достоинство перед ней.
– Скромность вперед тебя родилась, я смотрю, – откровенно смеялся Йоханнес. – Только не думай, что мне нужна маленькая глупенькая девочка.
– Подлец! – вскричала Лиадан, отвесив ему тяжелую пощечину.
– Ой, даже не знаю, кто из нас подлец больше – ты или я, – злорадствовал Йоханнес, получая неописуемое удовольствие от гнева униженной соблазнительницы, которая считала себя богиней. – Я редкостный злодей, жестоко отвергший несчастную леди, которая намеревалась увести меня из семьи. О, как же я низко пал!
Бросив злобный взгляд на Йоханнеса, Лиадан выскочила из комнаты, захватив свой ридикюль, где она хранила ценности, которые повсюду возила с собой. Все, она больше никогда не вернется к нему, даже если он будет падать к ней в ноги и умолять простить.
Элиас пришел в гримерную вскоре после ухода Лиадан. Он увидел смеющегося Йоханнеса и, естественно, спросил:  «Ты чего хохочешь? И где моя Лиадан?»
– Она минуту назад едва не стала моей, – смеялся Йоханнес.
– Так чего же в этом смешного, негодник? Или ты решил у всех своих братьев девушек уводить? – возмущенно воскликнул Элиас.
– Тихо, тихо, сейчас все объясню! – проговорил Йоханнес, стараясь унять свое веселье.
И он рассказал брату о домогательствах к нему Лиадан. Это, конечно, умерило гнев Элиаса и свело его на нет.
– Ты бы видел ее физиономию, – сказал в заключении Йоханнес. – Она очень смешна в гневе.
– Распутная девка, – негодующе проговорил Элиас. – Так и знал, что все ее слова – ложь, и она не питает ко мне ничего, кроме похоти.

Глава 21

Пир во время чумы

– Держись крепче за седло, Артурри! – говорил Йоханнес сыну, обучая его верховой езде. Артур уже три года жил на этом свете и, очевидно, ему пора впервые почувствовать, каково это, быть всадником.
– Он скинет меня, па! – капризничал мальчик, боясь, что Викинг взбунтуется.
– Этот конь не сбросит тебя, сын, – обещал Йоханнес, зная Викинга. – Он ведь понимает, кого держит на себе.
Викинг, судя по всему, и правда понимал, что в седле ребенок и осознавал, что его нужно везти бережно. Он медленно брел по цветущему лугу, утопающему в красках лета и едва слышно посапывал.
– Вот научишься быть настоящим всадником и этот конь будет твоим, Артур, – сказал Йоханнес, придерживая Викинга за поводья.
– Не нужен мне Викинг, па, – сказал вдруг Артур.
– Почему же? – удивился Йоханнес.
– Мне нужен ты, – заявил мальчик. – Опять ведь скоро уедешь.
От слов сына Йоханнес пришел в растерянность и не знал, что ответить. Да, он и в самом деле редко видит его. Позавчера Йоханнес вернулся из Хэмпшира, где в последний раз был три года тому назад. Вот уже три года он работает вместе с Элиасом. От Ильмари не было никаких известий и члены семьи Ярвиненов даже не знали, жив ли он. Но Йоханнес почему-то чувствовал, что с ним все в порядке. В Хэмпшире братья жили четыре месяца, почти каждый день давая представления. Когда Йоханнес впервые за несколько месяцев оказался дома, Артур, конечно же, не бросился к нему с порога. Мальчик недоверчиво встречал его в своей комнате.  «Он, наверное, забыл, как ты выглядишь,» – с доброй улыбкой на губах посетовала Жанна.
– Я буду с вами целых две недели, Артурри, – пообещал Йоханнес. – Это довольно много, мой сын.
Артур потянул к нему свои ручки и Йоханнес снял его с коня. Получаса медленной езды вполне хватит для начала. Мальчик так и ждал момента, чтобы поцеловать любимого, но такого далекого отца. Йоханнес, в силу своей занятости, которую он проклинал, просто не мог быть рядом с ним постоянно, и поэтому его присутствие дома было для Артура большим событием.
– Весь в своего младшего дядю, – засмеялся Йоханнес и поцеловал его в щечку, ответив на ласку Артура. – Ильмари в детстве часто целовал меня.
– Я хочу увидеть его, – сказал Артурри.
– Он далеко, мой сын.
Когда они вернулись домой, их, вернее, Йоханнеса, ожидало потрясение. Жанна, нервно теребя юбку платья, произнесла:  «Сядь, пожалуйста.»
– Что случилось, Жанна? – недоумевающе спросил Йоханнес, повинуясь ей.
Она подала ему конверт с оранжевой пометкой. Это не сулило ничего хорошего, ведь в посланиях, отправляемых в таких конвертах, как правило, сообщалось о чьей-то смерти.
– Из Лиственной Пустоши… – испуганно проговорил Йоханнес. – Не иначе, как мама доигралась до беды со своим язычеством…
– Или Ильмари… Он ведь уже три года, как уехал куда-то и пропал, – с ужасом предположила Жанна.
Йоханнес дрожащими руками вскрыл конверт и прочел:
«Ландыш! Это Тарья. Мне некогда писать, поскольку я боюсь, что за написанием вести тебе меня застанет мама и накажет. Я очень прошу тебя, приезжай к нам как можно скорее. У нас ведь Юхани умер. Послезавтра ночью его тело сожгут. Только никому не говори, что это я писала. Нам запрещено общаться с тобой. Приезжай.
Твоя младшая сестра.»
– Нет, Жанна. К счастью, мы оба не правы… Или к несчастью… – опечаленно проговорил Йоханнес, отложив послание, – Я должен уехать, дорогая. У меня умер Юхани.
– Бедный мальчик… – склонила голову Жанна. – Какое горе… Передай мои соболезнования миссис Ярвинен.
– Не думаю, что мне придется поговорить с ней.
В тот же день он прибыл в Нью-Роут, откуда пешком добрался до Лиственной пустоши. Оказавшись в доме матери, он, к своему ужасу, обнаружил, что по жилищу витает отвратительный запах разложения, смешанный с не менее зловонными запахами трав. На втором этаже, в большом зале, прямо на полу лежало разбухшее тело Юхани. Его рот был зашит грубыми нитями, он был обнажен и связан по рукам и ногам. Йоханнес, не обладающий крепкими нервами, при виде этих кошмаров ощутил, как перед его глазами все, окружающее его, поплыло. На некоторое время он лишился чувств, упав в дверях зала, в котором раньше собирались семейные посиделки после ужина.
Очнулся Йоханнес в своей комнате. Рядом с ним, на его кровати, сидел Элиас.
– Вот и я позавчера едва не упал в обморок, – тяжело вздохнув, проговорил он.
– Что эти чокнутые бабы сделали с ним?! – вскричал Йоханнес,вскочив с ложа.
– Говорят, что он умер во сне еще в прошлую пятницу, – сказал Элиас. – Судороги… Я знал, что они однажды погубят его.
– Какого же черта он тут лежит уже седьмой день?!
– Я пытался уговорить их похоронить его по-человечески, но мама сказала, что либо я молчу, и она не прогонит меня, позволив проститься с братом, либо я пытаюсь похоронить его, как христианина, и она отрекается от меня.
– То есть, тебе о его смерти никто не сообщал – ты сам обнаружил это, вернувшись из Хэмпшира?
– Да, – ответил Элиас. – Я в курсе, что ты узнал от Тарьи. Если что, говори, что это я написал письмо.
– Хорошо.
– Сегодня в полночь его сожгут, – сообщил Элиас. – В лесу. Мне не разрешили присутствовать. И тебе, скорее всего, тоже не позволят, ведь мы не язычники.
– Да, у нас, в отличие от них, с головой все в порядке, – мрачно согласился Йоханнес.
Из зала послышались странные слова, мешающиеся с рыданиями. Это Аннели и Тарья оплакивали брата, соблюдая обычаи. Маритта восклицала:  «Лару хара, аму лизит. Хава лэса, рап Юхани, хава лэса рап Юхани!»
– Они не знают, что ты здесь, – тихо произнес Элиас. – Когда ты приехал, мама с нашими сестрами была в лесу – они готовили священный костер, который разведут ночью. Видимо, только что пришли.
– И почему мы не настояли, чтобы его окрестили в христианстве? – задумчиво проговорил Йоханнес, машинально сжимая в ладони золотое распятие, что украшало его шею. От происходящего ему было не по себе, и он ощущал страх, закрадывающийся в сердце.
В семь часов вечера Маритта положила полуразложившееся тело Юхани на повозку, в которую запрягла Ночку. Со скорбными ритуальными песнями она с дочерьми провезла Юхани по окресностям и осталась с сыном на берегу реки Литл. Тарья и Аннели вернулись в дом и встретились с Йоханнесом, которого не видели больше трех лет. Они с Элиасом нашли в доме мощное чистящее средство с щелочью и вымыли  уже половину дома, задыхаясь от резкого трупного запаха.
– Вы что делаете, глупцы! – воскликнула Аннели. – Разве можно мыть дом, когда оттуда только что вынесли тело умершего?!
– Да пошла ты, дура! – прикрикнул на нее Йоханнес, натирая пол. – От такого запаха мы сами отойдем к Всевышнему.
– Это ведь надо, держать мертвеца в доме целую неделю, да еще когда на улице жара! – негодовал Элиас. – Глупые женщины!
Уже через час весь дом был начищен до блеска, и ничто не напоминало о недельном присутствии здесь умершего Юхани. Покрывало, на котором он лежал, шторы в зале, пропахшие смертью и пучки трав, что были положены ему к ногам, Йоханнес благополучно сжег во дворе, не обращая внимания на запреты Аннели.
– Тебя проклянет великий и коварный Локи, сын ётуна Фарбаути! – билась в истерике Аннели. – Ты умрешь в муках, Йоханнес!
– Плевал я на твоего Локи! – злобно бросил ей брат. – Мой бог – Иисус Христос! И он такого кощунственного отношения к умершим не поощряет!
Ночью Йоханнес и Элиас наблюдали из окна комнаты последнего, как полыхает пламя вблизи леса, которое было видно за милю.
– Чего творят… – проговорил с горечью в голосе Йоханнес. – Моя бы воля, я бы давно пригласил священника и насильно бы окрестил их в католицизм.
– Они и в католицизме придумали бы что-то свое и непременно бы все извратили.
Утром Йоханнес встретился с матерью. Они пересеклись в узком коридоре на втором этаже. Маритта была в белых одеяниях.
– А почему ты не в черном? – удивился Йоханнес, который, едва узнав о смерти Юхани, надел траур.
– Меня интересует две вещи, – сказала ледяным тоном мать. – Первое – почему ты здесь и второе – с какой стати в черном ты. Испокон веков белый цвет был траурным!
– Я здесь потому, что Юхани – мой брат. Я должен был проститься с ним, мама! А черный цвет носят в знак траура все нормальные, верующие люди.
– Я тебе не мать и ты мне не сын, – сухо произнесла Маритта. – После того, что ты совершил, я отреклась от тебя.
– А что я совершил?! – воскликнул Йоханнес.
– Неужели ты не помнишь?! – выпучила в гневе глаза Маритта. – Обесчестил несчастную Жанну, лишив ее счастья быть с Ильмари, которому, надо сказать, ты тоже плюнул в душу. Видит великий Вейнямейнен, что уехал он, вероятно, чтобы не видеть тебя. Если с ним что-то случилось на стороне – это твоя вина. Мне так жаль несчастную девушку! Ты ведь ей всю жизнь сломал, подлец! Ильмари, конечно, еще хуже пришлось – нож в спину от невесты и брата… А как ты опозорил нас перед Агнес! И еще спрашиваешь, что совершил.
– Не так уж и несчастна Жанна, как ты думаешь, – слабо улыбнулся Йоханнес. – Мы растим в любви нашего сына, у Жанны есть все, о чем она могла мечтать. Я не виноват, что Ильмари постоянно изменял ей, и она нашла утешение со мной. Ты тоже хороша. Несмотря ни на что, хорошая мать не отреклась бы от своего сына. Ты хоть знаешь, как зовут твоего внука?
– Знаю, твое отродье зовут Артуром, – злобно прорычала она. – Глупый Элиас не перестает восхищаться мальчишкой, рожденным в блуде. Мог бы дать ему нормальное финское имя, а ты, как подкаблучник, пошел на поводу у женщины и дал ему английское имя.
– Мне так жаль тебя, мама, – тоном искреннего сочувствия произнес Йоханнес. – Нет ничего хуже, чем не познать за всю жизнь настоящую любовь.
Он оставил мать, прежде чем она успела что-то возразить. Ее мозг отравлен  глупыми верованиями, которые вытеснили из сердца Маритты родного сына и, по сути,  дочерей, которые стали ее рабынями, заложницами язычества, с ужасом верящие в то, что  их сопротивление, которое в их положении было бы разумно, непременно окончится вечным  проклятием, наложенным на них. Вдруг Йоханнес ощутил жжение, что быстро пронеслось по его позвоночнику. На секунду он представил Аннели и маму горящими в пламени огня.  «С чего бы это?» – тревожно подумал Йоханнес. В последние несколько лет его часто посещали какие-то странные видения, но Йоханнес все списывал на усталость и постоянное переутомление от недосыпания.  «Я скоро, наверное, совсем сойду с ума,» – подумал про себя он и горько усмехнулся.
Когда Йоханнес шел мимо летней комнаты, где раньше жила Жанна, неслышно приоткрылась дверь чулана и кто-то схватил его за руку. От неожиданности Йоханнес даже вздрогнул.
– Не бойся, это я, – прошептала Тарья и увлекла его за собой в темный чулан, заперев дверь.
– Что произошло, Тарья? – тихо произнес Йоханнес.
– Ландыш, миленький, спаси меня, – расплакалась девушка, уткнувшись лицом в его рубашку. – Мама и Аннели совсем спятили. Они вовсе не язычницы. Аннели с мамой исповедуют сомнительную религию. Они считают своей священной книгой «Калевалу» и молятся на нее, как ты на Библию. Поклоняются главному герою «Калевалы», который является не богом, а литературным персонажем. И похоронили Юхани на седьмой день, хотя настоящие язычники сжигают тела умерших сразу после их смерти в течение суток. Язычники уже давно не приносят человеческих жертв, заменяя их ягнятами и курицами. А они убили немало людей…
– Что ты такое говоришь?! – воскликнул Йоханнес, но быстро перешел на шепот. – Быть такого не может.
– Думаешь, что отец Жанны просто так пропал? – произнесла Тарья, прижавшись к нему еще сильнее. – Нет, его убила Аннели. Они подмешали ему в чай кровелистник и по дороге на работу он, как и рассчитывала Аннели, захотел спать. Они с мамой догнали его и повели закоулками якобы домой, а на самом деле, на капище. Там его и убили.
– Где же он похоронен? – Йоханнесу казалось, что это все сон и он скоро проснется.
– Я не видела, – призналась Тарья. – Меня не пустили на капище, поскольку я еще не достигла возраста богини смерти и не допускаюсь к присутствию на жертвоприношении. Зато я видела, как мама и Аннели тащили его в сторону леса. Через год я вступлю в возраст Аурии и меня заставят принести в жертву человека. Я не хочу лишать никого жизни, Йоханнес!
– Господи, помилуй! – Йоханнес перекрестился и устремил взгляд на потолок, будто на небо.
– Забери меня к себе, в Дрим-Таун! – умоляла Тарья. – Я приму христианство и буду любить Артура, даря ему свое тепло, только спаси меня! Мне так страшно, Йоханнес!
– Если я сейчас увезу тебя, то будет страшный скандал – гнев мамы может обрушиться и на нас с тобой, и на Элиаса, лишь потому, что он попадет под горячую руку, – сказал Йоханнес, погладив ее по голове и поцеловав сестру в ее белый лобик. – Поэтому давай дождемся, когда Элиаса здесь не будет. Я знаю, что Аннели с мамой часто уходят в лес на несколько суток и не берут тебя с собой. Как только это случится, быстро бросай дом и садись на поезд. Я оставлю тебе денег на билет. Когда доедешь до Дрим-Тауна – туда ходит поезд из Нью-Роута, отправь мне телеграмму и я тебя встречу, если буду дома. А если нет, то тебя встретит Жанна.
– Я люблю тебя, мой родной! – воскликнула Тарья в порыве внезапной радости, но Йоханнес прикрыл своей ладонью ей рот.
– Тише, тебя услышит мама и накажет за встречу со мной, – прошептал он. – Ты все поняла, да? Пока ты здесь, старайся подчиняться маме и Аннели. Иначе они могут что-то заподозрить, и у нас с тобой ничего не получится.
– Хорошо.
***
Вечером их ожидало еще одно яркое событие. С тех пор, как тело Юхани было предано огню, прошло двадцать часов. В девятом часу вечера Элиас, Маритта, Аннели и Тарья собрались за столом. Йоханнеса с ними не было, поскольку он был в этом доме изгоем. Мама подала к столу простые финские блюда из молока и мяса. В церемониальные кубки был налит глёг – обычно в Финляндии пили это красное вино с пряностями в период Рождества, но язычники готовили его для тризны по усопшему на седьмой день после его смерти, правда, Маритта немного припозднилась.
– Мне, конечно, больно осознавать, что вы с братьями ослушались меня и приняли христианство… – произнесла Маритта, налив сыну горячего глёга. – Но все же я позволю тебе, Элиас, выпить за упокой души нашего Юхани в царстве Хель. Ведь он, слава Велунду, был язычником. Боги позаботятся о нашем юродивом.
В этот момент открылась входная дверь и все замерли в суеверном ужасе, не видя пришедшего. Все, кроме разумного Элиаса.
– Неужели наши путы оказались не крепкими и Юхани, восстав из пепла, пришел, чтобы покарать нас за неправильные похороны?! – едва не заплакала Аннели.
– Быть может, кто-то пришел из Плейг по делу? – предположил Элиас и встал с места, чтобы встретить гостя.
Однако на пороге стоял тот, кого не ожидали встретить. Ильмари с двумя маленькими мальчиками и какой-то незнакомой Элиасу женщиной.
– Да, здесь и в самом деле наш брат, – крикнул из прихожей Элиас, еще сильнее напугав язычниц.
Йоханнес,  услышав голос Элиаса, вышел из своей спальни и спустился на первый этаж.
– Ильмари, боже мой! – воскликнул Элиас, бросившись к нему с объятиями. – Где же ты был все это время?!
Йоханнес же, предпочтя держать себя в руках, лишь слабо улыбнулся Ильмари. Из всей семьи только он знал, где пропадал эти три года его брат.
– Кто эти мальчики? – удивленно произнес Элиас. – Неужели…
– Да, Элиас, это мои сыновья, – ответил Ильмари. – Эйно и Пертту – они двойняшки. А эта красивая женщина – моя супруга, ее зовут Кертту.
– О, подумать только… – восторженно произнес Элиас, а потом, вспомнив о трауре, умерил свою радость и проговорил:  «Это похоже на пир во время чумы…»
– О чем ты? – удивился Ильмари.
– Не прошло и суток, как мы похоронили Юхани, – рассказал Элиас. – Бедняжка умер во сне из-за своей черной немочи.
– Мои соболезнования, – проговорила Кертту. – Мы не вовремя…
– Вам отныне будут всегда рады в этом доме, – проговорила появившаяся в прихожей Маритта. – Ильмари, мой мальчик, я счастлива за тебя. Это так неожиданно, но так прекрасно.

Глава 22

Искупление грехов

                Йоханнес остался в Лиственной пустоши еще на два дня. Он понимал, что его незапланированное отсутствие больно ранит Артура, который так тяжело переживает расставания с ним, но так сложились обстоятельства, что Йоханнес не мог быстро вернуться в Дрим-Таун. Его здесь удерживало не родство с сестрами и матерью и уж тем более, не осознание того, что он должен быть с ними в это трудное время. Напротив, маму его присутствие лишь злило, а сестрам  травило душу. Тарья, несмотря ни на что, тянулась к Йоханнесу – она, жертва религиозного фанатизма близких, искала рядом с братом защиту. Она рисковала, когда отправляла ему письмо, еще сильнее Тарья играла с огнем, когда искала с братом встреч. Она даже не думала обращаться к Элиасу, ведь он, скорее всего, просто ей не поверит. А Йоханнес всегда понимал ее и приходил на помощь Тарье в трудные времена. Она в тайне радовалась тому, что Йоханнес обрел счастье с Жанной.  «Дай, прекрасная Фрейя, моему маленькому племяннику здоровья,» – обращалась она к богине любви и здоровья. – «Пусть у Артура будет все хорошо… А Йоханнес с Жанной пусть никогда не ссорятся и будут счастливы…».Тарья всем сердцем прониклась любовью к своему племяннику, которого не знала, и искренне желала счастья семье Йоханнеса, которая была отвержена их матерью.
Аннели боялась даже очутиться в одном коридоре с Йоханнесом, а когда невольно пересекалась с ним, не смела поднять на него глаз – Маритта запретила ей приближаться к Йоханнесу даже на ярд. Ильмари, узнав об отношении матери к его брату, сказал Маритте:  «Неужели это все из-за того, что произошло три с лишним года назад, мама? Это дело нас троих: Йоханнеса, Жанны и меня. Вас это не касается, и вы не должны так гнобить его и, уж тем более, маленького Артура. Мой племянник не виноват ни в чем. И он рожден не в блуде, а в законном браке, заключенном у алтаря.»
– Это все фальсификация, – хмуро произнесла Маритта. – В то время они были несовершеннолетними и их просто не могли обвенчать. Если бы даже нашелся дурной священник, что пошел на обман вместе с ними, то это не в счет. Мы не приносили жертву богине Фригг. Их союз не принят богами.
– Они христиане, мама, – вступился Элиас. – Для них твои боги, это как для тебя муки Христа. Нам – Ильмари, Йоханнесу, мне и Жанне, совершенно нет до язычества дела. Прими уже это наконец.
– Ты ведь не была против моего брака с Жанной, верно? – напоминал ей Ильмари о далеких временах. – Хотя было оговорено, что мы обвенчаемся в христианской церкви, а не на языческом капище. Так вот, ничего в ее жизни не изменилось с тех пор кроме того, что ее в жены взял не я, а мой брат.
– Я был свидетелем того таинства и готов поклясться на Библии, что все было честно и законно, – сказал Элиас.
– Если ты отреклась от Йоханнеса и его сына из-за религии, то отрекись и от меня с моими детьми, – решительно сказал Ильмари. – Они, судя по тому, что ты говоришь об Артуре, тоже родились в блуде. Я не венчан с Кертту. Эйно и Пертту будут окрещены в католичестве, когда им исполнится семь лет.
– Но ты ведь не уводил девушку у своего брата, верно? – осведомилась Маритта, уже зная ответ. – Ты не позорил свою семью и не совращал невинную девушку, которая должна была принадлежать другому человеку. Я вижу, что Кертту счастлива с тобой, чего не могу сказать о Жанне.
– Мама, за все три года их семейной жизни ты ни разу не появилась в доме Йоханнеса и Жанны, – сказал Элиас. – И ты не можешь знать, счастлива ли Жанна. А я часто бываю у них. Так вот, мне откровенно завидно. Я завидую Артуру, которого так трепетно оберегают любящие родители. У него добродетельная мать и главное, у Артура есть отец, которому он действительно нужен. Я своего отца помню плохо. Равно так же я не помню и то, когда был счастлив, как Артур, растущий в любви.
Весь сегодняшний день братья провели дома. Вчера ночью разошелся сильный ураган, в результате которого произошла серьезная авария на железной дороге. Из-за этого Йоханнес не смог уехать к Жанне и сыну – были отменены все рейсы по линии Нью-Роут – Мэринг-Лайн. А Дрим-Таун был на расстоянии пяти станций от Мэринг-Лайна. Своему вынужденному пребыванию в родительском доме Йоханнес был совсем не рад – мама враждебно относилась к нему и он был изгоем для нее и сестер. Это, конечно, сильно ранило его душу. Нет ничего хуже, чем быть чужим для тех, кто раньше был твоей семьей. Ильмари, вероятно, тоже не очень рад встрече после того, что произошло между ними… Однако, Йоханнес, думая, что они с братом до сих пор враги, сильно заблуждался.
Сегодня вечером, отужинав, братья поднялись на второй этаж в зал, где еще позавчера лежал мертвый Юхани. Элиас и Йоханнес устроились на диване, включив газовый рожок для освещения комнаты, где было необычайно мрачно даже со светом. Кертту уже ушла в спальню мужа, собираясь отойти ко сну – она рано ложилась спать. Было всего лишь восемь часов вечера, а супруга Ильмари уже видела седьмой сон. Маленькие братья Эйно и Пертту кружились около своего отца, который пришел к Йоханнесу и Элиасу.
– Кукла Юхани… – проговорил Элиас, найдя в одном из темных углов зала игрушку. – Как она здесь оказалась? Его комната была не здесь…
– Может, это один из ритуалов у язычников, класть к мертвому его вещь, пока он лежит в доме, – предположил Йоханнес. – Юхани ведь в зале неделю был.
– Неделю?! – ужаснулся Ильмари.
– Да, – обронил Йоханнес и продолжил. – Не дело, что она здесь лежит. Надо унести ее в чулан, а лучше – на чердак, куда мы спрятали все его вещи. Давай я отнесу.
– Я сам, – вызвался Элиас, решив оставить некогда враждующих братьев наедине друг с другом. Маленькие сыновья Ильмари не помешают разговору по душам, который, вероятно, задумывает один из них. – Моя находка – я и отнесу.
В эту же минуту его уже не было в зале. Маленький Эйно дремал на груди у отца, а любознательный Пертту лез к своему дяде, желая познакомиться с человеком, которого впервые увидел вчера.
– Ну а теперь скажи мне, Йоханнес, откуда ты знал три года тому назад, что у меня родится пара сыновей? – с улыбкой спросил Ильмари, вспомнив ту ночь, когда брат вытащил его из петли и напророчил в ближайшем будущем счастье.
– Интуиция, Ильмари, – улыбнулся ему в ответ Йоханнес. – Ты ведь не пожалел, что я тебе не дал умереть?
– Ни разу, – ответил Ильмари. – Ведь не прошло и года, как я встретил Кертту. Она чистокровная финка. Тогда я даже не предполагал, что совсем скоро Кертту подарит мне двух красивых мальчиков. Ты знаешь, Йоханнес, Пертту пошел в Кертту и ее мать, а Эйно – вылитые мы с тобой. Внешне он похож на меня, но голос у него твой. У нас у всех троих, конечно, голоса похожи. Но если посмотреть на его спину, то у него есть две родинки на плече и пояснице, которые копируют расположение твоих родимых пятен. А на кого похож твой Артур?
– Он угодил в меня, – улыбнулся Йоханнес, вспомнив о сыне. – На первом году жизни он был таким же рыжим, как и ты, но потом у него от корня стали расти светлые волосы. Учитывая то, что я слишком женственен – уж не знаю, хорошо это или плохо, он покамест сильно смахивает на девочку. Надеюсь, что с годами у него появятся мужские черты. От Жанны у него только острый нос и красивое имя, ведь назвать его Артуром была ее идея.
– Она счастлива? – спросил вдруг Ильмари.
– Это надо ее спросить, – усмехнулся Йоханнес. – Но я стараюсь все для этого делать.
– Йоханнес, ты искупил передо мной свою вину еще три года назад, когда не дал мне покончить с собой, – сказал Ильмари, уже стерев с лица улыбку. – Наверное, благодаря тебе я отныне муж и отец. А то, что случилось, верно, было волей божьей. Давай забудем о прошлом и начнем жить настоящим?
– Я мечтал об этом три года, Ильмари, – несмотря на буйство чувств, Йоханнес не терял своего самообладания и как всегда оставался бесстрастным. – Давай вновь обретем друг друга и не утратим больше связь.
Йоханнес встал с места и подошел к креслу, где сидел Ильмари. Он молча обнял брата, стараясь не потревожить спящего Эйно.
– Парни, смотрите, что я нашел на чердаке! – с детским восторгом воскликнул спустившийся с чердака Элиас.
– Ну вот, разбудил ребенка, – с тенью досады произнес Йоханнес. – Не мог, что ли, потише сказать?
– Прошу прощения, – сказал Элиас, поставив деревянный короб на пол. – Но это будет интересно не только нам.
– Это же наши игрушки! – засмеялся Ильмари, увидев фигурку глиняного коня. – Старина Джонни… В детстве я любил играть с ним.
– Среди коней, луков с колчанами и рельс от игрушечной железной дороги, я вижу красиво одетую куклу. Не иначе, как это спутница детства нашего Йоханнеса, – подтрунивал Элиас.
– Конечно, это же моя Илона, – умиленно рассматривал куклу Йоханнес. Это была дорогая деревянная игрушка с фарфоровым лицом. На ней было красивое платье из синего кружева и шляпа с красным пером. – У нее была еще пара платьев – я их сам шил под руководством Аннели. В детстве я обожал делать куклам различные прически и наряжать их.
– Если честно, было забавно наблюдать, как ты кормил с ложечки кукол, – смеялся Элиас, вспоминая детство. – Мы тебя за глаза называли «сестричка Йоханн». Твой сын, случайно, не красит глаза, чтобы быть похожим на папу?
– Нет, Элиас, он не комплексует по поводу своей бледности, в отличие от меня, – Йоханнес совсем не обижался на колкие замечания брата.
– А давайте снова соберем железную дорогу, как в детстве? – предложил Ильмари и его братья охотно поддержали эту идею.
Эйно и Пертту увлеченно наблюдали за тем, как играют взрослые. Эйно, судя по всему, нашел это забавным и захихикал.
– Поехали! – заливаясь смехом, воскликнул Ильмари, когда их игрушечный состав тронулся.
Это был самый прекрасный вечер за последние несколько лет. Наконец-то они опять все вместе. Отныне воскресли дружба и чувство родства, убитые однажды предательством. Братство магов возродилось. Ильмари сообщил, что намерен остаться с Кертту в Англии и вернуться на поприще иллюзиониста, чтобы примкнуть снова к Элиасу и Йоханнесу. Несмотря на траур в доме, в жилище витал дух радости и счастья от грядущих перемен.
Через день Йоханнес вернулся в Дрим-Таун. Дома он оказался уже ночью и увидеть бодрствующую супругу ему не удалось, поскольку Жанна уже давно спала. Йоханнес лег рядом, согревшись теплом Жанны, делящей с  ним их постель. Очнулся Йоханнес на рассвете. Яркие лучи июльского солнца прорывались сквозь свинцовые тучи, не давая им затянуть серостью небо. На вишневом дереве сидела пара серых голубей, с любопытством заглядывая в окно их спальни. Дуновение теплого ветерка колыхало балдахины фисташкового цвета. Золотой луч солнца упал на прекрасное лицо спящей Жанны. Йоханнес никогда бы не устал любоваться своей женой, ведь созерцание Жанны доставляло ему не меньшее удовольствие, чем ее присутствие рядом. Она спала в шелковой сорочке цвета лаванды, украшенной белыми кружевами, которые так соблазнительно касались ее оголенных плечей и шеи. Красивые волосы Жанны угольного цвета были так восхитительно мягки, что Йоханнес часто целовал ее голову, наслаждаясь приятным запахом и мягкостью волос Жанны. Ее кожа не загорала даже во времена дьявольского зноя в городе и оставалась благородно-белого цвета на протяжении всего года. Она уже была не той юной невинной девушкой, которую однажды привел в родительский дом Ильмари. Тело и черты лица Жанны, которые раньше могли сравниться со зреющим яблоком, на пороге юности и молодости превратились в подобие налившегося живительными соками бутона красной розы, которая едва распустилась. Она медленно, но верно превращалась в красивую молодую женщину. Йоханнес, взглянув на часы, висящие над дверью, понял, что рассвет давно наступил, ведь было уже без десяти минут девять. Он, склонившись над бесконечно любимой и желанной супругой, прикоснулся нежным поцелуем к ее шее, медленно поднимаясь к губам. Жанна, не открывая глаз, обвила руками его обнаженный стан и промолвила:  «Мне нравится, когда меня будишь ты, а не Лилия.»
– Лилия так не может, – ласково прошептал он.
Поддавшись недолгим ласкам супруга, который любил в начале их дня невинно напомнить ей о своей нежности, Жанна вскоре проговорила:  «Не мог приехать раньше из-за непогоды, да?»
– Да, Жанна, я не мог уехать из Лиственной пустоши, – подтвердил Йоханнес.
– Жаль, что я не могла проститься с Юхани… – печально произнесла она. – Вот уж не думала, что он умрет так рано…
– Никто не думал, – с грустью проговорил он, а потом, загадочно улыбнувшись, продолжил фразу. – А я отныне дважды дядя. Угадай, кто из моих родственников так отличился.
– Элиас? – воскликнула Жанна, чье лицо засветилось счастливой улыбкой. – Чертов интриган, замышлял стать отцом и молчал о своей избраннице. Когда свадьба?
– Когда свадьба не знаю, – засмеялся Йоханнес. – И когда он осуществит свои замыслы насчет продолжения рода – тоже неизвестно. Однако, на следующий вечер после похорон Юхани, когда справляли тризну, в дом заявился Ильмари с двумя сыновьями и женой, ты представляешь?
– Боже, Йоханнес! – Жанна искренне радовалась за своего несостоявшегося мужа. – Я ведь думала, что Ильмари исчез с концами – мне Элиас говорил, что в один из вечеров он собрал вещи и ушел из дома в ночь, сказав, что уезжает на полуночном поезде. Но куда и зачем, Ильмари не сообщил, и Элиас на протяжении трех лет его отсутствия беспокоился о нем, боясь, что может призойти что-то неладное. Честно сказать, я винила себя в его отъезде, думая, что он решил покончить со своим прошлым и отречься от близких, которые, возможно, напоминали ему обо мне. Все эти годы я думала, где Ильмари мог очутиться и что с ним могло стать. Но я никак не могла предположить, что он проводил это время в создании семьи.
– Признайся, ты его ревнуешь, – спокойно проговорил Йоханнес.
– Нет, ничуть, – честно призналась Жанна. – Напротив, я счастлива за него. Полагаю, что отныне я могу перестать ощущать свою вину перед ним, ведь теперь Ильмари начал новую жизнь.
– Но, однако, ты думала о нем, – продолжал Йоханнес. – Я никак не пойму тебя, Жанна. Что все это значит? Говоришь, что любишь меня, а сама думаешь о моем брате…
– Не выкинешь из жизни того года, в который я собиралась стать его женой, Йоханнес. Несмотря на то, что я так и не смогла проникнуться любовью к нему, мне случилось привязаться к Ильмари. Тем более, что он теперь мой деверь. Конечно же, я беспокоилась о нем равно так же, как беспокоюсь об Элиасе, когда тот глотает иглы во время ваших шоу и о тебе, когда ты пытаешься освободиться от пут на высоте пяти ярдов. Вы все – Аннели, Тарья, миссис Ярвинен, несмотря на ее отношение к нашему сыну, твои братья, это моя семья. А о членах своей семьи невозможно не думать, – сказала Жанна, ласково коснувшись рукой волос Йоханнеса, спадающих на его спину. – Не ставь под сомнение мою любовь к тебе, ведь это бесполезно. Ничто и никто не сможет убить ее, Йоханнес.
– Знаешь, в чем секрет фокуса с семейным счастьем, Жанна? – спросил он вдруг.
– В чем? – доверчиво спросила Жанна, посмотрев в серую бездну его глаз.
– Во взаимности и доверии. – ответил Йоханнес. – Видит бог, мы обречены на счастье.

Глава 23

Лебединая песня

– Я говорю тебе, что можно повторить трюк с погребением заживо! – воскликнул Элиас в один из вечеров после очередного представления. – Я все продумал. Знаешь, почему Магистр погиб? Его погубил слишком непрочный гроб. Но если бы он был чересчур прочным, то дело бы тоже хорошо не кончилось. Я знаю, как сколотить ящик.
– Не надо, Элиас, мы уже открыли собственное кладбище три года назад и я не хочу, чтобы оно расширялось, – говорил Йоханнес, расслабляясь за бутылкой виски после вечера, насыщенного работой.
– Нет, мы обязаны повторить этот фокус! – упорствовал Элиас, нервно постукивая кончиками пальцев по крышке стола. – Даже известный иллюзионист Маскелайн говорил, что нам стоит усовершенстовать этот трюк и повторить его через некоторое время. Я усовершенстовал его. Например, чтобы защитить лицо от земли, стоит уже лежа в гробу, натянуть на голову рубашку. И можно еще проделать в гробу отверстие, через которое может пролезть человек. Вот смотри: заколачивают в крышку последний гвоздь, а я в это время пролезаю в то отверстие и проваливаюсь в заранее выкопанную яму. Этого никто не видит и гроб, якобы со мной, погребают на глубине четырех ярдов. Я прохожу через подземный лаз и спокойно выхожу потом из кустов, живой и невредимый.
– Так никто не делает, Элиас, – заметил Ильмари, вмешавшийся в спор. – И лучше не эксперементировать. У нас уже умер один брат. Второго мы на тот свет не отпустим.
– Ничего не случится! – уверял Элиас. – А Юхани был с рождения болен.
– Ничего и не надо, – проговорил Йоханнес.
Элиас, не найдя поддержки у братьев, в сердцах воскликнул:  «Ну и глупо с вашей стороны! Это великолепный и зрелищный трюк, а вы от него отказываетесь в пользу дешевых карточных фокусов!». Он, негодующе взглянув на Ильмари и Йоханнеса, развернулся и вышел прочь из комнаты гостиницы, где они проживали во время своего присутствия в Мэринг-Лайне.
– Обиделся… – проговорил Йоханнес, невозмутимо опрокинув в себя еще один фужер виски.
Глядя на воодушевленного Элиаса, он не замечал, что на Ильмари, который почти все время держался в стороне, нет лица. В последние несколько дней он был необычайно печален и, казалось, что от веселого Ильмари, напоминающего ласковый весенний лучик солнца, не осталось и следа. Йоханнес, только что обнаружив отчужденность брата, ненавязчиво спросил:  «А ты почему сегодня такой… Отрешенный? Что-то случилось?»
– Да, случилось,– с горечью произнес Ильмари. – От меня ушла жена. Неделю назад Кертту забрала сыновей и покинула Лиственную пустошь.
– Как это, ушла?! – воскликнул Йоханнес, искренне сопереживая брату. – Почему? Ты знаешь, где она?
– Лето и сентябрь мы прожили в доме нашей с тобой мамы. Все было замечательно до тех пор, пока наши язычницы не попытались завербовать в свою глупую религию Эйно и Пертту… Я ничего об этом не знал, поскольку все это время был с вами в Глазго. Когда я вернулся домой пять дней тому назад, ни ее, ни моих сыновей в доме не было. Мама уверяла, что Кертту изменяла мне, пока я работал. Знаешь, мне в тот момент показалось, что я проклят. То Жанна, то теперь Кертту, которую я был готов впустить в свое сердце на ее место. Я снова хотел залезть в петлю, но в среду, среди ночи, ко мне тайком пробралась в спальню Тарья. Она лишь успела сказать, что Кертту оговорили и сообщив о попытке мамы заставить Эйно и Пертту поклоняться какому-то там Локи, сказала мне, в какую сторону уходила моя жена. Я нашел ее в съемном домике на Спринг-Стрит в Нью-Роуте, но она заявила, что не хочет больше ничего иметь со мной и моей «чокнутой семейкой».
– Ильмари, солнце мое, мне очень жаль, что так произошло, но я не собираюсь тебя жалеть, поскольку знаю, что в таком случае ты лишь опустишь руки, найдя утешение в сочувствии окружающих, – сказал Йоханнес. – Не будь податливой глиной, из которой можно лепить все, что заблагорассудится. Будь конкистадором-завоевателем. Обрети ее вновь, отбив в безоружной схватке сердце и душу Кертту. На кону, в конце-концов, стоят не только ваши чувства. Подумай хотя бы о том, что для счастливого детства любому ребенку нужна полная семья, с матерью и отцом. Сделай это для своих сыновей, Ильмари.
– Я бы рад, но она не пускает меня даже на порог… – печально произнес Ильмари, с горя приложившись к бутылке виски и разделив ее с братом.
– Поговори с Элиасом – он же наверняка первым узнал о вашей размолвке, ведь домой вы вернулись вместе. Отправь его к Кертту – пусть он побеседует с ней – может, Элиас сумеет убедить ее вернуться в семью.
– Попробую пока справиться сам, а там посмотрим.
Но на этом беды, рухнувшие на братьев, не закончились. Пока они были в Мэринг-Лайне, Йоханнесу пришла телеграмма из  Дрим-Тауна, в которой Лилия умоляла его срочно приехать. Она сообщала, что тяжело заболела Жанна. Йоханнес, отказавшись ехать на следующий день в Литлфорд, бросился на вокзал, откуда уехал домой. Когда он покидал Дрим-Таун неделю назад, там зарождалась эпидемия дифтерии, которая уже на тот момент поразила многих. Йоханнес тогда в шутку сказал жене:  «Если я вернусь, а ты болеешь – будем спать в разных комнатах».  На что Жанна, засмеявшись, ответила:  «Тогда у меня есть особый резон беречь себя, дорогой.» На такой позитивной ноте они и расстались. Жанна заразила его своим хорошим настроением и тревога в его душе умерила свой пыл. Йоханнес, возвращаясь в Дрим-Таун, пораженный страшной эпидемией, до последнего надеялся, что болезнь обошла их дом стороной, и Лилия преувеличивает, что Жанна болеет так тяжело. Он, несмотря на призрачную веру в благополучие, всей душой переживал за Артура, ведь дифтерия заразна. Оказавшись дома, Йоханнес, к своему горю, застал Жанну, болезненно-бледную и ослабевшую, в постели, что устроила ей Лилия в зале. Сейчас она спала, и Йоханнес тихо утроился в кресле рядом с ней, переживая ее болезнь, как свою собственную.
– Леди Жанна заболела на следующий день после вашего отъезда, мой господин, – сообщила Лилия. – Мы приглашали доктора, и он прописал лечение. Учитывая то, что господин Блэйк едва закончил свое обучение и не имеет опыта, лечение, увы, не помогло…
– А Хоскинс? Почему вы не обратились к нему?! – чуть не плача, произнес Йоханнес.
– Мы не знаем его адреса.
– Быстро беги на телеграф и отправь ему сообщение! – потребовал он. – Я напишу тебе его адрес.
Он остался наедине с женой. Она, приоткрыв глаза, прошептала губами, потерявшими свой былой румянец:  «Ты приехал!» Это прозвучало так по-детски радостно и наивно, так трагично-надрывно, что сердце Йоханнеса сжалось.
– Да, моя любовь, я здесь, – проговорил он. – Ну что ты лежишь и хандришь? Вставай, болеть – это скучно. – Йоханнес старался скрасить угнетающую обстановку внесением пусть и фальшивого, но веселья. К сожалению, у него это выходило проделать лишь сквозь слезы.
– Не получилось у меня сберечь себя, Йоханнес… – опечаленно проговорила Жанна, протянув к нему свои истончавшие руки. – Так тяжело я еще никогда не болела… Уже столько дней едва могу подняться с постели, трудно даже сделать глоток воды… Давали какую-то сыворотку, а она, как подслащенная вода – никакой совершенно пользы…
– Я велел Лилии отослать телеграмму доктору Хоскинсу – скоро он приедет и вылечит тебя, ведь Хоскинс – хороший врач, – Йоханнес ни на минуту не переставал верить в благополучный исход этих печальных обстоятельств.
– Артурри, слава Богу, еще держится – мы его не выпускаем из детской, – сказала Жанна. – Но я так боюсь, что он заболеет… Сегодня обещала приехать моя мама – она заберет его в Нью-Роут.
– Все будет хорошо, Жанна, – Йоханнес взял ее руку в свою. Она была горяча, ведь Жанну лихорадило. – Вот выздоровеешь, и мы начнем готовиться к Рождеству, ведь уже через две недели Святки. Мы, как и в прошлом году поставим в этом зале большую ель, украсим ее стеклянными игрушками, которые станут переливаться пурпурным цветом в свете разноцветных свечей. И к нам, как и в прошлом году, заявится старина Аэрн. Помнишь, как на прошлое Рождество к нам в дом забежала моя крыса, о которой я забыл тебе сказать. Надо было видеть тебя со стороны – ты была такой трогательно-робкой, что в моем сердце вспыхнуло пламя чувственной нежности к тебе, которую я до этого, наверное, не испытывал никогда.
– Во времена твоего отсутствия Аэрн часто прибегает к нам. Я уже привыкла к нему и кормлю его с рук. Никогда не думала, что подружусь с крысой, – Жанне было все тяжелей говорить, но она пыталась умолчать о своих ощущениях, чтобы не огорчить Йоханнеса. Ей было больно видеть, как ее любимый супруг, сидя над ее почти что немощным телом, тщетно пытается скрыть слезы отчаяния.
– И мы обязательно пригласим погостить у нас твою маму и моих братьев, – продолжал мечтать вслух Йоханнес, желая отвлечь Жанну от боли. – Ильмари недавно признался мне, что хотел бы увидеть своего племянника. Он велел мне передать тебе, что давно простил нас с тобой. В канун Рождества мы отменяем все свои представления и в этом году не изменим традиции встречать праздник в кругу семьи. Представляешь, как будет счастлив Артур, когда обретет еще одного родного дядю?
– Жаль, что я не увижу этого, – слова Жанны были тяжелым ударом для него. – Йоханнес, я ведь все знаю. Я слышала разговор Лилии и того молодого доктора. Он сказал, что в моем случае дифтерия смертельна. Мы все слишком сильно запустили, и возбудители моей болезни каждый день травят меня. Сегодня утром я едва не задохнулась, но, видимо, Всевышний пожалел меня и дал возможность проститься с тобой. Возьми это кольцо и не расставайся с ним, пока не поймешь, что тебе уже незачем хранить память обо мне.
Жанна сняла со своего указательного пальца изящное золотое колечко с маленьким кроваво-красным рубином и надела его на безымянный палец правой руки Йоханнеса. Он сам по себе был человеком миниатюрным, и его руки были ненамного крупнее изящных рук женщины, поэтому маленькое колечко Жанны было ему впору.
– Носи его, и пусть это кольцо принесет тебе счастье, Йоханнес, – ее слова походили на прощание и он, уже не в силах держать в себе боль, не прятал слез. – А нашему сыну отдай вот этот кулон – он передается у нас по женской линии как талисман. Моя мама подарила мне его в день нашей свадьбы, надеясь, что у нас будет дочь. Быть может, Артур однажды осуществит ее мечты в своих детях и отдаст этот кулон своей дочери.
– Нет, Жанна, ты не можешь… – Йоханнес, не боясь заразиться от нее, припал лицом к ее горячей груди. – Тебе всего-лишь двадцать три года, любовь моя… Останься, прошу тебя! Помнишь, я просил у тебя дочь? Ты сказала, что у нас все впереди…
– У тебя все впереди, дорогой, – по ее щекам текли огненные слезы, – а я обречена. Спасибо тебе за эти годы, Йоханнес. Если бы не ты, я не познала бы любви и счастья. Береги Артура. У него, в отличие от тебя, нет ни братьев, ни сестер.
Жанна, не в силах больше говорить, замолчала. Она делала знаки, прося его уйти – Жанна, зная о том, насколько заразна ее болезнь, боялась, что она погубит и его. Но оставить Жанну, возможно, умирать одной, было свыше его сил. Он, стоя на коленях у изголовья дивана, на котором она лежала, вспоминал яркие события их недолгого счастья. В сознании Йоханнеса проносились события далекого 1908 года, когда она вошла в их семью, будучи невестой его брата. Он вспоминал, как однажды им пришлось ехать в одном седле через весь лес к озеру Теней, куда держали путь его братья, Йоханнес видел, будто в наяву, путь в Ювяскюля, когда он застал ее в слезах от похождений Ильмари. В его памяти проплывали картинки их первого поцелуя в доме Князевых, когда Йоханнес, не в силах скрывать свои чувства, признался ей в своей тайной влюбленности. Он вспоминал прелесть их первой ночи, позорное разоблачение и счастливый его исход в храме у алтаря… Та, которую он любил, лежит сейчас при смерти, прикрыв прекрасные очи в ожидании своего несчастного финала.
Тьма уже давно опустилась на Дрим-Таун, ожидающий наступления ночи. Сегодня был промозглый день, так похожий на многие дни в декабре. На улице страшно завывал ветер, обламывая ветви деревьев и старая вишня, что росла у окна зала, била в стекла своими тонкими, но жестскими ветками. И дождь, не прекращающийся весь день, стучал по карнизам, отдаваясь своими ударами в разбитых сердцах двух. По воде на мокрых дорогах плыли тени приближающейся смерти и несчастной любви. В половине девятого вечера из Нью-Роута приехала Агнес. Жанна молча приветствовала ее, слегка приоткрыв глаза.
– Ах, Жанна! – мать бросилась к ней. – Я до конца не верила, что все так серьезно…
– Я тоже… – угрюмо произнес Йоханнес, не отходя от нее. – Еще неделю назад уезжал из дома – она была здорова, а теперь умирает… – на последнем слове его сердце вновь рассекла острая боль скорби.
– Где Артур? – спросила миссис Бредберри, поглядывая на дверь зала.
– Он с Лилией в своей комнате, – сказал Йоханнес. – Пока еще здоров, слава богу.
В этот момент Жанна почувствовала себя особенно плохо. Она ощутила, что уже не может повернуть голову и даже что-то сказать – казалось, ее мягкое нёбо было парализовано. Жанна лишь вытаращила глаза, и Йоханнес понял, что конец ее близок. Он, чувствуя, чего она хочет, быстро принес из детской сонного Артура, прикрыв ему рот и нос шейным платком Жанны, который нашелся в шкафу. Мальчик, судя по всему, мало что понимал и поэтому произнес:  «Что, мама?»
Жанна лишь прикоснулась немеющей рукой к его шелковистым белым волосам и закрыла глаза. Навсегда. Йоханнес, не в силах пережить час беды, крепко сжал ее тело в своих объятиях и разразился горькими слезами, молвя лишь одно:  «Жанна! Жа-нна!» Агнес, решив, что она явно здесь лишняя, ушла в детскую, уведя с собой внука. Этот вечер был кодой счастливой жизни с любимой женщиной для Йоханнеса. И кульминацией его любви к Жанне, пленившей навека его сердце.

Глава 24

Муки разбитого сердца и встреча для утешения

                Йоханнес был в доме совершенно один. Он, устроившись еще утром в кресле у окна, встретил полдень, вечер и сумерки в молчаливом созерцании зимы. Воды лагуны покрылись тонкой коркой льда, которая, подобно плоту, лавировала по водоему, повинусь направлению течения и ветра. Земля белела чистым февральским снегом, который то таял, то выпадал вновь. Сегодня весь день шел мокрый снег, падая на карниз его дома и стекая с него каплями воды. Около месяца назад Йоханнес, тяжело переболев дифтерией, осознал, что даже вырвавшись из цепких лап болезни, которая могла закончиться для него смертью, он не ощущал никакой радости. Когда он заболел на второй день после похорон Жанны, от которой не отходил ни на час, Йоханнес явственно ощутил, что чувствовала его несчастная супруга на смертном одре. И ему стало так тяжко… Забыв в порывах горя и физической боли о сыне, он молил лишь об одном: ощутить легкость, покинув свое тело, свое земное пристанище и устремиться наверх к Жанне, чтобы вновь встретиться с ней и больше не расставаться. Он выздоровел телом благодаря усилиям доктора Хоскинса, который приехал в Дрим-Таун лишь в день похорон той, которая его не дождалась. Он собирался уже уезжать, но обнаружил, что заболевает и вот-вот сляжет ее супруг. Таким образом, шотландский лекарь остался в Англии на целый месяц. Артур и Лилия жили у Агнес еще с декабря – миссис Бредберри, видя, как страдает ее зять, решила забрать с собой и его названную сестру, чтобы никто не нарушал одиночества Йоханнеса. Ведь в таком случае присутствие людей около того, кто мучается, лишь усугубляет дело. Да и эпидемия тогда была в самом разгаре и Агнес просто побоялась, что пораженный дифтерией Йоханнес может увлечь за собой еще и Лилию с Артуром. Но Хоскинс мог вылечить только тело. Йоханнес, выздоровевший, чувствовал, что душа его изъедена страданиями последнего месяца, а сердце разбито смертью любимой женщины. Его сводили с ума воспоминания. Перед  ним бешенным вихрем проносились эпизоды прошлого; начиная с того дня, когда Ильмари впервые представил Жанну своей семье, заканчивая скорбными днями пребывания ее тела в дорогом гробу из красного дерева. Даже мертвой она была прекрасна; Жанну похоронили в платье из бело-синего шелка, увенчав голову серебряной диадемой, в которой она шла под венец с Йоханнесом. На ногах ее были изящные кожаные туфли с тонким каблучком. Лилия сделала ей легкий макияж и, если бы не губы цвета снега, можно было бы подумать, что Жанна просто спит. Йоханнеса разрывала боль от потери любимой жены и его лицо не просыхало от слез. Элиас, глядя на брата, который даже ночевал у ее гроба и не спал сутками, однажды не смог сдержать слез – он, не знавший никогда настоящей любви, был тронут ею, поразившей его Ландыша в самое сердце. Но еще печальнее было то, что Йоханнес в свои двадцать три года остался вдовцом, а маленький Артур в свои четыре – наполовину сиротой. Элиас тогда поклялся во что бы то ни стало приложить все свои силы и помочь брату вырастить сына, чтобы тот ни в чем не нуждался.
Последующие недели Йоханнес жил один в доме на берегу Лагуны. Он не мог снова надеть сценические одежды и отправиться с братьями в очередное путешествие с целью привезти в запланированный город дозу иллюзий. Йоханнес целыми днями сидел у окна, наблюдая за стихией воды в лагуне Рыбака и созерцая, как рассвет сменяет ночь, а закат – день. Иногда по берегу Лагуны прогуливалась одинокая женщина, которая любила забрести сюда и посмотреть на горы. Вдалеке она напоминала ему Жанну и когда эта леди появлялась на берегах, Йоханнесу на душе становилось теплее. Порой Йоханнес навещал своего Викинга в стойле, давая ему львиную долю овса, чтобы тот мог питаться несколько дней. Он, одичавший, дышал хозяину в шею, будто хотел что-то сказать. Йоханнес, побыв с ним, уходил гулять на другой берег Лагуны, поближе к горам. Раньше он любил проводить здесь летние ночи с Жанной, наслаждаясь в ночи у костра ее любовью. В былые времена эти свидания были приятной явью, а теперь – холодным призраком прошлого…
В один из февральских вечеров он испытывал особенную тоску по былой любви. Йоханнес, чтобы как-то облегчить свои муки, решил перебрать вещи в сундуке Жанны, что стоял в их спальне. Среди множества газовых шарфиков, платьев всех фасонов и цветов, обуви и парфюмерии, он отыскал платье цвета изумруда из бархатной ткани. То самое платье, в котором Жанна стала его супругой… Йоханнес вспомнил о том, как был счастлив в тот морозный солнечный день в январе. Он, прижав это платье к щеке, ощутил запах ее духов с переплетениями запаха фиалки, вишни, айови и ванили. Надо же, уже два месяца, как она покинула этот мир, а ее одежда до сих пор пахнет ею. Как печален тот факт, что Жанна больше не с ним. Отныне она – невеста Ангела. Они вновь встретятся однажды, но лишь тогда, когда придет его срок… Недавно в двери его дома постучалась цыганка. Это была зрелая смуглая женщина, в длинной цветастой юбке и в залатанном пальто. Она попросила поесть и Йоханнес, к ее удивлению, не захлопнул дверь, как делали многие, а пригласил ее к столу, не боясь, что она, обманув, может утащить что-то ценное. Ему было совершенно все безразлично. Единственное, о чем подумал тогда Йоханнес, что было бы забавно, если бы какая-то цыганка обвела бы вокруг пальца фокусника. Накормив ее остатками калакейтто и выслушав удивленные речи насчет «какого-то странной, необычной, но вкусной еды», он подал ей слабозаваренный чай с сушеными листьями мяты. Цыганка слезно благодарила его и на прощание вдруг сказала:  «У тебя жена ведь умерла. Долго ты будешь один, но когда твой сын встанет на верный путь, ты найдешь ту, которой суждено быть твоей вдовой. Ты не умрешь от старости, тебя погубит твое любимое занятие. Скоро ты пересечешься с той, которая скрасит однажды твое одиночество. Ты знаком с ней. Но ни одна женщина не заменит тебе твою жену, ведь она дана тебе богом и предначертана судьбой». На том он и расстался с таинственной незнакомкой, которая даже не сказала ему своего имени. Сегодня, вспомнив прошлое после путешествия в мир вещей Жанны, он, лишь выпив чаю, лег спать. Йоханнес не покидал их спальню вопреки верованию в то, что год нельзя спать на кровати, где спал умерший человек. В конце-концов, там, под зелеными балдахинами, спала не только Жанна. Он, каждый раз засыпая, мысленно обращался к Жанне, мечтая о том, что было бы сейчас, если бы она была жива. Йоханнес представлял их через несколько лет: взрослый Артур, пробующий себя на поприще иллюзиониста, юная дочка, прекрасная, как мать, и они – уже не юные, но молодые. Видимо Жанна с высоты небес почувствовала его и, ощутив черную тоску мужа по себе, решила навестить Йоханнеса. Она явилась к нему в сон. Йоханнес видел ее на цветущем берегу озера Теней, в одинокой Лиственной пустоши. Голубая гладь озера с серебрящимися водами, отражала лучи яркого летнего солнца. Жанна была той же юной девушкой, какой была еще до того, как покорила его сердце. На ней было платье нежно-розового цвета и прекрасные черные волосы Жанны спадали на ее хрупкие плечи. Ее голову украшала кружевная заколка в виде красного цветка мака. Запястья Жанны были опоясаны браслетом из серебряных цепочек, а на шее брестел серебряный кулон с кельтскими узорами. Она, повернувшись к нему, поманила Йоханнеса и, взяв его за руку, прикоснулась к ней своими горячими губами. После чего сказала: »Я буду с тобой, пока ты во мне нуждаешься. Поцелуй за меня Артура. Я помогу тебе с ним, Йоханнес.» Это был такой волшебный момент сновидения, что Йоханнес, уже чувствуя, как в окнах забрезжил рассвет, пытался оттянуть момент пробуждения. Но проснуться пришлось и он с горечью осознал, что это был всего лишь сон…
В апреле ему пришлось вернуться к работе, поскольку все деньги к существованию иссякли, как запасы воды в мельчающей реке. Уже давно истек срок пользования домом, который он однажды снял на четыре года. Йоханнес съехал из домика на берегу лагуны Рыбака в начале месяца. Печально и тяжело было расставание с местами, где он был когда-то счастлив с юной женой и маленьким сыном. Невыносимо больно было оставлять здесь воспоминания о Жанне… Почти все их вещи Йоханнес решил подарить Агнес: большая коллекция книг, которую он собирал три года, мебель, ковры, портьеры, пара картин… Миссис Бредберри охотно приняла его дар, лишь спросив:  «А разве вам с Артуром это не понадобится больше?»
– Мне – нет, а если Артуру будет нужно, я полагаю, что вы поделитесь, Агнес, ведь он – единственный родственник, оставшийся у вас, – сказал тогда Йоханнес.
Он забрал у нее Лилию и Артура, сердечно поблагодарив ее за то, что она все это время была рядом с ними. За те пять месяцев , которые Артур жил в Нью-Роуте с бабушкой, он подрос и обрел новые для себя знания. Йоханнес с удивлением обнаружил, что его сын научился делать бумажные кораблики и журавликов. Когда он забирал его от Агнес, Артур был одет в свои серые штанишки и голубую рубашку, которую ему шила еще Жанна. Его светлые волосы, которых по стечению привычки родителей, не касались никогда ножницы, были заплетены с косичку.
– Ну где ты опять так долго был, па? – огорченно проговорил мальчик, оказавшись на руках Йоханнеса. – И где ма?
– Мама далеко, Артур, – произнес опечаленно Йоханнес. – Ты встретишься с ней однажды, но лишь тогда, когда придет время. А пока она будет с нами, хоть мы и не сможем увидеть ее. Мама будет оберегать тебя.
***
И он увез Артура с Лилией в Норфолк, куда собирались Ильмари и Элиас с предстоящими шоу. Йоханнес вспомнил о том, что обещал Тарье увезти ее из дома, где царило безумие из-за религиозного фанатизма двух язычниц. Сейчас он просто не мог осуществить это из-за острой нехватки средств – ему просто некуда привезти сестру. Йоханнес на последние деньги снял комнату в бараке на окраине одного из городов графства и, пока Лилия нянчилась с его сыном, он вновь наводил грим и выходил к зрителям в самых различных образах и с самыми разнообразными трюками. В дороге Ильмари впервые увидел своего племянника, ведь ему не пришлось проводить в последний путь его мать и свою бывшую возлюбенную и, следовательно, раньше он его узнать не мог. Ильмари был ласков с Артуром – он чувствовал родство и понимал, что именно сейчас мальчику нужны как никогда доброе обращение и забота. Сначала Артур испугался его и спрятался, зарывшись в волосы отца.
– Артур, сын мой, это же тот самый Ильмари о котором я тебе говорил, и которого ты сам же хотел увидеть! – с печальной улыбкой проговорил Йоханнес, ласково пытаясь стащить его со своей груди и отнять его ручки от своих волос, в которые он больно вцепился. – Артур, мне больно голову, убери руки, пожалуйста, или давай полегче.
– Это мой дядя? – мальчик вопросительно взглянул на Элиаса, что сидел рядом с ними.
– Я твой дядя и Ильмари тоже, – улыбался ему Элиас, которого Артур знал давно. – А еще у тебя есть два брата – Эйно и Пертту и две тети – Аннели и Тарья. И бабушка – ее зовут Маритта, она наша мама.
– Вот видишь, как ты богат, Артурри, – сказала Лилия, погладив ему ручку. – Не то, что я…
– А кто эта девушка, Йоханнес? – спросил Ильмари, которому Элиас не рассказывал о служанке брата.
– Считай, что моя сестра, – ответил Йоханнес. – Она жила с нами еще до рождения Артура. Лилия была хорошей подругой Жанны и великолепной няней Артурри.
– Господин Йоханнес выкупил меня из работного дома и обеспечил мне достойную жизнь. Взамен я буду ему верной слугой и добродетельной няней его сыну. – говорила Лилия так, как отвечала всем, кто задавал подобные вопросы ее хозяину.
Прожив в графстве Норфолк добрый месяц, разъезжая каждый день по городам, братья вернулись в родное графство. Им предстояло выступить в городке Блади-Таун, что расположился неподалеку от Саме-Тауна. Йоханнес решил, что в ближайшее время его сын и служанка должны пожить здесь, поскольку в провинциальном Блади-Тауне было дешевле    снять дом, нежели, скажем, в Лондоне, куда они с братьями отправятся в июне.
В один из вечеров, когда Ярвинены готовились вновь зажечь яркую звезду иллюзий, их угораздило крупно поссориться. Находясь за кулисами в ожидании своего часа, они обсуждали идею Ильмари насчет фокуса с освобождением от пут на высоте семи ярдов над сценой. Предполагалось, что иллюзионист должен освободиться от пут до тех пор, пока не сгорит трос, на котором будет держаться его тело. Иначе он, связанный, просто упадет и покалечится.
– Хорошая идея, Солнце! – воскликнул Элиас, обратя на себя внимание Логана, который разминал свои пальцы на гаммах, играя их на фортепиано. – Замечательно. И я полагаю, что усложненный фокус с освобождением будет принят публикой.
– Думаю, этот трюк следует поручить Ландышу, ведь он раньше выполнял его в более упрощенном варианте, – сказал Ильмари. – Ты не можешь этого проделать поскольку тебе едва сняли гипс после того, как тебя угораздило упасть со сцены. Я бы сделал это за тебя, но у меня двое сыновей и я не могу так рисковать, хоть они и не живут со мной. Остается только Йоханнес, ведь он тысячу раз делал это и сможет повторить этот трюк еще раз.
– А у меня детей нет и я могу падать, ломать себе руки и месяцами лежать в постели, – проговорил возмущенно Йоханнес. – Если еще и я разобьюсь, упав с высоты семи ярдов, то с кем останется Артур?
– Йоханнес прав, – согласился Элиас. – Быть может, я повторю этот трюк, когда моя рука окончательно заживет?
– Нужно это скорее сделать, – заметил Ильмари. – Если есть идеи, то зачем же ждать случая, чтобы воплотить их в жизнь? Все хорошо будет, не разобьется наш Йоханнес! Никогда ничего дурного не случалось, а теперь, как-будто, произойдет!
– Раз в год, знаешь ли, стреляет и палка, – воскликнул Йоханнес. – Не буду я делать ничего подобного!
– Так и скажи, что предпочитаешь зрелищным трюкам дешевые фокусы с картами и деньгами! – Ильмари вспыхнул гневом. – Ты уже давно сдал свои позиции, Йоханнес! Раньше мы тебя и поджигали, и в воду опускали, и за ноги на приличную высоту подвешивали. Ты не возмущался и всем был доволен, а теперь – это не буду, от другого отказываюсь, потому что, видите ли, опасно! И не надо! Мы и без тебя обойдемся – не велика будет потеря, если ты нас покинешь, ведь раньше же мы без тебя справлялись! Только вот сможешь ли ты без нас?
– Смогу, не беспокойся, – с презрением усмехнулся Йоханнес. – Если я вам не нужен, то я пойду, ладно?
– Иди! – рявкнул ему вслед Ильмари. – И можешь не возвращаться!
И Йоханнес ушел. За пятнадцать минут до представления. Элиас думал, что брат ушел переодеваться в традиционный фрак с красной сорочкой и явился в гримерную комнату, надеясь найти его там и извиниться за очередной выпад вспыльчивого Ильмари. Но  к его ужасу, Йоханнеса там не было.
– Он точно прохлаждается где-нибудь на крыльце и скоро придет, куда же ему деваться? – равнодушно произнес пришедший вскоре Ильмари. – Ведь мы с ним прогоняли всю программу, и он не сможет просто так уйти. Йоханнес знает, что если его не будет, то придется из двухчасовой программы выбрасывать семь номеров по пять минут каждый.
Но Йоханнес не вернулся к ним ни за десять, ни за пять минут до начала представления. Ильмари и Элиас уже не на шутку разволновались, ведь его выходка грозила им сокрушительным фиаско перед многочисленной публикой. Им пришлось начинать без него, на свой страх и риск.
А Йоханнес между тем устроился на последних рядах среди множества мужчин и женщин всех возрастов. Его, конечно же, никто не узнал, ведь братья впервые приехали со своей программой в Блади-Таун. Да и не так часто Йоханнес выступал без грима, чтобы его могли запомнить в лицо. Итак, он следил из зрительного зала за происходящим на сцене, где должен был быть сейчас. Его братья, видно, были растеряны – куда девались их уверенность и позитив, который сопутствовал им во время выступлений? Начали со сцены, которая планировалась в самом конце программы – да, Йоханнес доставил им неудобства. Но они же вполне могут без него обойтись, вот пусть и выкручиваются из этой ситуации сами.
Йоханнес заметил,что рядом с ним сидела молодая пара – девушка лет двадцати и мужчина, довольно зрелый, но не старый. Ему было не более сорока. Он был довольно представительного вида, а его суровое, мужественное лицо, исказил тонкий шрам на щеке. Господин в модной шляпе-котелке, держа рядом с собой трость, как популярный аксессуар настоящего денди, постоянно ласкал маленькие ручки своей дамы – прекрасной блондинки в бирюзовом платье, которая выслушивала его речи, льющиеся нежным потоком в ее изящные ушки с сапфировыми серьгами. Йоханнес, посмотрев на них, вновь вспомнил о Жанне. Ну почему все так несправедливо? Эта девица любит и любима, а его Жанна уже пять месяцев лежит в земле… Почему этот господин, давно забывший о юности, вновь и вновь познает нежности, а он, едва ступивший в молодость, обречен на вечное одиночество? Йоханнес, опечаленный ссорой с братьями, впал в еще большую тоску, увидев пару, в которой нашел отражение себя и Жанны до одного декабрьского вечера…
Через час после начала представления был антракт. Братья Йоханнеса ушли за кулисы, чтобы сменить одежды, а большинство из зрителей устремилось в буфет, чтобы уничтожить все запасы пирожных. Тот господин в шляпе и с тростью тоже ушел.
– Я в буфет – мужчина не может долго быть голодным, дорогая, – сказал он, поднимаясь с сидения. – Пойдем со мной?
– Спасибо за заботу, Джек, но я не голодна, – ответила девушка. – Я подожду тебя здесь.
– Не скучай, Элен, – проговорил господин и удалился. – Я скоро приду.
Девушка, оставшись на своем месте, решила поправить макияж. Достав из ридикюля косметичку, она протерла лицо бумажной салфеткой. Когда девушка собралась подкрасить губы, у нее из рук вылетело зеркальце в железной оправе. Оно упало прямо к ногам сидящего рядом Йоханнеса. Он, не дав ей нагнуться, сам подал ей зеркальце, которое, к счастью, не разбилось и даже не треснуло.
– Спасибо вам большое, сэр, – поблагодарила она, взяв из его рук зеркальце. – О, я такая неуклюжая…
– Пожалуйста, – сказал Йоханнес, взглянув на нее.
– Тоже нравится творчество братьев Ярвиненов? – спросила она вдруг.
Йоханнес впервые за несколько месяцев готов был засмеяться. Он только сейчас осознал, в какой комичной ситуации оказался.
– Да, очень – я их преданный поклонник. – едва сдерживая смех, ответил Йоханнес.
– А я впервые посетила сегодня их представление, – сообщила девушка. – Зато мой жених бывал на их шоу четыре раза. Он говорит, что их трое. Непонятно, где же третий?
- Гуляет где-то, – ответил Йоханнес. – Или, быть может, выйдет во второй части представления?
– Вообще, я о них слышала, – продолжала говорить девушка. – И вы не поверите, я даже общалась с одним из них, правда заочно – мы писали друг другу письма до некоторого времени. Я знала Йоханнеса еще до тех пор, пока он не стал фокусником. Немногие знают, но раньше братья работали в театре обычного провинциального городка, Нью-Роута, кажется. Этот Йоханнес очень интересный человек. Знаете, как мы познакомились?
И тут Йоханнес понял, что ему довелось встретиться с той самой Элен из Блади-Тауна, с которой он общался в письмах на протяжении девяти лет, еще со времен своей ранней юности! Оказывается, фокусами промышляют не только иллюзионисты, но и сама Судьба.
– Ну и как же вы познакомились? – Йоханнес решил некоторое время побыть мистером инкогнито.
Элен рассказала ему о том, как однажды ей пришло письмо от незнакомого человека и довольно странного содержания.
– Я решила развлечься и написала ответ, – говорила она. – Так и завязалось наше общение. Мы переписывались много лет, но наша переписка оборвалась в декабре прошлого года и увы, он так и не ответил на мое последнее письмо.
Да, Йоханнесу действительно уже было не до общения со своей заочной подругой с тех пор, как умерла его жена.
– Очень красивая история, скажу я вам, – проговорил Йоханнес. – У вас замечательный жених. Судя по всему, он для вас не только будущий супруг, но и старший товарищ?
– Скучнейший человек, – призналась Элен. – И груб, как сапожник. Я с ним лишь для того, чтобы вырваться из нищеты. Да и страшно остаться одной, ведь мне уже двадцать один год. Вот бы сейчас, как в лучших романах о любви, пуститься бы в какое-нибудь романтическое приключение с хорошеньким юношей…
В печальных глазах Йоханнеса загорелся огонек. Вообще-то он продолжал скорбеть о Жанне и любить ее, но в силу его страсти к неожиданностям и легким интрижкам, Йоханнес решил развлечься, чтобы отвлечь себя от тяжелых мыслей.
– Уж не знаю, хорошенький я или нет, но, пожалуй, в моих силах осуществить твою мечту. – Йоханнес, взяв ее за руку, увлек за собой эту юную блондинку.
Она в страхе и недоумении последовала за ним, поскольку побоялась своими сопротивлениями поднять переполох в таком скоплении людей.
– Куда вы меня ведете?! – испуганно произнесла девушка, когда Йоханнес вел ее по темным коридорам закулисья. – Если вы примените ко мне силу – я буду кричать!
– Кричи сколько хочешь, в подвале тебя все равно никто не услышит, – проговорил Йоханнес, еще сильнее напугав ее.
– В каком еще подвале?! – побелев от ужаса, произнесла девушка.
– В обычном – холодном, каменном, кишащим мерзкими существами, – ледяным тоном проговорил Йоханнес. – Ведь в лучших романах героини, прежде чем обрести сказочное счастье, проходят через все круги ада, верно?
Пользуясь тем, что в доме Изяществ все люди были сосредоточены в концертном зале, и  никто не мог их видеть в глубинах здания, он провел ее через закоулки помещения и, завязав ее глаза шейным платком, который оказался в тот день на нем, Йоханнес вывел ее на задворки, где не было ни души.
– Ну зачем вы так, сэр? Я же ничего не сделала вам! – страдальчески произнесла девушка. – Отпустите меня, пожалуйста!
– Нет, юная леди, я продам тебя в рабство и выручу неплохие деньги, – говорил Йоханнес, крепко держа ее за руки.
Они шли куда-то порядка получаса и наконец Йоханнес остановился.
– Все, пришли, – объявил он. – Сейчас снимем с тебя все ценности, а вместо твоего дорогого платья я дам тебе холщовый мешок с отверстиями для рук и головы. Я спущу тебя в холодный подвал… Но прежде ты можешь оглядеться. – Йоханнес снял с ее глаз шелковый платок.
Вместо ужасных катакомб, похожих на сырые казематы, девушка увидела луг вблизи леса и маленький прудик, где плавали утки, которые проводили здесь зиму и весну. Теперь она совершенно растерялась. Так он ее собрался продать в рабство или утопить в пруду?
– Господин, я требую объяснений! Что все это значит?! – воскликнула она.
– Скучно мне, вот и решил развлечься, – он доброжелательно улыбнулся. – Voimme olla ystäviä?
– Что?! – проговорила девушка, а потом, вспомнив, что она училась в филологическом колледже, произнесла:  «Похоже на финский…»
– Ничего не напоминает? – спросил Йоханнес. – Ты меня знаешь, но сейчас не догадываешься, кто я.
– Финский язык, Финляндия… – когда до нее дошло, к чему клонит этот незнакомец, девушка произнесла: »О, боже… Нет…»
– Да, – улыбнулся он.
– Йоханнес, мой друг по переписке! – засмеялась Элен. – Вот это да! А я думала, что ты маньяк!
– Я не собирался причинять тебе вреда, просто не мог удержаться от своей очередной злой шутки, – сказал Йоханнес.
– Но почему ты сразу не сказал?
– Обожаю загадки и приятное ощущение тайны.
Их необычная прогулка продолжилась на этом зеленеющем лугу. Уже смеркалось, но Элен почему-то не боялась бродить по пустырям с тем, кого видела впервые. Йоханнес был необычным человеком, как, наверное, и все слуги искусства, но он внушал ей доверие, ведь Элен так много знает о нем! И ему известна вся ее жизнь. Она, конечно же, спросила его, почему братья выступали сегодня без него,  на что Йоханнес дал весьма уклончивый ответ, не желая этим ни с кем делиться.
– Йоханнес, ты так мне и не ответил тогда… – проговорила оробевшая Элен. – Каково это, быть родителем?
– Это восхитительно, Элен, – сказал он. – Любить кого-то, радоваться лишь тому, что этот человек у тебя есть – истинное счастье. Желаю тебе однажды испытать то же самое.
Элен начала ему рассказывать о своих отношениях с Джеком, которого пророчили ей в мужья, но Йоханнес, устав ее слушать, тактично сменил тему разговора.
– А я исполнил свое обещание, данное тебе однажды, – вставил он. – Я прочел рукопись твоего романа о Карле Великом. Ты очень талантлива, Элен.
В девятом часу вечера, когда представление Ярвиненов подошло к концу, Йоханнес и Элен проходили мимо дома Изяществ, прогуливаясь по городу. У его ворот стоял жених Элен, нервно раскуривая трубку. Едва завидев ее, он кинулся к ней.
– Где же ты была, девочка? – воскликнул он озабоченно. – Я вернулся к началу второй части представления, а тебя нет. Думал, что скоро вернешься, а ты так и не пришла. Как это все понимать?
– Извини, Джек, просто… – она думала, что сказать. – Просто у меня разболелась голова от духоты, и я решила подышать свежим воздухом, а тут встретила своего давнего друга…
– Ты… Дружишь с мистером Ярвиненом?! – удивленно и восхищенно произнес Джек, разглядев ее попутчика. Он, сидя с ним через одно кресло в зале, во мраке не обратил на него внимания, а теперь, поняв, кто перед ним, расплылся в улыбке.
Йоханнесу польстило, что господин, который старше его лет на двадцать, обращается к нему столь почтительно. Но он, как всегда, скрыл свои чувства.
– Да, а почему бы и нет? – невозмутимо проговорила Элен.
– Вот уж не думал… – растерянно проговорил Джек. – О, Йоханнес, я всегда восхищался вами! Вы – настоящий волшебник. Я не раз бывал на шоу ваших братьев и всегда удивлялся, глядя на ваши действа. У вас очень необычная профессия.
– Благодарю, мне очень приятно, – сказал Йоханнес, взглянув на него.
Джек долго о чем-то говорил с ним – Йоханнес почти не слушал его, думая о своем и лишь одобрительно кивал головой, когда вопрос или фраза подразумевали согласие или несогласие.
– Спасибо вам, что не позволили моей невесте гулять одной вечером, – поблагодарил на прощание Джек. – Надеюсь, что это не последняя наша встреча. До свидания, мистер Ярвинен.
– Пока, Йоханнес, – помахала ему рукой Элен.
– До встречи, – сказал Йоханнес.
Он проводил их взглядом и подумал о том, что эта встреча не случайна. Ведь если бы не определенные обстоятельства, она могла бы и не состояться.  «Что-то в этом есть…» –подумал Йоханнес. Он вновь вспомнил о Жанне. Нет, ни одна девушка не сравнится с ней. Он знал многих, но Жанна будто бы сошла для него с небес. И вновь вознеслась на них, лишь поманив его недолгим счастьем.  «Ах, если бы она была жива…» – в очередной раз подумал Йоханнес и угрюмо побрел в сторону дома, где он жил с сыном и своей служанкой.

Глава 25

Загадки семьи Фармер

– Ты уверен, что это были именно они, Антуан? – спросила его супруга во время чаепития наедине.
– Да, Маргарет, это точно братья О`Нейл со своей сестрой. В последний раз мы виделись одиннадцать лет назад, спустя девять лет после того, о чем мы не говорим. И я думаю, что их появление в нашем городе не сулит мне ничего хорошего, – ответил Антуан, вспомнив события двадцатилетней давности. – Тогда я забрал тебя и Элен в деревню Нью-Ланарк, где мы отсиживались год, скрывшись от них. Но что сейчас делать, когда у меня  нет ни пенни в кармане, я не знаю.
– Почему ты думаешь, что они жаждут мести? – скептически произнесла Маргарет. – В тот день, когда я узнала о твоей интрижке с их матерью, я, вообще-то, тоже хотела тебя убить, но, слава Всевышнему, удержалась.
– Я убил их отца, Маргарет! – воскликнул он. – Помнишь, что мне тогда сказал Арнольд? Он сказал, что однажды вонзит мне в шею кинжал. А Брайан пообещал не обращаться в полицию и свершить надо мной суд самостоятельно. Им тогда было по пятнадцать. Сейчас им тридцать пять – боюсь, что с мальчишками я бы справился, но два здоровых парня против одного меня… Маргарет, я  напишу завещание на имя Элен. Мне, правда, кроме разоренной лавки ростовщика и дома с худой крышей нечего ей оставить… Но это лучше, чем если бы она осталась жить на улице.
В это время Элен, услышав разговоры на повышенных тонах, подошла к закрытой двери своей спальни и прислушалась к голосам родителей. Она, вникнув в разговор, поняла, что не все знает о них. Так что это значит? Отец говорит, что кого-то убил, а мама произносит слово «месть». Все это так похоже на один из ее романов о придворных интригах свиты короля с отравлениями и заговорами. Сгорая от любопытства, она решила выйти из-за двери. Родители добры к ней и не нарекут ее подслушницей.
– Я что-то пропустила? – проговорила девушка, войдя на кухню. – Вы так горячо говорили о чем-то…
– Нет, Элен, ничего интересного, – сказала Маргарет. – Как дела на работе?
– Как обычно, – ответила девушка, садясь за стол. – Отвратительный запах типографской краски, скучные статьи в местной газете о том, как опозорился наш мэр, выйдя на пляж в пьяном виде. Зачем я пошла в филологический колледж? Надо было ехать в Нью-Роут проходить курсы гувернанток.
– Ничего, вот выйдешь замуж за Джека, и он поможет тебе опубликовать твои романы о войнах Тора, про Карла Великого и прочая, – говорил отец, нервно делая глоток чая из кружки. Он действительно что-то скрывал от нее вместе с матерью.
– Джек старый, как войны Алой и Белой розы, – тяжело вздохнув, сказала Элен. – В сентябре ему стукнет сорок, а мне всего-лишь двадцать один год. Но чего не сделаешь, чтобы наконец зажить по-человечески. А так хочется настоящей любви…
– Как пошло, Элен! – воскликнула Маргарет, грациозно прикрыв лицо ладонью в знак стыда. – И как ты можешь так говорить об этом человеке? Ты должна  расценивать как щедрый дар расположение этого господина. Рано или поздно ты полюбишь Джека, девочка. Или хотя бы детей, которых он даст тебе.
– Ничего я никому не должна, – фыркнула она и вышла из-за стола, так и не выпив чашечку чая за компанию с родителями.
– Дерзкая девчонка! – восхищенно, но в то же время, удивленно проговорил отец, глядя на то, как она,зашелестев юбками платья, направилась к главной двери.
– Куда ты, Элен?! – крикнула ей вслед Маргарет вопросительным тоном.
– К Йоханнесу, – ответила девушка, надевая свои замшевые туфельки черного цвета.
– А тебя не смущает, что он вдовец и что у него есть ребенок? – спросила тоном порицания мать.
– Нет, я ведь не собираюсь быть его любовницей. Дружба – это гораздо приятнее и интереснее, – с вызывающей простотой ответила девушка и ушла.
– А еще ее, судя по всему, не смущает и тот факт, что она помолвлена с одним, а дружит с другим, – возмущенно проговорила Маргарет. – О, времена! Вот я разве могла так разговаривать со своими родителями в ее возрасте?! Этот новый двадцатый век видимо, решил вырастить потерянные поколения.
– Странный этот Йоханнес… – проговорил недоверчиво Антуан. – Работает непонятно кем – ни лавочник, ни шахтер, ни трактирщик. Фокусник. Никогда не видел настоящего иллюзиониста, но говорят, что они обманывают людей и получают за это деньги. Насколько глупы люди – покупают билеты на их представления, давая добро на то, чтобы быть обманутыми.
Элен между тем спешила в скверик напротив театра Драмы, рядом с фонтаном в виде раскрытого цветка лотоса. Там она договорилась встретиться с Йоханнесом сегодня, в девятом часу вечера. За те три месяца, которые промчались со дня их первой встречи, они хорошо сдружились. Элен чувствовала приятный трепет в груди, когда шла на встречу с ним – раньше она уже испытывала подобное чувство, и это натолкнуло ее на мысль о том, что все это очень походит на ее ощущения в годы влюбленной юности... Поначалу она не придала этому значения, думая, что это обычное впечатление от приятного человека. Но мысли о Йоханнесе становились все навязчивее, и вскоре Элен поняла, что все не так просто. Она была влюблена в него, но боялась признаться и очутиться в плену его очарования. Йоханнес, должно быть, уже осведомлен о покорении женских сердец, если был женат. Он научен жизненным опытом и может просто влюбить ее в себя, создать иллюзию взаимности и бросить, оставив ни с чем. Увы, таких случаев миллионы и редко бывает так, чтобы раз и навсегда. Хоть она и знала многое о нем, общаясь с Йоханнесом со времен ранней юности, но кто знает, какие демоны порой сидят в душах людей. Да и судя по всему, он слишком любил свою жену, чтобы впустить в свое сердце кого-то еще. Не стоит даже говорить о любви хотя бы для того, чтобы сохранить дружбу.
– Добрый вечер, Элен, – приветствовал Йоханнес, едва увидев ее.
– Здравствуй, Йоханнес, – девушка сделала реверанс, следуя этикету.
Ему стоило больших усилий, чтобы вырваться к ней в этот вечер. Он был слишком занят на работе. Отныне Йоханнес не был фокусником. Ему даже не пришлось вновь стать актером. После ссоры с Ильмари, Йоханнес, решив, что братья и в самом деле в нем не нуждаются, просто скрылся. Он переехал в домик на окраине Блади-Тауна, решив остаться здесь с Лилией и Артуром. Братья, пытаясь помириться с ним, однажды пришли на место его предыдущего пристанища и обнаружили, что в том доме живут совсем другие люди. Они, так и не сумев связаться с ним, уехали в Эдинбург, чтобы показать народу шоу уже без него, хоть и будет сложно это сделать. Йоханнес, в запале обиды, решил, что вполне может обойтись без них. Родство – это такая формальность, что можно назвать братом кого угодно, хоть даже своего лучшего друга. Отныне им не по пути и Йоханнес принял решение о сжигании всех мостов. У него есть сын, служанка, которая поможет ему заботиться о нем, подруга, что даст совет в сложной ситуации и память о любимой женщине, которая согреет сердце, укрыв его теплой пеленой печали… Элен советовала ему воссоединить союз с братьями, но Йоханнес не прислушался к ее советам.  «Ни от кого не зависеть.» – его девиз по жизни.
Теперь он работал обычным гувернером в доме одного мелкого лорда. У него была больная дочь, страдающая шизофренией. Каждый раз Йоханнес шел в дом лорда Гарпауиса с тяжелыми мыслями о несправедливости жизни. Почему он рано овдовел, и его сын остался без матери? Отчего у этого доброго лорда родилась дочь с предрасположенностью к душевной болезни? Йоханнес про себя думал о том, зачем ей нужен гувернер, ведь она не сможет применить знания. Но он, конечно же, молчал – пока лорд платит, Йоханнес будет учить ее финскому языку и музыке. Необходимость выжить и не дать умереть от голода Артуру, была гораздо сильнее сострадания и здравого смысла. Общение с сумасшедшей плохо влияло на него – вскоре Йоханнес впал в еще большую депрессию, чем была у него до знакомства с Азалией. Ее общество сильно давило на него, угнетало и медленно сводило с ума – Йоханнес знал, каково это, общаться и взаимодействовать с сумасшедшими, ведь он раньше жил под одной крышей с юродивым братом, но Юхани таким был от рождения… А несчастная девушка теряла рассудок на протяжении лет. Это было ужасно и Йоханнес, неприятно впечатленный и угнетенный, возвращаясь домой, часто срывался на Лилию – его в последнее время стало все раздражать. Он все понимал и старался загладить свою вину перед ней сотнями извинений. Йоханнес горстями глотал снотворное, чтобы заснуть и дать отпор бессоннице. Ну, и конечно же, чтобы реже видеть Артура – он боялся, что однажды не удержит себя в руках и сорвется на него. Работа в доме лорда давалась ему очень тяжело и Йоханнес, чтобы хоть как-то разрядить напряженность в душе, встречался с Элен, беседуя с ней о приятном.
Они бродили по площади Савонаролы – это было самое красивое место из всех, что находились в городе. Здесь была сосредоточена культурная жизнь Блади-Тауна: восхитительное здание оперного театра в стиле венецианского барокко, роскошный готический костёл, по-английки выражаясь – католический храм, галерея, выстроенная еще во времена, когда был популярен классицизм, и краеведческий музей. Около галереи был расположен фонтан в виде цветка лилии – Йоханнес заметил, что Блади-Таун богат фонтанами; то фонтан в виде лотоса в сквере, то бьющий искусственный источник, походящий на лилию здесь, на площади. Любопытно, что в городе с пугающим названием главная площадь названа в честь праведного священника, фанатичного христианина родом из Средневековья. Но в Дрим-Тауне, диком и прекрасном городке на берегу лагуны, рядом с поясом гор, ему было лучше…
– И вот, я ему говорю:  «Джек, я устала, мне пора домой», а он продолжает мне рассказывать о нелегкой участи коммивояжёра! – говорила Элен негодующе. – Ты еще сомневаешься в том, что он – эгоист?
– Да, я был о нем лучшего мнения, – заметил Йоханнес, подозревая, что она приувеличивает. – Куда бы не шло, если бы он просто докучал тебе своими проблемами, но оставить тебя одну в чужом городе и умчаться за девяносто миль, чтобы отыскать хорошего портного и починить свое любимое пальто…
– Это я тебе еще только о недавних событиях рассказала. Знал бы ты, как он утомил меня за те полтора года, которые мы знакомы, – сказала Элен. – Но самое ужасное, что мы еще только помолвлены, а он – не сочти меня вульгарной девушкой, ужасно домогается до меня. Я бы давно рассталась с ним, но родители не позволят мне сделать этого – мой отец еще лелеет надежду на то, что Джек поможет ему восстановить его разорившуюся лавку, а мне он обещал помочь в издательстве романа… Что мне делать?
– Полагаю, что в таком случае лучше расстаться, – сказал Йоханнес. – На издательство романа можно накопить денег, а родители не должны получать выгоды от твоего несчастья – мы не застали те ужасные времена, когда женились по расчету и богатые, и бедные. Поступай так, как велит сердце – однажды я тоже послушал его и был счастлив.
– Как хорошо иметь старшего друга, – заметила Элен, кокетливо подняв на него свои глаза цвета незабудок. – Можно обратиться с любым вопросом и получить ответ.
– Я ненамного старше тебя, Элен.
Они, обойдя вокруг большой площади, вернулись в сквер. Молча, созерцая наступление вечера, Элен думала о том, как ей приятно его присутствие, а у Йоханнеса, в силу его положения, в голове крутилось:  «Уже половина десятого, Артур, верно, готовится ко сну. Чем его кормила Лилия? Неужели опять умудрилась угостить его отвратительной кашей из чечевицы? Если это так, то я заставлю ее саму есть эту дрянь. Уже восемь месяцев его мучают кошмары… Бедняжка, боится каждого шороха. Надо к полуночи вернуться домой – когда я ложусь рядом с ним, ему, наверное, спокойнее».
– Тревожно мне, Йоханнес, – заговорила Элен, положив голову на его плечо. Йоханнес был равнодушен к ее проявлениям нежности, ведь отныне его сердце, разбитое величайшим горем, стало каменным.
– Что у тебя опять произошло? – Йоханнес, надо признаться, был немного утомлен ее вечными проблемами. Было бы гораздо приятнее находиться рядом с ней, если бы она просто молчала.
– Сегодня подслушала разговор родителей. Они явно что-то скрывают от меня… – произнесла она. – Что-то ужасное. Я думала, что тайны и загадки в обыденной жизни не имеют места быть, но это все так похоже на сюжеты Диккенса… Похоже, отец чего-то боится. Или кого-то…
– Я понимаю тебя, – искренне признался Йоханнес. – Это ужасно, когда знаешь, что близким тебе людям грозит опасность, а ты не можешь им помочь. По себе знаю. Я всегда беспокоюсь за здоровье и жизнь своих сестер и матери.
– А что с ними?
– Религиозные фанатички, – он посвятил ее в свою тайну. – Поклоняются языческим богам. Вроде бы, ничего особенного, но меня пугают их ритуалы. – при этом он утаил то, насколько далеко зашел их фанатизм.
– Быть может, боги защитят здоровье и жизни своих жриц, – совершенно серьезно проговорила Элен. – Не думаю, что это опасно. А вот мой отец внушает мне серьезные опасения…
Йоханнес как мог утешил Элен уверив, что она, быть может, неправильно поняла его откровения наедине с ее матерью. Элен, найдя успокоение в его речах, ощутила временное облегчение на душе – стало так светло, что мысли о дурном просто вылетели из головы. Однако  Элен понимала, что расставшись с Йоханнесом, она вновь угодит в сети тревоги, гложащей нити нервов и серую дымку души.
В одиннадцатом часу она собралась домой, ведь родители неодобрительно относились к ее запоздалым возвращениям. Йоханнес, как подобает благородному человеку, конечно же, проводил ее до дома и передал в руки матери. Маргарет, как любая воспитанная англичанка, пригласила гостя на чай. Йоханнес, чтобы не показаться невоспитанным, с благодарностью принял ее приглашение.
Они вчетвером находились на кухне, угощаясь пустым чаем – эти англичане были настолько бедны, что в их запасах не водилось даже варенье, как подумал Йоханнес. Он привык к богатым финским чаепитиям с травами, засушенными с медом, в дополнении печенья с корицей и конфет из брусники, приготовленных из меда и перетертых ягод. А здесь, в семье нищего ростовщика, слава Всевышнему, есть хотя бы листья чая – это уже неплохо.
– Наша дочь много рассказывала нам о вас, – призналась Маргарет, не отводя глаз от угрюмого молодого человека, который, по своему обыкновению, избегал смотреть в глаза собеседникам. – История вашего знакомства так же сказочна, как и ваша профессия…
– Что же сказочного в моей профессии? – удивленно спросил Йоханнес. – Люди работают строителями, сапожниками, поварами – они полезны обществу, поскольку созидают материальное. А мы на страже духовного, ведь актеры, музыканты, иллюзионисты, несут в скучный серый мир яркие краски шоу, позволяя зрителю окунуться в мир представлений. Ваша дочь, в конце концов, пишет романы и стихи, чтобы унести читателя в прекрасную страну, далекую от тяжелой повседневности. В этом ведь, согласитесь, нет ничего сказочного.
– Но как вы оказались в Англии? С нами соседствуют шотландцы, ирландцы, но чтобы финны… – проговорил Антуан.
– Мои родители переехали сюда еще до моего рождения, и я мало знаю о том, что ими тогда движило. Но я имею связь с землями своих предков и могу сказать, что Финляндия – это страна озер и лугов. Там очень красиво, – все это очень походило на допрос, и Йоханнесу это ужасно не нравилось. Такое ощущение, что господа Фармеры уже сватают свою дочь за него и это – не просто дружеское чаепитие, а помолвка. Он делал вид, что получает удовольствие от общения с ними, а сам мечтал уже поскорее очутиться дома, рядом с Артуром.
– Интересный вы человек, Йоханнес, – сказал мистер Фармер, глядя на него, как на диковинную вещицу. – Мы с Маргарет знаем, что вы промышляете со своими братьями фокусами, хоть и не бывали на ваших представлениях. Быть может, удивите нас чем-нибудь? Я впервые вижу живого фокусника.
– А до этого видели только мертвого? – проговорил Йоханнес, гораздый на афоризмы. Элен и Маргарет засмеялись, а Антуан смутился. – Вообще-то, я покончил со своей карьерой иллюзиониста, став недавно гувернером… Но кое-что еще могу продемонстрировать. У вас не найдется денежной купюры, достоинством, скажем, в пять фунтов?
Антуан, молча, протянул Йоханнесу  купюру и скептически уставился на его ловкие руки, которые, верно, сейчас покажут ему зрелищный обман.
– Вы верите, что я смогу увеличить достоинство этой купюры в два раза? – спросил Йоханнес, незаметно доставший из кармана брюк свои десять фунтов и сложив купюру в крошечный квадратик, умудрившись при этом скрыть от глаз зрителей свое действо. Он спрятал бумажные десять фунтов у себя в ладони, а сам держал в руках, демонстрируя сидящим рядом, купюру в пять фунтов.
Он сложил купюру Антуана пять раз, а когда расправил, на ней уже красовалась десятка. Изумленые Фармеры смотрели на него, как на бога. Антуан невольно потянул руки к своей увеличенной в достоинстве купюре, но Йоханнес отстранился от него.
– Нет, мистер Фармер, фокус – это не способ обогащения. Иначе я давно бы уже дал фору Рокфеллерам.
И Йоханнес вновь сложил свои десять фунтов в маленький квадратик, раскрыв который, продемонтрировал Антуану его пять фунтов.
– А давайте я вам дам монету в два фунта, а вы мне сделаете из нее купюру, скажем, в двадцать фунтов? – доверчиво проговорила Маргарет, веря, что этот чародей и правда поможет им разбогатеть.
– Боюсь, что в этом моя магия бессильна, – улыбнулся Йоханнес. – Ведь я простой фокусник, а не волшебник или колдун.
– Это действительно зрелищно, – сказала поощряюще Маргарет. – Теперь мне ясно, почему ваши представления имеют успех.
Вскоре Йоханнес, поблагодарив супругов Фармеров за приятное общество, откланялся и, пообещав Элен составить ей компанию на прогулку завтра, ушел. Вернулся домой он в половине двенадцатого ночи. Лилия еще не спала – она, уложив спать Артура,  преданно ожидала своего хозяина. Йоханнес, лишь поужинав и обмолвившись парой фраз со служанкой, умылся и пришел в комнату Артура. Там еще горела белая свеча, плачущая своим воском. Мальчик боялся засыпать в темноте, и поэтому ему оставляли тусклый огонек свечи, стоящей на подоконнике. Артур спал у стены, прижавшись щекой к теплому ковру из овечьей шерсти, что украсил стену в детской. На нем была голубая сорочка с длинными кружевными рукавами, а его белоснежные волосы, распускавшиеся на ночь, были разбросаны по его подушке с шелковой наволочкой. Мальчик спал, обняв вязаного из шерстяных нитей щенка, который был подарен ему матерью на вторую годовщину его рождения. Его белую шею украшал серебряный кулон – тот самый, что дала Йоханнесу Жанна перед смертью, завещав передать его их сыну. Йоханнес коснулся его маленькой ручки своей рукой и нежно прижал ее к своим губам.  «Да хранит тебя Господь, мой прекрасный мальчик…» – прошептал он, соблюдая ежевечернюю традицию. Погасив свечу, он лег на край его кровати и, обняв Артура, ощутил его тепло – мальчик, видимо, уже согрелся под одеялом. Артур, почувствовав, что к нему пришел его отец, повернулся лицом к нему, и, обняв Йоханнеса, пролепетал что-то невнятное, и снова заснул. Йоханнес подумал о том, что, несмотря на все козни судьбы, он был счастлив. Как это прекрасно знать, что в мире есть продолжение тебя, твое отражение… И, возможно, единственная оставшаяся родственная душа.

Глава 26

Убийство в Блади-Тауне

– Элен, открой дверь, пожалуйста, – крикнула из кухни Маргарет, которая в это время чистила рыбу, принесенную с рыбалки на озере Санта-Атлантика. Город Блади-Таун вообще пестрил красивыми названиями, видимо, в отместку за свое неблагозвучное имя.
– Да, мама, – проговорила девушка, встав с кресла, что расположилось в углу кухни у окна. Она  была занята вышивкой скатерти, которую готовила к приезду гостей из Литлфорда. Сегодня на ней было обычное домашнее платье темно-зеленого цвета с серым фартуком. Но как бы ни была одета эта девушка, ее красоту ничто не могло затмить – в ней была та прелесть юности, которой на протяжении веков восхищались поэты. Элен, вспорхнув, как птичка, направилась к двери летящей походкой.
– Неужели нас наконец-то решили навестить наши добрые родственники?! – заливисто смеясь, открывала дверь Элен. Она думала, что это стучатся гости, которых они ждут уже два дня.
Но на крыльце никого не было. Никого, кроме аккуратно сложенной записки, прикрепленной к ручке двери.  «Уж не подался ли Йоханнес в романтику и где моя корзина с розами?» – Элен наивно думала, что ее друг питает к ней симпатию, хоть и молчит об этом. Она так ждала, что однажды он приподнесет ей в дар большую корзину с алыми розами, которые доставит курьер с посланием, в котором будут гореть от страсти слов строки. Это так романтично, но, увы, утопично.
Девушка с благоговейным трепетом развернула этот белый лист и заметила, что послание написано красными чернилами. После прочтения первой строки она потеряла дар речи.
Там было написано:
«Ты допел до конца свою балладу о жизни, Антуан. Мы помним все, и ты умрешь от наших рук так же, как погиб наш отец от твоих. Мы обесчестим твою дочь так же, как ты обесчестил нашу мать. За грехи отцов отвечают их дети. И ты, чертов убийца, не будешь жить спокойно. Передавай привет Маргарет – у нас и для нее найдется пытка. Жди нас внезапно.
С любовью,
Брайан, Арнольд,  и Люси».
Элен, разразившись рыданиями от страха за себя и близких, от предчувствия страшного, закричала и ворвалась в дом, едва не выбив лбом дверь. Маргарет, услышав ее душераздирающий вопль, побежала к ней навстречу, и они столкнулись друг с другом в прихожей.
– Что стряслось, Элен?! – воскликнула она ,округлив в тревоге глаза.
– Там… Записка… Нас хотят убить! – кричала в истерике девушка не веря тому, что говорит.
Маргарет, молча, вырвала из ее рук записку и прочла ее.
– Я знала, что это однажды случится… Хоть и не верила… – проговорила она онемевшими губами и побежала к мужу, прежде только бросив: »Ни шагу из дома!»
– Антуан, они только что были у нас во дворе и, возможно, ждут момента, чтобы напасть, – сообщила она взволнованно.
– Нужно срочно обратиться в полицию! – в панике прокричал Антуан.
– Сегодня лучше не выходить из дома, – мудро заметила Маргарет. – Вдруг они сидят где-нибудь в саду и готовы выскочить на нас с кинжалом, который грозились вонзить в тебя?
– Возможно… – согласился Антуан. – Мы должны позаботиться об Элен – мне терять уже нечего, а у нее впереди вся жизнь.
Весь день прошел в тревожном ожидании приближающейся смерти и с ощущением западни. Однако, к ним никто не ворвался в дом и не устроил кровавую расправу. Элен, боясь за себя и за мать, ночевала с ней в одной комнате. Конечно же, событие сегодняшнего утра взбудоражило их умы и фантазии, пробудив инстинкт самосохранения, и от страха за свои жизни они так и не смогли заснуть. Поэтому ночь прошла в разговорах.
– Раньше семья О`Нейл были дружественным кланом для нашего племени, – рассказывала Маргарет дочери. – Еще предки твоего отца в предыдущих трех поколениях близко дружили с предками тех ирландцев. Мы ходили к ним в гости, они навещали нас. Порой мы жили месяцами друг у друга, ведя совместный быт и находясь на положении гостей. Но однажды вековая дружба прервалась вожделением твоего отца. Ему приглянулась супруга Александра О`Нейла. Он не мог добиться от нее взаимности, поскольку бедняжка была верна отцу своих детей. Тогда он задушил Александра, когда тот спал, а ее взял силой в ту же ночь. Арнольду и Брайану тогда было по пятнадцать лет и они поняли, что произошло нечто такое, что требует кровной мести. Они покинули наш дом, обещая однажды лишить жизни Антуана, который стал для них врагом. Одиннадцать лет назад нам присылали подобного рода послания, но мы успели скрыться в деревне. Теперь же я не знаю, куда деваться…
– А почему бы нам не обратиться в полицию?
– Нельзя, – сказала Маргарет. – Братья О`Нейл не стали туда обращаться, зная, что Антуана повесят за убийство. Они решили, что просто  не могут допустить того, чтобы он умер не от их рук. Если мы будем искать защиту у полиции, его осудят за то, что произошло двадцать лет назад, и он все равно погибнет. Быть может, мы сумеем снова убежать от них…
Утром вновь раздался звонок в дверь. Напуганные Фармеры побоялись даже подходить к двери, но пришедшие стали барабанить по стеклам окон. Это были Элисоны – родственники Маргарет из Литлфорда.
– Мы уже собрались думать, что вас нет дома, – сообщила Роуз, войдя в дом. Это была невестка Маргарет, жена ее брата.
– Здравствуй, моя полупрозрачненькая! – Карл ласково трепал Элен за плечи. Брат ее матери был немолодым мужчиной с черными волосами, в которых виднелась седина. – Малютка Элен, когда же ты уже раздашься в теле? Такая ведь худенькая, как тростиночка!
– Нынче модно быть стройной, дядюшка Карл, – смеясь, проговорила Элен.
– А мы только что с вокзала – не успели даже присесть в скверике, чтобы перевести дух, – сказала Роуз, снимая с плеч легкий плащ.
– Так проходите же скорее в гостиную! – пригласила Маргарет, подавая им домашние туфли. – Мы вас ждем уже три дня – думали, что вы перехотели ехать к нам.
Хозяйка дома угощала гостей гречневой кашей с молоком – это единственное, что нашлось в их доме. На десерт был подан чай с добавлением сухого листика мяты.
– Мы приехали на неделю, – сообщил Карл. – Решили, что было бы неплохо навестить старую тетушку Катрин, что живет на Плотине. Можно будет совершить культурные походы в музей и театр. Я слышал, что у вас неплохой рынок – давно хотел поискать для себя стеклянную брошь, которую прикалывают, как правило, к галстуку…
– В воскресенье можно посетить мессу в храме на площади Савонаролы, – сказала Роуз, вытерев губы бумажной салфеткой. – И не забыть выбраться в один из дней на кладбище, ведь там похоронены ваши с Карлом предки, Маргарет.
В этот момент снова постучались в дверь. Антуан, молча, сидящий за столом и созерцающий происходящее, вздрогнул – ему все время казалось, что это пришли за ним. Но Элен поспешила успокоить испуганных родителей.  «Это Джек», – сообщила девушка, покидая свое место. – «Он обещал зайти сегодня за мной, чтобы прогуляться по городу».
– А как же Йоханнес? – подтрунивая, спросил отец, который впервые за несколько дней улыбнулся.
– Он уехал в Нью-Роут. У него умерла теща, – сообщила Элен, надевая в прихожей свою шляпку с вуалью.
– Ох, многострадальный, – сочувствующе проговорила Маргарет. – В декабре похоронил жену, а теперь еще и тещу…
– А кто этот Йоханнес? – спросил Карл, развалившись на стуле после обеда. – Довольно редкое имя. Он не англичанин?
– Финн, – сказала Маргарет. – Уж не знаю, как его сюда занесло, но, судя по всему, он хороший человек. Сначала мы с Антуаном не приняли его всерьез, но познакомившись поближе, поняли, что он достоин дружбы нашей Элен. Умён, красив, говорит мало и по делу. У него, правда, есть сын… Но думаю, что мальчик – не преграда для дружбы.
– Я знаю только одного человека с таким именем, – усмехнулась Роуз. – Помнишь, Карл, к нам в город несколько лет назад приезжал сэр Адам Баркер со своими учениками, братьями Ярвиненами, кажется. Там был мальчик, его тоже звали Йоханнесом. На нас тогда их представление произвело неизгладимое впечатление – помнишь, как тому Йоханнесу сковали наручниками руки и опустили его в стеклянную посудину, наполненную водой? О, сильно же я беспокоилась тогда о нем – думала, что утонет, а он вылез оттуда живой и без наручников.
– Это и есть тот самый Ярвинен, – сказал Антуан. – Но сейчас он уже промышляет чудесами педагогики, работая гувернером у одного лорда.
Элен и Джек ушли в сквер, что расположился напротив театра Драмы. Сегодня Элен должна сказать ему что-то важное… Это, вероятно, сделает ее свободной. Она долго думала, стоит ли ей рвать все нити отношений, ведь Джек может быть ей полезен. Но Йоханнес был прав насчет того, что на издательство романа можно накопить денег, а родители не должны обогащаться за счет несчастья детей, вынужденных быть со своими ухажерами без любви. И вообще, любить за деньги – удел куртизанок, а она благовоспитанная леди!
– О, Элен! Я не видел тебя больше трех дней – это короткое время шло так же долго, как время от Древности и до Средневековья! – воскликнул он, сжав ее в своих грубых объятиях, полагая, что всем барышням нравится брутальность своих кавалеров.
– Знаешь, как расположить к себе поклонницу истории, – кокетливо произнесла Элен, стрельнув своими прекрасными глазками.
– Конечно, – он склонил голову к ее плечам и прошептал:  «А еще я знаю, как доставить неземное удовольствие и ты об этом однажды тоже узнаешь – я позабочусь об этом».
– Боюсь, что тебе не суждено преподать мне уроки страсти, дорогой, – проговорила Элен, отпрянув от него.
– Это еще почему? – недовольно усмехнулся Джек.
– Давно хотела сказать тебе, но не решалась… – заговорила девушка робко, но настойчиво. – Свадьба отменяется, а помолвку, считай, что я расторгаю.
– Но что случилось? Я чем-то не угодил тебе? – было заметно, что Джек был очень огорчен.
– Нет, Джек, с тобой все в порядке. Просто… – она на мгновенье замолчала, но потом продолжила. – Согласись, что я не для тебя. И дело совсем не в возрасте. Мы слишком разные, Джек. Ты слишком земной человек, а я – поэт. Нам будет скучно вместе.
– А в брак вступают не для веселья, – мудро заметил он. – Я так и знал, что встреча с господином Ярвиненом не сулит нам ничего хорошего. Признайся, он очаровал тебя.
– Да, – Элен не стала лукавить. – Я была влюблена в него еще тогда, когда знала лишь его почерк – мне казалось, что он из моей мечты. Встретив Йоханнеса здесь, в Блади-Тауне, я прониклась к нему еще большими чувствами. Прости, Джек, но я не смогла бы жить с тобой, зная, что моя душа и сердце располагают к другому человеку.
– Молодые для молодых, – печально произнес он, вспомнив о своих сединах. Конечно же, Джек  рано начал считать себя стариком – ему было лишь сорок лет, но на фоне юной Элен он просто не мог быть прекрасным юношей. – Только не обмануться бы тебе. Я общался с ним, наблюдал за вашими отношениями. Я желаю тебе покорить его сердце и обрести с ним счастье, только будь готова к тому, что он, возможно, останется для тебя недосягаемой мечтой.
– Спасибо тебе за понимание, Джек, – Элен была тронута его отношением к ней, несмотря на ее заявление о расставании.
– Прощай, – он тронул кончиками своих пальцев ее локоны цвета пшеницы и поцеловал их. – И будь счастлива.
– Прощай, Джек.
В полном молчании он проводил ее до дома и они расстались навсегда. На душе Элен было светло и легко, но шлейф от тени печали тянулся за ней весь последующий день. С одной стороны, она покинула человека, чье присутствие не доставляло ей удовольствия, а с другой – лишила себя возможности выйти из дымки безвестности, обретя в лице будущего мужа хорошего спонсора. А может, это и к лучшему – кто знает, что ей готовит судьба, как известно, любящая импровизации.
На следующий день Элисоны и Фармеры отправились в пригород Блади-Тауна, маленький промышленный городок в устье реки Блэк. Там, в Блэкфорде, жила чета Адамсов – родной брат Маргарет и Карла со своей женой. Антуан, несмотря на страх перед братьями О`Нейл, остался дома – вчера вечером у него поразило стрелой боли спину, а сегодня он едва поднялся с постели и понял, что ему не до посещения родственников. Маргарет с дочерью и семьей Элисонов, покинула Блади-Таун утром, а в полдень уже разувалась на пороге дома четы Адамсов. Это был веселый денек: Элен и Наталия, ее кузина, которая была младше Элен лишь на полгода, все время проводили вместе, затеяв игру в вист. Правда, вдвоем им скоро наскучило играть и пришлось позвать в свою женскую компанию соседского мальчишку восемнадцати лет. Старшее поколение проводило время в беседах о настоящем и прошлом, вспоминая с ностальгией себя в возрасте своих детей. Вечером они вышли на террасу, чтобы насладиться чаем с травами, дыша свежим воздухом.
– А мы в Литлфорде по-другому чай завариваем, – сказала Роуз, пробуя напиток. – Поскольку город богат хвоей в скверах, мы добавляем в заварку елочные иголки.
– Необычно, – заметила миссис Адамсон, ощущая, как пар, исходящий от чая, жжет ей губы. – А мы в последнее время покупаем у местных фермеров гречишный мед – с чаем, особенно после купания в горячей ванне, просто божественно.
В десятом часу вечера Адамсы провожали Карла и Роуз в компании Элен и Маргаретна вокзал, где они сели на поезд, следующий до Саме-Тауна, который будет проездом в Блади-Тауне. Устроившись в уютном купе, Маргарет, немного отвлекшись от тревоги за свою семью, проговорила:  «Почаще бы вы приезжали к нам, господа Элисоны. Ваше присутствие так скрашивает нашу серую обыденность».
По возвращению домой стало ясно, что серую обыденность нарушил не только визит Карла и Роуз. Отныне уютный мир счастливой семьи Фармеров никогда не станет прежним, ведь на одного жителя того мира стало меньше. Не без помощи легендарных и ужасных братьев О`Нейл. Маргарет, первая вошедшая в дом, обнаружила в прихожей своего мужа, лежащего в луже крови. Помощь ему была бы бессмысленной, ведь он был безнадежно мертв. Тишину дома разрезал крик и рыдания.  «Мы следущие…» – с ужасом пробормотала Маргарет, склонившись  над ним. – «Боже, моя бедная Элен».

Глава 27

Покровитель

                К большому удивлению и непониманию семьи Элисон их старинный приятель и сводный родственник Антуан был сопровожден скромной траурной процессией на кладбище в следующий же день. Его наскоро одели, положили в гроб, который был сколочен местным плотником за четыре часа и уже через сутки погребли на глубине двух ярдов и трех футов, водрузив на могилу простой металлический крест, купленный у гробовщика Фойля. Справив поминальную тризну на последние деньги, Маргарет, облаченная в черные одежды, с горечью проговорила:  «Ну вот и все. У меня остались деньги лишь на билет в один конец…»
– Куда?! – испуганно произнесла Роуз, решив, что она пророчит себе смерть.
– Можно махнуть в Норвегию, – сказала Маргарет, поправив на шее черный гипюр. – Или в Россию, но там, судя по всему, ловить нечего – говорят, страна обеднела после войны с японцами еще восемь лет тому назад. Быть может, в Америку через Атлантический океан… Но там год назад затонул огромный лайнер и как бы не очутиться на дне посредством другого корабля.
– Совсем спятила, – печально махнув рукой, проговорил Карл. – Кто тебя там ждет?
– Никто нигде меня не ожидает, Карл, – сказала Маргарет, вытерев платком увлажнившиеся глаза. – Зато здесь меня ждет смерть. Неужели ты думаешь, что Антуан был убит и те, кто приложили к этому руку, не тронут нас с Элен?
Она рассказала историю о грехах Антуана и поведала о записке с угрозами.  «Наша участь решена, Карл. Убийцы уже знают дату моей смерти. Они рядом и кто знает, где они сейчас. Быть может, сидят у нас под окнами, а возможно, уехали, чтобы однажды вернуться», – говорила Маргарет, хмуро кусая корку ржаного хлеба. – «Но я должна спрятать Элен. Я решила: завтра мы купим билет и посадим ее на борт пассажирского судна. Я могу оплатить ей дорогу, а насчет дальнейшей жизни пусть думает сама – у нее есть профессия, она не пропадет».
– А как же ты, мама?! – сердце Элен упало в предчувствии разлуки.
– Я останусь здесь, – спокойно ответила она. – Чему быть – того не миновать. Мы с Антуаном уже отлетались. А ты должна жить во имя будущего поколения.
– Нет, ты не сделаешь этого… – ужаснувшись, произнесла девушка.
– У меня нет денег на билет для себя, – сказала Маргарет. – Я не могу ехать с тобой.
– Тогда поехали в Литлфорд, – пригласил Карл. – Можешь остаться с нами навсегда – у нас много места, его хватит и для Элен…
– Там нас быстро найдут, – сказала Маргарет. – Они знают, где ты живешь, Карл.
В голове Элен быстро созрел план. Почему бы не попросить помощи у Йоханнеса? Он не откажет ей… Но, боже, как же стыдно идти и просить! Она обременит и без того загруженного семьей и работой Йоханнеса. Но Элен не может допустить того, чтобы мама осталась здесь и была однажды растерзана убийцами своего мужа и ее отца.
– Мама, я не позволю тебе остаться здесь, – заявила она. – Ты купишь себе билет и уедешь куда угодно, а я попрошу помощи у Йоханнеса. Он не из тех, кто бросает друзей в беде.
– Не говори глупостей, девочка, – равнодушно сказала мать. – Чем он может тебе помочь, если сам живет в Блади-Тауне? И не дело это, вешаться на шею молодому человеку.
– Я не собираюсь вешаться на его шею, мама! – воскликнула девушка. – Я просто попрошу у него помощи. У Йоханнеса мать живет в Лиственной пустоши – это очень далеко от Блади-Тауна, рядом с Нью-Роутом. У него есть родственники даже в Финляндии! А я, соответственно, не останусь в долгу.
Увидев, как округлились глаза матери, и как вспыхнуло ее лицо, Элен поспешила поправиться:  «О чем ты подумала?! У него есть сын, а мальчику нужна образованная няня».
– Но у него уже есть няня, – сказала Маргарет. – Ты говорила, что ее зовут Лилия.
– Она просто служанка. А я могла бы помочь ему в воспитании Артура.
Наконец ей удалось убедить мать в гениальности и неповторимости своей идеи. Маргарет, оценив ситуацию, поняла, что это и в самом деле может спасти ее жизнь и защитить Элен от посягательств мстителей. Они приняли решение идти к Йоханнесу вместе, поскольку гулять по городу в одиночесте было небезопасно. Итак, Карл сопровождал сестру и племянницу в путешествии на окраину города, в дом бывшего фокусника.
Йоханнес, отсутствующий до этого в городе долгие полгода, вернулся вчера на полуночном поезде. В середине июля он решил навестить Агнес, наведавшись в Нью-Роут вместе с Артуром и Лилией. Однако  в доме он застал вместо нее какую-то незнакомую особу, которая оказалась внебрачной дочерью Джеймса Бредберри, и, выходит, сводной сестрой Жанны.  Абагэйл сообщила, что Агнес умерла еще две недели назад. Как оказалось, в последние свои месяцы женщина была совсем плоха. Агнес вспомнила о том, что у нее есть падчерица, которая живет в далеком Манчестере. Она пригласила ее к себе и пообещала завещать ей свой дом, если та станет ухаживать за ней. Абагэйл, заинтересованная в такой сделке, конечно же, согласилась. Агнес, убитая горем от потери дочери, тяжело заболевшая, вскоре скончалась.  «А вы не имеете никакого права на ее наследство, – заявил Йоханнес. – Дом принадлежал Агнес, а не ее мужу, пропавшему без вести. Ближайшие наследники – супруг и дети. Джеймс ушел из дома и не вернулся еще пять лет назад. Ее дочь, моя жена, умерла в декабре. У нас остался сын – внук Агнес. Следовательно, он имеет полное право на этот дом, а не вы». Так и начались судебные тяжбы. Йоханнес отныне знал судей, присяжных и адвокатов в лицо. По окончанию первого слушания дела о наследстве Агнес чаши весов склонялись в его сторону, но вскоре все обернулось против Йоханнеса и Артура. Как-то внезапно оказалось, что незадолго до смерти Агнес завещала все Абагэйл, которая заботилась о ней. А своему дорогому зятю и внуку она завещала прозябать в нищете, поскольку Йоханнес даже не знал о том, что Агнес находится на смертном одре. Да и есть у его матери неплохой дом в Лиственной пустоши, который Йоханнес однажды разделит с братьями. А то, что Абагэйл проживала в отдельной квартире с мужем, было не в счет, ведь она нуждалась в доме Агнес, а Йоханнес с Артуром могли обойтись и без него! Дело закончилось тем, что Йоханнес потерпел сокрушительное поражение в этой судебной схватке. Абагэйл, довольная тем, что взятка судье пришлась так кстати и не пропала даром, выходя из здания суда, сказала Йоханнесу, угрюмо спускающемуся с крыльца:  «И на что вы надеялись, Йоханнес?!» – в ее голосе слышалось ехидство.
– Да, я знал, что дуракам всегда везет, но чтобы настолько... – ответил он, убив ее своим острословием.
Ему дали двадцать четыре часа, чтобы вывезти свое имущество из дома Агнес.  Вообще-то он приносил в дар теще эту роскошную кровать с фисташковыми балдахинами, эти кресла, диванчик, книги… Но не оставлять же все эти богатства какой-то самозванке! И Йоханнес увез все эти вещи в Лиственную пустошь, решив, что было бы неплохо обновить интерьер родного дома. В свою спальнюон поставил кровать с балдахинами, на которой спал раньше с Жанной, а также кресло, что стояло раньше в гостиной его дома в Дрим-Тауне и шкаф с коллекцией книг. А другое кресло, тоже раньше украшающее его гостиную, Йоханнес отдал матери. Она, обустроив себе уголок на кухне у очага, проговорила в его адрес:  «Ну хоть какая-то от тебя польза». Это, конечно, немало огорчило его. Ну почему мама так относится к нему, будто он хуже всех? Да, Йоханнес провинился, нагрешив перед братом и, возможно, опозорив мать. Но это было давно, пора бы уже с этим смириться и забыть о том, что прошло. Агнес простила дочь и приняла его. Маритта же не смогла сделать этого. Йоханнес, решив не надоедать матери, закрыл дверь своей спальни на ключ и вернулся в Блади-Таун. Он, подозревая, что лорд Гарпауиса нашел ему замену, наведался к нему. Лорд тепло принял гувернера своей дочери, который перешел в разряд бывших.  «Мы ждали вас месяц, мистер Ярвинен, но вас не было… Я думал, что вы сбежали от нас, устав от трудностей, как и все предыдущие гувернеры. Поэтому я и принял на работу господина Стетхэма. Извините. Вот, возьмите деньги за июль, ведь вы уехали в конце месяца, а я не успел с вами расчитаться…» – лорд Гарпауиса отдал ему заслуженную плату и, пожелав Йоханнесу всего хорошего, проводил его за ворота своего роскошного особняка. Да, в последнее время судьба била его нещадно. Сначала тяжелые разбирательства с внебрачной дочерью тестя, теперь увольнение с работы… Что будет дальше – страшно представить.
На его пороге стояла Элен с матерью и каким-то незнакомым господином. В глазах пришедших читалась тревога и призрак надежды. Йоханнес, сразу не поняв мотивов их прихода, проговорил, усмехнувшись:  «О, Элен, с тобой целая свита. Я что-то натворил, и вы пришли, чтобы меня покарать?»
– Нет, Йоханнес, ты сотворишь добро, если откликнешься на нашу мольбу о помощи… – проговорила Элен, томно посмотрев на него.
Йоханнес, чувствуя, что предстоящая беседа нуждается в бутылке крепкого, нехотя пригласил Элен и ее родственников в дом. Он не отличался особым гостеприимством, но воспитание не позволило ему вести переговоры на пороге. Час назад Йоханнес сварил глёг, решив угостить свою служанку в день ее рождения, но, вероятно, праздничные посиделки в кругу семьи отменяются и пипаркакукас – острые пряники из красного перца, которые он испек для нее, должны немного подождать.
– Вы голодны? – спросил Йоханнес, думая, разогревать или нет, традиционный в его доме калаккейто.
– Нет, мы сыты, – слукавила Маргарет из скромности. На самом деле, в их погребе давно умерли от голода все мыши.
– Тогда садитесь – будем пить глёг, – поставил в известность Йоханнес. – Вообще-то, его принято пить в канун Рождества, но в нашем доме сегодня праздник – решил, что неплохо бы угостить и вас этим традиционным шведским напитком.
–  А что за праздник? – поинтересовалась Элен, устроившись между своим дядей и матерью.
–  Моей названной сестре исполняется двадцать лет, – сказал Йоханнес, слабо улыбнувшись. – Думаю, что Лилия заслужила скромного застолья.
Угостившись вместе с Йоханнесом и его служанкой, которую он, в принципе, и не считал прислугой, этим диковинным напитком и заморскими пряниками, Фармеры, убедившись, что Йоханнес весь во внимании, начали свой рассказ о кровной мести. Элен рассказала ему о записке с угрозами, которая недавно была найдена ею у дома, поведала историю давней вражды отца с ирландским кланом О`Нейл, со слезами на глазах передала события последних дней, когда был убит ее отец. И, конечно же, не забыла сказать, как боится выходить из дома одна.
– А ты мне точно рассказала о том, что произошло с вами, а не пересказала свой новый роман? – было видно, что это не ирония, а искреннее потрясение от услышанного.
– Да, Йоханнес. Если бы я хотела поделиться с тобой идеей своего нового романа, то со мной бы не пришли мои мама и дядя.
– То есть, ты хочешь, чтобы я тебе предоставил приют в своем доме? – осведомился Йоханнес.
– Я не хочу доставлять тебе неудобства своим присутствием, но Йоханнес, мне совершенно не к кому обратиться… – Элен чувствовала, что сгорает от стыда, ведь она так стеснялась своей незащищенности. Раньше она сидела на шее у Джека, а теперь вынуждена перекочевать на шею своего друга. И все из-за своей проклятой нищеты!
– А не проще ли тебе просто попросить у меня денег на билет, чтобы уехать с матерью и не расставаться с ней? – его прямота сильно смутила несчастную девушку, и Элен готова была разрыдаться. Йоханнес, поняв, что ей очень нелегко дается этот разговор, заговорил ласковее. – Или ты стесняешься меня? Так тебе незачем смущаться – я готов помочь бескорыстно.
– Ты и сам сейчас не в лучшем денежном положении, – напомнила Элен. – Я знаю, каково это, работать на лорда. Гувернеры в богатом доме не в почете, а это – барьер для преодоления нужды. Я просто не прощу себе, если спасу себя за твой счет. Йоханнес, позволь мне пожить у тебя – я буду хорошей няней для Артура.
– У сына моего господина уже есть няня! – подала голос Лилия, боясь, что ее свергнут с трона служанки и лишат крова.
– Ладно, переезжай ко мне, – разрешил Йоханнес. – Только будь готова к тому, что в скором времени тебе придется ехать со мной в сторону Нью-Роута. Я больше не гувернер дочери лорда Гарпауиса и мне незачем оставаться в Блади-Тауне.
Маргарет рассыпалась в благодарностях, со слезами обнимая Йоханнеса так, будто он только что позвал ее дочь замуж. Карл стал наставлять его, как обращаться с юной девушкой, будто Йоханнес этого не знал.  «Вы, мистер Ярвинен, берегите ее, как сокровище. Мы всю жизнь будем вам благодарны за то, что вы помогли нам сохранить жизнь Элен. Дай бог вам здоровья, мистер Ярвинен, и вашему сыну! Вы даже не представляете, что сделали для нас!» – говорил Карл.
Было решено, что Элен с матерью и дядей пойдет сейчас домой и соберет свои вещи, а завтра утром вернется к нему, чтобы спрятаться под теплым крылышком Йоханнеса. Проводив ее, Йоханнес подумал о том, что его опека над еще одной несчастной излишня. Сначала он взял из работного дома Лилию, приняв ее в свою семью, как сестру. Но Лилия хорошо помогает ему, заменяя Артуру мать, а Йоханнесу – хозяйку в доме. Поэтому ему не жаль средств, чтобы содержать юную няньку и горничную в одном лице. А в чем ему может пригодиться Элен? Да пожалуй, только в разговорах по душам. Но Йоханнес не любил бессмысленную болтовню. После смерти Жанны он еще больше замкнулся в себе, и редко кому могло посчастливиться поговорить с ним. Йоханнес иногда встречался с Элен, чтобы совсем не одичать, но он гулял с ней по городу нехотя и без интереса. Он мог быть собеседником лишь для избранных. Но вхож в его узкий круг был лишь Артур. Этот маленький блондин был его отражением, как внешне, так и внутренне. Артур рос очень робким и нелюдимым мальчиком. В то время, как Эйно и Пертту давали жару Ильмари, который часто бывал в доме их матери, Йоханнес порой даже не замечал, что в его доме живет ребенок: Артур жил в своей спаленке, окружив себя любимыми занятиями. Он любил листать пестрые страницы детских книг, придумывая собственные сюжеты к иллюстрациям, поскольку пока еще не умел читать, а следовательно, не мог прочесть сказку, к которой и нарисованы картинки. Однажды он выдал свою версию известной сказки про кота в сапогах. Лилия и Йоханнес долго думали о том, что не родился ли однажды у последнего гений. Еще Артуру нравилось играть в куклы. Да, необычное занятие для мальчика, но это и не удивительно, ведь его отец в свое время тоже шил платья куклам. Йоханнес пытался привить ему черты будущего мужчины, покупая Артуру фигурки лошадей, кучеров и солдатиков. У мальчика уже была собственная миниатюрная пехота. Только вот играть в войны приходилось Лилии и Йоханнесу, поскольку Артур оставался равнодушным к игрушечным войскам и конницам. Зато Артур неплохо рисовал для своего возраста – карандаши, как и куклы, стали для него лучшими друзьями. Он был на удивление послушен, что, несомненно, очень радовало Йоханнеса. Наверное это было от того, что его манило уединение и спокойствие, а не соблазны шалостей.
– А кто эти люди, па? – Йоханнес не заметил, как к нему сзади подошел малютка Артур и стал теребить его за руку. Он недавно проснулся и был не причесан.
– Господа Фармеры, мой сын, – Йоханнес склонился над ним и погладил его по голове. Артур слабо коснулся своей крошечной ручкой его светлых локонов, золотящихся в свете зимних лучей солнца, попадающих в дом через стекла окон.
– А эта леди, в бардовом платье, как у ма, будет жить с нами?
– Она поживет у нас недолго, Артурри, – сказал Йоханнес, поцеловав кисть его руки. Кожа Артура пахла вазелином, который защищал ее от шелушения. – А потом уйдет.
– Когда уже вернется мама? – слова сына ударили его прямо по сердцу. Стоило лишь Йоханнесу вспомнить о Жанне, как душа его обливалась кровью.
– Боюсь, что никогда, Артур, – Йоханнес решил, что обманывать его уже нет смысла. – Она ушла туда, откуда не возвращаются. Но ей там совсем не скучно, ведь рядом с ней Агнес, твоя бабушка. Мы тоже однажды будем там, но не скоро. Иногда бывает так, что неплохо подождать. Зато потом, через много лет, мы снова будем все вместе.
– Значит, мама умерла, да? – на глаза Артура навернулись слезы.
Йоханнес безмолвно ответил, кивнув головой. Мальчик тихо заплакал, глотая стоны, полные боли, вырывающиеся из груди. Он уткнулся в шелк рубашки Йоханнеса и ощутил, что отец нежно положил свои теплые ладони на его плечи. Душу Йоханнеса разрывала боль – это так ужасно, сообщать своему же ребенку о смерти его матери. Что чувствует сейчас Артур? Он ведь все понимает… Почему судьба так жестока к ним? Йоханнес, как всегда переживая все внутри себя, не предался сентиментальностям, глядя на сына, и лишь проговорил:  «Но мама все равно с нами. Она невидима, но в любом случае, ходит за тобой и является ко мне в сны. Мама будет рядом, пока ты жив. А потом вы вновь обретете друг друга…»

                        Глава 28

Воссоединение братства

– Элен, оторвись уже от книги, – сказал Йоханнес, когда они с Лилией, Артуром и Элен ехали на поезде в ночи. Они держали путь в Нью-Роут. – Сейчас я должен сказать вам с Лилией что-то очень важное.
– Да, Йоханнес, я слушаю тебя, – проговорила Элен, отложив в сторону роман о мушкетерах.
– Скоро мы будем в Нью-Роуте, но жить, как вы уже знаете, нам предстоит в Лиственной пустоши, – говорил Йоханнес своим обычным приглушенным голосом. – Так вот, я настоятельно прошу вас – не поддавайтесь на провокации. Элен, я не хочу пугать тебя, но спрятав тебя в доме своей матери, я могу тебя защитить от твоих преследователей, но не от моих сестер и матери. В Лиственной пустоши тебя, ровно как и Артура с Лилией, ждут опасности. Вам нужно бояться трех женщин, что живут в доме, где я родился. Они язычницы и могут завербовать вас в свою религию – не поддерживайте, я прошу вас, с ними разговоров о религии. Это может плохо закончиться для вас. Лилия, смотри в оба глаза за Артуром – я могу и не углядеть за своей матерью. Не хочу говорить плохо о своих близких, но, похоже, у них не все в порядке с головой. А сумасшедших надо бояться.
– Зачем же мы едем туда, если ты знаешь, что там опасно жить? – спросила недоумевающая Элен, прижимая к себе укутанного в пальто Артура.
– Нам больше некуда ехать, Элен, – ответил спокойно Йоханнес, посмотрев в окно. По стеклам хлестал ливень. – У меня в кармане три фунта и пять пенни – на эти деньги дом снять, сама понимаешь, невозможно. Лорд Гарпауиса уволил меня и я надеюсь, что мне вновь удасться устроиться в театр, где я работал раньше. Когда у нас будет достаточно денег, чтобы снять дом, мы поселимся в деревне Плейг – это еще дальше Лиственной пустоши и там тебя уж точно никто не найдет.
Девушки, угрюмо отведя от него взгляды, устремили их в темноту ночи, глядя в окно. Было очень холодно, ведь стояли январские морозы, и зима была в самом разгаре. В этом году зима выдалась слишком холодной – она напомнила Йоханнесу ледяные месяцы в финском Ювяскюля, но никак эти морозы не были похожи на английскую дождливую зиму, хоть и бушевали почти каждый день ливни. Лилия была одета в шерстяное пальто с мехом кролика и голову ее увенчала фетровая шляпа, подбитая шкуркой того же кролика. На ногах у нее было двое теплых чулок и кожаные сапоги выше колен. Элен располагала лишь легким осенним пальто и кружевными чулками, а ноги ее грели, в основном, юбки ее старенького шерстяного платья. Ей так было холодно в своих осенних туфельках, а на новые Элен не имела денег. Глядя на нее, Лилия сжалилась и отдала Элен свою шаль, связанную из овечьей шерсти. Артур укутался в свое теплое пальто, и, укрыв голову капюшоном, дремал на плече у Элен, с которой быстро подружился. Она была такая же светловолосая, как Йоханнес и, видимо, подкупила Артура своей схожестью с его отцом. Йоханнесу же было совершенно тепло в его неизменной шелковой рубашке и в кожаном осеннем плаще. Он думал лишь о том, как бы ему найти средство заработка, чтобы самому не пропасть и не допустить, чтобы это сделали Лилия и Артур. А Элен, быть может, найдется место в Нью-Роутской типографии. Но то, что Йоханнес вынужден вернуться в родной дом, было самым ужасным, что только могло его постичь. Мать, увидев своего внука, которого все эти годы называла отродьем и ублюдком, конечно же, не обрадуется знакомству. Артур будет чувствовать враждебность. Упаси боже, если Лилия попадет в эту языческую кабалу – она, однозначно, спятит и ему будет не с кем оставить ребенка, когда он будет работать в театре, если, конечно, его туда возьмут. Но, может, Элиас, живущий в этом же доме, защитит Артура в его отсутствие… Хотя вряд ли. Он ведь, в отличие от него, не бросил сцену и колесит со своими представлениями по всему королевству. Ему некогда. Ильмари… Йоханнес не хотел его видеть. Он был слишком обижен на него с того дня, когда они крупно поссорились из-за разногласий в творчестве. Но им придется встретиться, ведь братья, наверное, заезжают в Лиственную пустошь в перерывах между своими гастролями. В последний раз, когда Йоханнес побывал дома, их там не было – они удивляли своими фокусами Лондон. А сейчас, быть может, они там…
От вокзала и до Лиственной пустоши они шли пешком, мерзнув под дождем. Ноги вязли в грязи, а когда им пришлось идти по мосту, Лилия едва не упала в ледяной Литл, подскользнувшись на заиндевевшей доске. Однако, пополам с болью окоченевших рук и ног, они достигли дома. У крыльца их встречала тощая собака – тот самый щенок, но уже повзрослевший, что трепал Йоханнеса за подол его плаща, когда тот возвращался в юности из Грин-Хилла от Магистра. Подойдя к двери, Йоханнес пару раз ударил по ней ладонью, чтобы стук услышали в доме. Ему открыла сонная Тарья, ведь Йоханнес явился в дом тогда, когда часы пробили два часа.
– Доброй ночи, – проговорила она, протирая своими тоненькими пальчиками слипающиеся глаза. – Почему ты здесь так поздно? Или наскучил Блади-Таун?
– Наверное, я сюда приехал надолго, – сказал Йоханнес. – Пустишь?
– Конечно, проходи… Проходите, я вижу, ты не один, – Тарья впустила их в дом. – Мальчик, наверное, мой племянник. А кто эти женщины?
– Это – Лилия, она моя служанка, но я сам отношусь и прошу тебя относиться к ней, как к сестре, – сказал Йоханнес, сняв плащ. – А эту девушку зовут Элен, и она моя невеста. Элен поживет с нами до свадьбы.
Элен вздрогнула. Неужели он серьезно?! Почему же Йоханнес молчал о своих намерениях,  и она узнала о его чувствах лишь сейчас, когда он назвал ее своей невестой? Или Йоханнес лжет, чтобы избежать лишних вопросов со стороны близких? Скорее всего… Артур же улыбнулся. Накануне Йоханнес сказал ему, что придется им притвориться, пока они живут в этом доме, что Элен – его вторая мама и невеста отца. Артур сначала расстроился: »А как же наша ма? Ей обидно, что ее место заняла Элен…» Но Йоханнес сумел убедить его, что это – лишь игра во имя того, чтобы им позволили остаться в этом доме. И это была чистейшая правда.
– Да, недолго же ты скорбил о Жанне, – говорила Тарья, разогревая для внезапно нагрянувших гостей ужин.
– Боль уходит постепенно, а моему сыну нужна мать, – Йоханнес сильно лгал, про себя повторяя лишь:  «Прости меня, моя любовь, но так сложились обстоятельства. Я буду верен тебе и ни на кого не променяю память о тебе и свои чувства, которые не погасит даже твоя смерть…» – Я не могу уже любить ту, которая мертва. Жизнь ведь продолжается и не стоит на месте. Пространство в моем сердце должно быть заполнено, верно?
– Верно, – согласилась Тарья, угостив Артура печеньем. Мальчик сразу понравился ей, ведь она ощутила к нему зов крови. – Хорошенький. Очень сильно на тебя похож. И совсем немножко на Жанну. Но это хорошо – в нашу, финскую породу угодил.
Потом она проводила их на второй этаж. Артур с отцом ночевал в спальне последнего, а Лилия и Элен были определены в комнату, принадлежащую раньше Жанне, когда та еще жила в этом доме со своими родителями. Весть о том, что ночью приехал Йоханнес со своей невестой, разнеслась по всему дому уже через три часа, когда в пять утра проснулась Маритта и обнаружила на кухне уже хлопочащую за приготовлением завтрака Тарью.
– Если Ильмари положит глаз на его подружку, то я научу его, как лучше увести ее у этого подлого мерзавца! – заявила Маритта. – Пусть ему будет также больно, как моему Ильмари, когда тот застукал его со своей невестой!
Тарья понимала, что мать слишком жестока к Йоханнесу, она осознавала, что мама любит своих детей неодинаково, хотя так не должно было быть. Почему она всю жизнь печется об Ильмари, любит его сыновей, но желает лишь зла Йоханнесу и ненавидит его Артура? Да, он поступил отвратительно, уведя однажды невесту у брата, но это давно прошло и Ильмари простил его… Отчего же мама не может отпустить ему этот грех? Но Тарья, ужасно робея перед матерью, не смела ей возразить.
Ильмари воспринял эту новость неоднозначно: с одной стороны, он радовался тому, что Йоханнес вновь обретет счастье, и его сын будет расти в полной семье. Но ему было больно от того,что брат так быстро забыл Жанну. Все-таки, несмотря на недолгий союз с Кертту, Ильмари продолжал вспоминать с трепетом о той, которая однажды предала его. И даже внезапная гибель Жанны, сгоревшей от болезни, не смогла унять пылающее в его груди пламя любви к ней. Он утешался лишь мыслью о том, что она любит и любима, а после ее смерти ему грело душу то, что Йоханнес помнит ее и скорбит о ней. А теперь он привел в дом другую женщину… О, как же ему было больно знать, что эта Элен спит на кровати, на которой спала раньше Жанна!
И только Элиас был рад. Наконец-то его брат снимет черные одежды, перестанет тосковать по своей умершей жене и вновь познает любовь. Как хорошо, что нашлась женщина, которая заменит его племяннику мать. И, как замечательно, что в их дом, после смерти Юхани, пришла радостная весть о предстоящей свадьбе!
Вскоре после приезда домой, Йоханнеса ждал разговор с Элиасом и Ильмари. Они нашли его в гостиной, хмуро смотрящего на то, как качается маятник в часах.
– Целый месяц мы искали его по всему Блади-Тауну, а почти через год, он, устав прятаться, сам пришел к нам! – шутливым тоном говорил Элиас, дружески хлопая по плечу Йоханнеса.
– Что вам нужно? – ледяным тоном проговорил тот, даже не взглянув на брата.
– Ну хватит сердиться, давай уже, возвращайся к нам, – с улыбкой проговорил Ильмари. – Я едва не упал в обморок, когда узнал, что ты пошел по стопам своей жены и стал гувернером. Не учитель ты, Йоханнес. Ты – маг, ты – иллюзионист. Твое место на сцене, а не за рабочим столом возле ребенка, познающего науки. Нам тяжело без тебя. Вернись и помоги нам восстановить наше трио и разрушить дуэт.
– Вы же вполне можете обойтись без меня, – равнодушно сказал Йоханнес. – Ведь раньше же вы без меня справлялись.
– Ты все еще злишься на меня, да? – произнес Ильмари, бросив на него понимающий взгляд. – Я был тогда не прав и признаю это. Знаешь, я, наверное, и сам бы не рискнул сейчас повторить какой-нибудь опасный трюк – у меня тоже есть дети и я боюсь оставить их сиротами. Я понимаю, что ты беспокоился не о своей участи и отказался от фокуса с освобождением из смертельных пут лишь потому, что берег себя для Артура. Мне следовало придержать свой пыл и тогда мы бы не расстались почти на год. Йоханнес, я чувствую за собой вину и прошу у тебя прощения, а взамен обещаю, что больше никогда не стану повышать на тебя голос и, уж тем более, говорить унизительные вещи.
– Я прощаю тебя, – сказал Йоханнес, подняв на него глаза. – И даже готов вернуться к вам. Только с условием, что мы больше никогда не допустим таких разногласий.
– Мы сделаем все, чтобы сохранить мир в нашей семье и нашем профессиональном союзе, – пообещал Элиас, сжав его руку в своей.
– Воистину! – Ильмари, чтобы завоевать доверие, даже сделал клятвенный жест.
С того дня братство иллюзионистов воссоединилось. Йоханнес даже не пошел в театр, чтобы встретиться с господином Роппером и попросить у него покровительства. Уже через неделю он пустился в очередное рабочее путешествие с братьями, оставив Артура на попечение двух женщин. Накануне своего отъезда в Мэринг-Лайн, где их снова ждали, хоть они и были там недавно, Ильмари и Элиас решили посвятить один день себе. Элиас встречался в этот день с Лэттис, которую не видел несколько лет, а Ильмари ушел из дома прочь, а куда – не сообщил. Йоханнес, как всегда устроившись у окна в гостиной, стал угрюмо созерцать грациозный танец снежинок, падающих с неба на бренную землю. Артур, завернувшись в ватное одеяло, спал под завывание ветра за окном. Йоханнес, от греха подальше, все время держал сына под замком в своей спальне, когда покидал ее. Артура это ничуть не смущало, ведь он понимал, что отец желает ему добра и защищает таким образом его от опасности, что нависла над ним в лице немолодой Мамы – женщины, которую так называл отец, а также Тарьи и Аннели.
Лилия, которой, в отличии от Артура и Элен, не спалось после полдника, решила навестить своего господина, который грустил, сидя у окна.
– Тихий час не для нас, мистер Ярвинен, не так ли? – заметила девушка, усаживаясь рядом с ним. – Разговаривала сейчас с мисс Элен, после чего совершенно испортилось мое настроение.
– Что же это она тебе такое сказала? – удивился Йоханнес, привыкший видеть Лилию вечно веселой.
– Мы разговаривали о политике, и моя госпожа сказала, что дело дрянь, – сообщила Лилия. – Германия хочет господствовать в Европе, а Англия семь лет назад примкнула к военному союзу Франции и России… Я не поняла, что к чему, но мне ясно, что в этом нет ничего хорошего, мой господин.
– Внешняя политика нас не касается, Лилия, и это не должно тебя беспокоить, – заметил Йоханнес. – И уж если тебя огорчают такие разговоры, то не поддерживай их. Ох уж эта Элен, любит поговорить о политике. Лучше бы рассказала тебе что-нибудь хорошее.
– Мистер Ярвинен, а это правда, что вы решили на ней жениться? – спросила вдруг Лилия.
– Конечно же нет, – равнодушно бросил он. – Ты думаешь, что мне сейчас кто-то нужен?
– Нет, мой господин, я так не думаю, – сказала Лилия. – Просто я подумала, что это крайне странно. Вы ведь едва знаете ее, судя по тому, что Элен была в нашем доме лишь пару раз. А тут вдруг, ни с того, ни с сего, называете ее своей невестой и говорите о том, что  грядет  ваша свадьба.
– Ты все верно понимаешь, Лилия, – согласился Йоханнес.
– Быть может, это не мое дело… Хотя скорее всего, я сую свой нос не туда… – робко заговорила Лилия, мечтающая все разузнать и утолить свое любопытство. – Но все же. Зачем вам понадобилось впустить в нашу семью эту Элен, если вы не метите ей в мужья, а она даже не ваша прислуга? Или, я извиняюсь, она ваша…
– Нет, Лилия, она не приходится мне любовницей и не делит со мной постель, – совершенно спокойно проговорил Йоханнес. – Я решил, что пронесу свою любовь к Жанне через всю жизнь и останусь верен ей. Знаю, что глупо хранить верность умершей жене, но я не могу ничего поделать с собой. Тебе ведь известно, что мой старший брат за свои двадцать восемь лет жизни, ни разу не был женат?
– А! – хитро заулыбалась Лилия. – То есть вы решили заняться сводничеством? Хорошее дело, мистер Ярвинен!
– Только смотри не проболтайся никому, – усмехнулся Йоханнес. – Особенно Элен. Я вижу, что она влюблена в меня, но не подаю вида. Мое дело – сделать ее мечту о любви более доступной. Вообще-то, Элиас уже несколько лет влюблен в другую девушку, но я слышал, что Лэттис уже год, как замужем. Лэттис ему не пара, а вот Элен – очень даже, хоть у них разница в возрасте семь лет. Но, согласись, возраст – не преграда для любви.
– Я клянусь, что буду молчать! – торжественно проговорила девушка. – Мне ведь тоже хочется, чтобы ваш брат, мой господин, был счастлив.
– А теперь возьми вот этот ключ, – Йоханнес снял со своей шеи серебряную цепочку с медным ключиком и отдал его служанке. – И шагай в мою спальню. Там спит Артур. Перед этим сходи на кухню и приготовь что-нибудь. Он, наверное, скоро проснется и захочет поесть. Накорми его, и можете прогуляться – только, прошу тебя, не отходи от него ни на шаг. А потом снова запри. Ему опасно одному разгуливать по дому.
– И с чего вы взяли, что госпожа Маритта сумасшедшая? – проговорила Лилия. – Я разговаривала с миссис Ярвинен, и она не дала мне повода плохо думать о ней.
– Поверь мне, ты слишком плохо ее знаешь.
Проговорив это, Йоханнес встал с места и покинул комнату, а потом и дом. Он решил посетить Нью-Роут, а если быть точнее, то кладбище на Роуз-Стрит. Ведь там нашла свой последний приют Жанна. Она умерла в Дрим-Тауне год назад, но в те страшные дни  было решено похоронить ее в родном городе, рядом с дедушкой и дядей отца, благодаря которому их с Йоханнесом сына зовут Артуром. Безутешный Йоханнес, даже проживая после ее смерти в Дрим-Тауне, а потом в Блади-Тауне, специально приезжал в Нью-Роут, чтобы навестить свою Жанну. Он, по своему обыкновению, покупал на улице Железнодорожников букет белых лилий и шел на Роуз-Стрит, где мог провести несколько часов, лишь вспоминая и скорбея о ней, склонившись над земляной насыпью с каменным крестом и табличкой с ее именем. Вот и сейчас, почувствовав непреодолимое желание вновь уединиться со своими воспоминаниями о недолгом счастье с Жанной, Йоханнес решил посетить ее могилу. Он, с печалью осознавая, что идет навестить свою умершую жену, а не на встречу с живой и здоровой возлюбленной, шел, думая о чем-то своем. Каково же было удивление Йоханнеса, когда ему стало понятно, что не он один решил в этот час отдать дань памяти этой прекрасной женщине. У ее могилы, запорошенной белым снегом, стоял прямо на коленях Ильмари. По его замерзшему лицу текла горячая слеза, а взгляд Ильмари был устремлен куда-то в пустоту.
– Ильмари?! – удивленно произнес Йоханнес, выведя его из скорбного транса. – Что ты здесь делаешь?
– Танцую, черт возьми, – печально, но без злобы проговорил тот, поднимаясь с колен и устремляя свой взгляд на брата. – Не видишь, разве, что я вспоминаю о временах, которые безнадежно покинули нас и ушли в историю?
– Извини, просто я, честно говоря, никак не думал, что встречу тебя здесь, – сказал Йоханнес, возложив к подножию каменного креста живые цветы.
– Я узнал, что случилось с ней, уже на следующее утро, – проговорил Ильмари, едва сдерживая слезы. – Но не смог приехать в Дрим-Таун, чтобы проводить Жанну в последний путь… Я не нашел в себе силы увидеть ее мертвой. Сегодня я впервые здесь. Почему она?! Отчего бог забрал ее, а не кого-то другого?!
– Ты до сих пор любишь Жанну? – с горечью в сердце осведомился Йоханнес.
Ильмари, молча, кивнул головой.
– А как же Кертту? – спросил Йоханнес.
–  Я, встретив ее, надеялся забыть с ней о Жанне, – признался Ильмари. – Когда родились Эйно и Пертту, я думал, что смогу выместить на них всю свою неистраченную любовь к ней. Я люблю их равно так же, как ты любишь Артура. Но Кертту мне стала просто хорошей подругой. Я почти каждый день навещаю Кертту и своих сыновей, но сердце мое зарыто там, где погребена Жанна…
Йоханнес слушал его, безмолвно сочувствуя Ильмари. Мыслями он обращался к Жанне, которая, как верил, или просто хотел верить Йоханнес, ходила невидимая за ним.
– Я был таким дураком, когда изменял ей, – Ильмари готов был разрыдаться. – Из-за своей иллюзии о том, что Жанна будет любить меня всегда, я потерял ее!
– Не из-за этого, – возразил Йоханнес, нарушив свое молчание. – Ваш союз изначально был обречен из-за неразделенной любви со стороны Жанны.
– Однако  я понял свою ошибку. Жаль только, что не вовремя, – проговорил Ильмари и в порыве горя обнял брата, от которого однажды отрекся. – Но я благодарен тебе. Хорошо, что все случилось так, как произошло. Ты мне преподал хороший урок, и я больше не повторю своей ошибки. И я рад, что ты оказался тогда, почти четыре года назад, рядом с ней. Ведь если бы не ты, Жанна, которой оставалось так недолго жить, так и не познала бы счастья и любви.
Некоторое время Ильмари стоял, уткнувшись разгоряченным от слез лицом в плащ Йоханнеса. Тот лишь поглаживал своей изящной, почти женской рукой, его густые рыжие волосы, влажные от падающего на голову Ильмари снега. Ильмари сейчас был так беспомощен, находясь в плену черной тоски, что Йоханнес, глядя на него, стал еще печальнее. Ему действительно было жаль брата. Йоханнес, узнав позапрошлым летом, что Ильмари  нашел новую любовь в лице Кертту, думал,что он отпустил Жанну. Но он сильно заблуждался…
Еще немного побыв на месте последнего пристанища женщины, которую они оба любили, братья ушли прочь. Всю дорогу они молчали, и лишь проходя по мосту через Литл, Ильмари проговорил:  «Я должен отпустить ее навсегда, хоть и не сумел сделать этого при жизни Жанны… А ты будь счастлив с Элен».

Глава 29

Смертельная угроза

В один из темных февральских вечеров, когда дом Ярвиненов опустел после отъезда братьев в Уэльс, Элен, устроившись за письменным столом, принялась за работу над очередным шедевром литературы. Она любила работать в тусклом свете трех свечей и выводила буквы исключительно гусиным пером, рядом с которым непременно стояла чернильница. Да, писали перьями давно и их вытеснили со временем перьевые ручки, но ей нравилось писать свои романы, подражая творцам прошлых веков. Девушка, поужинав и искупавшись в ванной, ушла в комнату, где ночевала с Лилией, когда Йоханнес был дома. Но он уже два дня, как колесит вместе с Элиасом и Ильмари по дорогам Уэльса. Поэтому в его спальне живет Лилия, оберегающая Артура. А Элен хозяйничает здесь, в комнате, которая, как рассказывал Ильмари, принадлежала раньше покойной жене Йоханнеса. В этом доме Элен была принята хорошо; несмотря на отношение здесь к Йоханнесу, его старшая сестра сразу же признала ее, как невесту брата, и поспешила подружиться с ней.  В конце-концов, табу на общение здесь распространяется только на его персону. Тарья, узнав, что Элен интересуется Скандинавией, взялась учить ее готовить национальную еду финнов, она показала ей книгу, именуемую Калевалой, и даже преподала Элен несколько уроков финского языка. Маритта рассказала ей много интересного о скандинавских богах и поведала Элен красивые легенды, уходящие своей историей в глубь веков. Она рассказала ей семейное предание, согласно которому ее род происходит от колдуна-шута Хлодвига Славная Песнь и принцессы Моники, дочери короля Олафа Лихая Секира и внучки великого викинга.  «И почему Йоханнес считает этих женщин ненормальными? – думала Элен. – Они очень даже неплохие люди».
А в это время неплохие люди были сосредоточены на первом этаже. Маритта с дочерьми пила чай с травой чабреца и мяты, балуя свой вкус несравненной сладостью липового меда.
– Грядет зимняя неделя Фрейра, дочери мои, – напомнила Маритта, заколов шпилькой прядь своих огненно-рыжих волос. – Если мы сумеем задобрить его и завоевать расположение великого Фрейра, то нас всех ожидает солнечное лето с обильными дождями и богатым урожаем. И мир на Земле, без войн и катастроф.
– В прошлом году мы принесли ему в жертву нашу Ночку, но лето выдалось холодным, – напомнила Аннели.
– Значит, великий Фрейр остался недовольным, – сказала ей мать.
– Быть может, нам следует пустить себе кровь?
– Так мы уже делали, принося жертву Вейнямёйнену. У меня до сих пор шрамы на венах, – заметила Маритта, взглянув на свои запястья. – Еще бы чуть-чуть, и меня бы встретила в своем царстве прекрасная Хель. А нам умирать сейчас нельзя – мы не оставили среди Ярвиненов жрецов Вейнямёйнена. Я пыталась наставить на истинный путь сыновей Ильмари, но его противная жена-христианка не дала мне сделать этого! – негодующе проворчала Маритта.
– Но мы можем проделать то же самое с Артуром, пока Йоханнеса нет дома, ведь он вернется с братьями не скоро, – сказала Аннели. – Неужели нам сможет помешать его молоденькая нянька и Элен, которая, похоже, не очень-то и следит за ним? Йоханнес вернется, а его мальчик уже раб великого Вейнямёйнена. Я слышала, что Артур еще не крещен – тем более, это ужасное распятие на шее, которого у него пока нет, не осквернит его целомудренную плоть и непорочную душу.
– Жрецом может стать лишь тот, кто непорочен с рождения, – сердито прошипела Маритта. – Не смей говорить, что у этого отродья чистая душа! Он родился в блуде, ему дали жизнь, предав кровного родственника. Этот Артур – воплощение зла, подобие плутоватого Локи, который убил Бальдра. Как злодей может стать жрецом, скажите мне?!
– А зачем вообще приносить жертву? – робко произнесла Тарья. – Надо быть праведными, а мы, убивая, берем лишь грех на душу…
– Это тебя братья научили своей христианской философии? – воскликнула Аннели. – Чтобы мы этого больше не слышали!
– Нужно принести в жертву человека, ведь лошади Фрейру оказалось недостаточно, – сказала вдруг Маритта.
– Опять заманивать в дом пьяниц и бродяг, которых никто не хватится… – недовольно произнесла Аннели. – Как-будто мне очень приятно класть к себе в постель грязных парней со стертыми в кровь ногами.
– Тебе на сей раз не придется этого делать, – обрадовала ее мать. – На самом деле, наша жертва живет в двух шагах. Элен, эта глупая англичанка, отлично подойдет в качестве пищи доброму Фрейру.
– Как мы можем?! – воскликнула Тарья, вытаращив глаза. – Она – невеста Йоханнеса!
– Тем более. Пусть ему будет больно, когда он потеряет ее! – Маритта злобно засмеялась, а в глазах ее, казалось, плясали бесы.
Весь следующий день женщины провели на своем капище, что раскинулось среди леса. Было очень холодно и Лилия с Элен подумали о том, что они могут делать на улице в такую пору. А Маритта с дочерьми в это время творили молитву перед принесением жертвы. Поздно вечером, когда Элен уже устроилась в теплой постели, по своей доверчивости не заперев дверь комнаты, ее покой нарушила Тарья.
– Элен, быстро вставай! – прошептала девушка, сдернув с нее одеяло. – Вот, возьми деньги  – я их украла у мамы, тебе на первое время хватит… Не спрашивай ничего… Просто беги!
– Это еще почему? – не удержалась от вполне естественного вопроса Элен.
– Они сумасшедшие, – тараторила Тарья. – Мама и Аннели хотят принести человеческую жертву Фрейру. Они уже прочли на капище молитву перед жертвоприношением. Когда наступит полночь, они убьют тебя.
– Не болтай ерунды, они вполне нормальные, – отмахнулась от нее Элен, снова натянув на себя одеяло. – Никуда я не уйду.
– Ну и дура, – сказала Тарья и поспешила направиться к двери. – Прощай – встретимся в Раю, или где у вас там Вальхалла.
Она, уже готовая к побегу, одетая по погоде и захватившая с собой сумку с запасом еды, которую приготовила накануне, пока родных не было дома, покинула дом и спешно отправилась по заранее продуманному маршруту. У Тарьи были при себе деньги, которые дал ей однажды Йоханнес на поезд до Дрим-Тауна, но она туда не поедет, ведь там ее найдут. Девушка решила уехать в далекую шотландскую деревню – быть может, там ее возьмет на службу какой-нибудь фермер и обеспечит ее крышей над головой. Жаль только, что брат, на которого она возлагала большие надежды, не смог ее спасти, поскольку не подвернулось удобного случая. Тарья могла бы остаться с родным человеком, но судьбе угодно разлучить их… Навсегда.
Как и говорила Тарья, две религиозные фанатички не заставили себя долго ждать. Едва Элен снова задремала, как ее незапертая дверь заскрипела, и в ее спальне появились Аннели и Маритта. 
– Ава летициа, хава лэсса! – зычно произносила Аннели, кропившая Элен какой-то зловонной жидкостью, похожую на настойку мерзлых трав. Одновременно она окуривала помещение чем-то, похожим на ладан, только пахнущим, почему-то, жженой шерстью. – Ола сёйла, льюэлин рап Фрейр!
– Во славу великого Фрейра! – Маритта достала кинжал, который прятала за спиной, и Элен поняла, что настало время бежать.
Несчастная девушка, даже не успев надвинуть на ноги домашние туфли, рванула к двери  прямо в ночной сорочке и босиком. Как можно быть такой глупой? Ее предупреждал Йоханнес, уже прямым текстом говорила об опасности Тарья… А она не поверила им. Дверь черного хода оказалась заперта. Маритта и ее дочь уже позаботились о том, чтобы жертва не улизнула. Выскочив из комнаты, Элен побежала по лестнице, ведущей на второй этаж, с которой она скатилась, как мяч. Девушка кричала, звала Лилию, но та крепко спала и не слышала ее. Зато Артур слышал. Он, не на шутку перепугавшись от звуков, доносящихся по ту сторону их комнаты, запертой не только на ключ, но и на засов, залез с головой под одеяло и потом, долго отходя от шока, молчал до приезда через две недели отца. Не сумев выбежать из дома и через запертую главную дверь, Элен, слышав  как по лестнице спускаются ее палачи, разговаривающие на непонятном языке, в отчаянии схватила стул, стоящий у диванчика в прихожей и со всей силы бросила его в окно. Послышались резкие звуки бьющегося стекла, и его осколки усыпали пол в прихожей. Калеча себя, но почти не чувствуя, как ее режет стекло, она вышла в окно и ступила на ледяную землю. Элен бежала, не чувствуя боли и холода. В свете луны она лишь видела, как обагрилась кровью ее белоснежная ночная сорочка. Из ее вен хлыстала алая жидкость, но она, не помня себя, все бежала, бежала. Элен минула мостик через реку и вскоре поравнялась с лесом, где очутилась через некоторое время. Она уходила все дальше и дальше в глубь леса, спасаясь от этих чертовок. Очень скоро она поняла, что безнадежно заблудилась. Элен уже пробегала по этой тропе и встречалась с этим вязом, корни которого рвались из земли наружу. Она видела и раньше эту ель, сломленную ураганом, что прошел однажды летом. Девушке казалось, что за ней гнались эти женщины, жаждущие крови, ее рассудок, скованный страхом, заставлял слышать Элен голос ужасной Маритты и ее дочери. Но, к счастью, это была лишь иллюзия погони. На самом деле, язычницы шерстили другой берег Литла, надеясь на то, что их сбежавшая жертва спаслась в соседней деревушке Плейг. Но разве знала об этом Элен, отморозившая босые ноги, когда бежала по скованным льдом зарослям вереска? Она, подгоняемая страхом за свою жизнь, бегала по лесу, как заведенная, постоянно оказываясь в уже знакомых местах. Выбившись из сил и потеряв много крови, вытекшей из ее ран, оставленных на теле Элен разбитым стеклом, она забрела на какую-то поляну, среди которой возвышалось непонятное строение, походящее на избушку на курьих ножках, о которой Элен читала в иностранных сказках. Стальные столбы, на которых держался домик, где можно было оказаться, лишь поднявшись по крутой лестнице, окна с мутными, местами даже треснутыми стеклами. В ее голове мелькнуло, что это, должно быть, дом какого-нибудь лесника. Но Элен, смертельно уставшая, замерзшая и сильно раненая, не о чем не думая, лишь повинуясь собственным инстинктам, собрала последние силы и забралась наверх. Оказавшись в доме, где вместо двери был лишь лоскут грубой ткани, Элен, не чувствуя своих конечностей, упала прямо на деревянный пол и лишилась чувств.
То ли это было совпадение, а быть может, и судьба, но Элен оказалась в местечке, которое раньше служило убежищем от мирской суеты для Йоханнеса. Много лет назад, когда он был еще непорочным мальчиком, только что вернушимся с братьями из дома учителя в родные земли, Йоханнес, этот нелюдимый человек, облюбовал это заброшенное строение и обустроил его для себя. Он любил здесь проводить время, наслаждаясь единением с любимыми книгами, небольшая часть которых так и осталась здесь, позабытая им. Тут же Йоханнес и познавал запретное, воспитывая в себе культуру потребления – на старом кофейном столике, застеленном фиолетовой скатертью, стояла недопитая бутылка вина. Именно сюда Йоханнес привел однажды Жанну, которая семь лет тому назад еще была невестой Ильмари и его подругой. А потом, очаровав ее, часто приходил с ней сюда в тайне от всех, чтобы ничто не нарушало романтики их запретной любви. Вроде бы семь лет – это ничтожный срок  для истории, но огромный для человека. Все это было так недавно, но казалось, что прошла целая вечность. Йоханнес, скитающийся по стране, уже давно забыл о месте, где прошли самые счастливые годы его жизни…
Очнулась Элен в час, когда луч зимнего солнца коснулся ее бледного лица. Ей показалось, что за ночь ее покинули все жизненные силы. Из ее подсохших ран продолжала сочиться кровь, а пальцы на руках и ногах онемели от холода. Все ее тело сводило судорогами от переохлаждения, а прекрасные волосы Элен покрылись инеем. И очень хотелось пить – не так мучал ее голод, как жажда. Здесь оставаться больше нельзя, иначе она просто погибнет. Еще неизвестно, спят ли ее палачи дома или обыскивают лес, но то, что от голода и холода умирают – общепризнанный факт. Едва сумев подняться, она, пошатываясь, отправилась к выходу. Еще никогда в жизни у Элен так не кружилась голова. Ее путь пролегал по зарослям хвои и болоту, но Элен, едва в нем не сгинув, все же смогла вырваться из адской жижи. Бог услышал ее молитвы, и вскоре среди непролазной чащи появился просвет – лес расступился перед ней, и Элен оказалась посреди поля. Отчаянно стараясь выжить, она буквально проползла по широким землям, которые летом изобилуют пшеницей. Ее путешествие закончилось в хлеву, в который забрела Элен, тотчас же упавшая между двумя дремлющими коровами.
– Госпожа моя, Госпожа – пора кушать, – утром в хлев заглянула зрелая женщина, прислужница местного лорда. Она собралась накормить тех, кто обеспечивал имение молоком.
Лишь издав свое утробное «мууу», корова поднялась с сена, и ее кормилица увидела полуживое тело, распластавшееся среди навоза и соломы.
– О, матерь божья! – воскликнула женщина, и, бросив ведро с  грубой кашей, побежала разыскивать своего лорда.
Лорд имения Дангариса был молодым мужчиной, заполучившим эти земли десять лет назад после смерти отца. Джонатан  Левиадок растил маленькую дочку, оставшуюся у него после ухода в иной мир его первой жены. Еще один вдовец появился на горизонте судьбы Элен. Правда Джонатан, в отличие от Йоханнеса, не поставил на себе крест после смерти жены. Сэр Левиадок чувствовал в себе силы и мучался от того, что его окружают лишь дворовые девки, а дамы голубых кровей бывают здесь крайне редко. Он давно женился бы, если бы нашел подходящую кандидатку.
– Сударь, хозяин мой! – в его покои вбежала взвинченная служанка. – Там, в хлеву, девушка! Она вся в крови, но, похоже, еще жива!
– Как она там оказалась?! – воскликнул мужчина, а потом, успокоившись, проговорил: »Зови нашего кузнеца, конюха и всех слуг. Пусть принесут ее в дом, а там решим, что делать».

Йоханнес с братьями вернулся в Нью-Роут лишь в двадцатых числах февраля, почти через две недели после бегства из их дома Элен, которую он хотел спрятать в Лиственной пустоши от смертельной угрозы, нависшей над ней в лице мстителей ее родителям. Он хотел помочь ей, а сам едва не подтолкнул ее к обрыву жизни. Но об этом Йоханнес еще даже не догадывался. Когда Элиас, Ильмари и Йоханнес сошли с поезда на перрон, им довелось повстречаться там с призраком прошлого. Вернее не с призраком, а вполне реальной миссис Браун – актрисой Нью-Роутского театра, где раньше работали братья. Она ожидала прибытия поезда из Грин-Хилла, чтобы встретить своего сына, держащего путь домой. Случайно завязался разговор о прошедших годах, в ходе которого Йоханнес узнал, что стало с той, которая забрала у него однажды его чистоту юности, но не сумела взять сердце.
– Фред Лоу сейчас находится не в самом лучшем материальном положении. Ведет праздный образ жизни, того гляди и пропьет свое ателье,  – рассказывала миссис Браун о событиях в Нью-Роуте. – Вроде бы, к его старшей дочке сватается сын какого-то торгаша. А Линда вообще ветреная девчонка. То ходила ко мне на занятия, мечтала стать актрисой. А теперь в живопись ударилась. Рисовать пытается. Получается у нее это так же бездарно, как и играть в театре.
На том и расстались            Ярвинены с давней знакомой. Йоханнес, молча, порадовался за Кейт, ведь сейчас она, наверное, счастлива. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы они не расстались. Вернувшись домой, братья обнаружили, что окно в прихожей занавешено шерстяным покрывалом, которое закрывало зияющую в стеклах дыру и защищало дом от холода, хоть и слабо. Аннели сказала, что это позавчера прошел дождь с градом, который и выбил им стекла. Эта история была убедительной, ведь ливни в эту пору бушевали по всей Англии. Но Йоханнесу показалось крайне странным то, что в доме не было ни Элен, ни Тарьи. Он думал, что девушки просто решили прогуляться, ведь в комнате Элен были разложены на столе рукописи романа – значит, Элен ненадолго вышла, оставив свою работу, и скоро вернется. Но она не пришла и спустя сутки. Не явилась и Тарья. Йоханнес начал серьезно беспокоиться за них и, конечно же, обратился к тем, кто был тогда дома.
– Я не знаю, что произошло, – правдиво говорила Лилия. – Вечером я легла спать вместе с Артуром в вашей комнате, мой господин. Я очень крепко спала и не знаю, что случилось ночью, но только на утро их уже не было дома. А наш мальчик молчит, словно набрал воды в рот. Не разговаривает уже две недели.
– Тарья, эта паршивая девчонка, предала нашу веру и сбежала, видимо, чтобы не присутствовать на одном из ритуалов, – говорила Аннели, когда брат обратился к ней. – А Элен ушла в одиннадцатом часу вечера во двор – сказала,что хочет подышать свежим воздухом, и больше не вернулась. Мы искали ее по всему Лэнд-Крику, но так и не нашли.
– Ну а ты чего хотел? – равнодушно проговорила мать. – Это еще удивительно, что Жанна так долго прожила с тобой, но в итоге, все равно сбежала от тебя в царство Хель. Женщине нужен мужчина, а не девчонка в мужском обличии. Ты хоть видел себя в зеркало? Если бы ты не носил брюки, я бы приняла тебя за женщину. И отродье твое, того гляди начнет красить брови и глаза, чтобы быть похожим на своего отца. Я более чем уверена, что эта девица убежала к настоящему мужчине, чтобы избежать брака с тобой, ничтожество.
Слова матери полоснули по его душе, как лезвие бритвы по венам. Ну зачем мама так говорит? Он ведь точно такой же ее сын, как Ильмари и Элиас… Йоханнес не виноват, что природа даровала ему слишком нежные черты лица и светлые волосы, которые будут уродовать его, если он станет носить короткую стрижку. А насчет накрашенных бровей и глаз… Йоханнес слишком бледен и не может позволить себе жить без слабого макияжа. К тому же он человек публичный и ему необходимо быть красивым. Йоханнес вспоминал свое раннее детство и просто не мог припомнить, когда мама была так груба с ним. Что же произошло? Неужели она до сих пор не может ему простить то, что случилось давно?
Не найдя правды у матери и сестры, братья впали в отчаяние. Элиас так надеялся, что его брат снова будет счастлив, а Ильмари мечтал, что однажды снова станет дядей. Оба уже привыкли к Элен и чувствовали, что дом опустел без нее. Йоханнесу не давали покоя разбитое окно и оставленные рукописи – нет, если бы она собиралась сбежать от него, она забрала бы свои вещи. Да и с чего бы ей бежать, если он, на самом деле, и не собирался жениться на Элен. Она, как и Йоханнес, знала, что это – игра, и что он как был для нее просто другом, так и оставался им. Было бы все ясно, если бы он пытался взять ее силой, заставить ее стать своей женой, но Йоханнес даже не касался ее пальцем. Однозначно, что все не так просто. В одну из ночей, когда Йоханнес уже спал, согрев в своих объятиях сына, Артур вдруг проснулся и проговорил:  «Па, я знаю, что с Элен».
– Ты чего не спишь, Артурри? – проговорил Йоханнес сквозь сон. Потом, заинтересовавшись, спросил: »И что же с ней?»
– Что-то плохое, – произнес шепотом Артур. – Я слышал той ночью, как она кричала и звала Лилию. Элен плакала и бегала по дому, а потом я услышал, как разбилось окно. Па, твоя ма нехорошая и злая. Я боюсь ее и ту леди, которая все время рядом с ней.
– Ничего не бойся, мой сын, – проговорил Йоханнес и поцеловал его в щеку. – Я всегда с тобой за исключением того времени, когда отлучаюсь. Но не забывай о Лилии – она всегда тебя защитит.
Йоханнес не воспринял всерьез слова ребенка, обладающего богатой фантазией. Вероятно, Элен и в самом деле вышла во двор, потом решила прогуляться по лугам, забрела в лес и заблудилась. Но этого нельзя так оставлять. Если она еще жива, ведь Элен блуждает уже давно, то нужно придти ей на помощь.  «Завтра пораньше встанем и пойдем в лес…» – подумал про себя Йоханнес и снова заснул.
Утром он очнулся рано – его разбудили голоса, доносящиеся с первого этажа. Кто-то бормотал на кухне, стараясь говорить тихо, но плохо делал это. Несколько голосов перекликались между собой, и Йоханнес не мог даже понять, женскими они были или мужскими. Он поднялся с постели, заботливо укрыв Артура двумя одеялами – летним и зимним, чтобы мальчик не замерз. Лилия, вероятно, еще спала в комнате Элен. Йоханнес собирался выпить чашечку бодрящего кофе, прежде чем идти умываться. Пройдя по верхнему этажу и спустившись по лестнице своим неслышным шагом, Йоханнес оказался у двери ванной комнаты. Завернув за угол, можно было увидеть, что происходит на кухне. Но он не успел показаться на глаза тем, кто говорил о чем-то чрезвычайно важном. Но было ясно, что разговаривали между собой мама и Аннели.
– Не вышло нам принести в жертву великому Фрейру эту девицу, не вышло! – раздраженно говорила, едва не рычав, Аннели. – Я уже окропила ее настоем из замороженной травы кровелистника и папоротника, я окуривала ее комнату шерстью жертвенного ягненка. Мы произнесли заклинание. Но эта Элен дала дёру. Я говорила, что надо было ее сразу связать!
–  Но на исходе этой недели мы должны принести ему кровавую жертву, – сказала Маритта, уронив на пол что-то железное и звенящее. – Если мы не смогли принести  великому Фрейру девственницу, в чем, вообще-то, я сильно сомневаюсь, ведь Элен успела  пересечься с похотливым Йоханнесом, то нам следует принести ему младенца. Артур, мальчишка, рожденный в блуде, искупит свой грех, став жертвой богу Фрейру.
Йоханнес весь побледнел. Он знал, что мать помешалась на язычестве, но не мог предположить, насколько далеко зашла ее болезнь. Йоханнес даже не представлял, какую угрозу она может представлять людям. Его сын в опасности и, если он не предпримет меры, то Артур может погибнуть от рук своей сумасшедшей бабушки и не менее двинутой тетки. Он уже подверг опасности Элен, не смог спасти Тарью и бедняжка, сбежав, была брошена сама собой на произвол судьбы. Но Артура, своего единственного ребенка, он просто обязан защитить! Йоханнес, застыв в ужасе на месте, не мог сделать и шагу. Он слушал ужасные речи, выходящие из уст близких ему людей.
– А помнишь, мама, как двадцать лет тому назад я впервые принесла в жертву человека славному Тору, богу плодородия и молний? – произнесла Аннели, предавшись воспоминаниям. – Мы опоили его отваром из кровелисника, а потом, когда он стал податливым, ты привязала его к столетней ели, а я вспорола ему ритуальным кинжалом грудь. Жаль было мне нашего отца, добрым человеком он был… Но ему выпала такая честь, быть жертвой Тора. Я была бы счастлива, если бы меня принесли ему в жертву, да только не нашла еще себе приемника.
– Аапо заслужил это. Он разлучил меня с моим Ильмари, которого я любила больше, чем саму себя. Но ему тоже нужно отдать должное, ведь если бы не Аапо, то не родились бы вы.
– А зачем мы принесли в жертву отца Юхани? Он ведь был осквернен крещением в христианстве, – спросила Аннели.
– Дин изменил мне с женщиной, которую мы потом принесли в жертву Велунду.
– Но мы великолепно спрятали труп мистера Бредберри, обескровив его, – гордо произнесла Аннели. – До сих пор все думают, что он пропал без вести.
Йоханнес почувствовал, что еще немного, и он лишится чувств. Он так и не мог до конца поверить в то, что это был не страшный сон, а кошмарная действительность. Его мать – серийная убийца, а сестра – ее сообщница. Аннели такая же религиозная фанатичка, как и она! Тарья ведь говорила ему, что отца Жанны убили мама с Аннели, а он не поверил ей… Йоханнес, найдя в себе силы, чтобы сдвинуться с места и не упасть в обморок, тихо, не обратив на себя внимания, поднялся на второй этаж, а потом, уже не боясь быть замеченным, ворвался в свою спальню, где мирно спал Артур.
– Поднимайся, Артурри! – воскликнул он, хватая его за руку. – Вставай немедленно!
– Что, па? – испуганно проговорил мальчик, выпучив  глаза.
– Мы уходим, – Йоханнес судорожно бросал в дорожную сумку их вещи. – Ты был прав, моя мама и правда злая. Да, ее нужно бояться.
Меньше, чем через двадцать минут, Йоханнес был готов вновь сорваться с места. Он поспешно разбудил Лилию и велел ей одеваться. В гостиной, куда Йоханнес зашел, чтобы достать из шкафа свежую рубашку, ему встретился Ильмари. Он намеревался выпить чаю, листая свежую газету.
– Ты куда-то уходишь? – спросил Ильмари, взглянув на взбудораженного брата.
– Я не ухожу – я деру когти. А это делают, как известно, гораздо быстрее, чем просто уходят, – бросил Йоханнес и убежал к себе в спальню, где его уже ждала Лилия, одевающая Артура.
Ильмари увязался за ним, бросив чай и газету.
– Но что произошло? – допытывался он. – К чему такая спешка?
– А к тому, что наша дорогая мама едва не убила Элен и собирается к концу недели принести в жертву какому-то там Фрейру моего сына! – срываясь в истерику, воскликнул Йоханнес. – Я слышал их разговор! Наш отец не уходил к другой женщине – он был убит Аннели, своей же дочерью! И Джеймс Бредберри тоже не исчезал! Его труп зарыт где-то, докуда мы не добрались, когда его искали! Ильмари, беги отсюда, пока сам жив, и захватывай с собой Элиаса! Наша мать окончательно спятила и ее уже не спасти, а вы сможете еще покинуть дом живыми!
Йоханнес с сыном и служанкой спешно покинул дом. В дальнейшем они поселились в Литлфорде. А Ильмари, решив не испытывать судьбу, вскоре помирился с Кертту и стал жить со своей семьей в Нью-Роуте. Элиас же решил помогать Йоханнесу с сыном. С тех пор началась размеренная жизнь братьев, насыщенная работой. Семья и дом чередовались с разными городами и шоу. Иногда они вспоминали о пропавшей Элен и сбежавшей Тарье.  «С ними все хорошо, я уверен, – сказал однажды Йоханнес. – Элен же сумела убежать от них. Такая девушка, как она, нигде не пропадет. А Тарья… Я себя никогда за это не прощу, ведь она просила меня о помощи… А я не смог ей помочь…»

Глава 30

Фарс войны

Зима сменилась теплой весной, которая, в итоге, переродилась в солнечное лето. Тяжелое лето 1914 года. Все началось с обычной статьи в газете. В конце июня в газетах написали о дерзком убийстве наследника австрийского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его жены Софии Хотек в Сараево. Виновен был девятнадцатилетний боснийский серб Гаврило Принцип, являющийся студентом и членом националистической сербской террористической организации Млада Босна. Казалось бы, обычная статья о бесчинствах, коими пестрит жестокий мир. Элиас, листая «Таймс», еще усмехнулся:  «А почему на первых страницах не мы, а какой-то тощенький студентик? Мы, понимаете ли, рискуем жизнями, сжигая сами себя на публике, чтобы возродиться из пепла, когда даем зрелищные представления, а этот Гаврило убил двух человек и засветился на весь мир?» Но это происшествие в далекой стране было началом конца. За каких-то несколько дней страсти накалились до предела и правящие круги Германии и Австрии решили использовать это сараевское убийство, как предлог для развязывания европейской войны. Уже 26 июля Австро-Венгрия начала мобилизацию и стала сосредотачивать войска на границе с Сербией и Россией. Дело было действительно дрянь, как и предсказала еще зимой Элен в обычном разговоре с Лилией. Но жители Великобритании, начинащие опасаться за мир на своей земле, все еще надеялись, что война обойдет их государство стороной. 30 июля началась частичная мобилизации во Франции, а 31 июля Россия, еще не пришедшая в себя после войны с Японией, объявила о всеобщей мобилизации армии. Германия предъявила ультиматум Российской империи: либо там прекращают призыв в армию, либо Германия нападает на Россию. А между тем Франция, Автро-Венгрия и Германия объявили о всеобщей мобилизации и последняя стала стягивать свои войска к бельгийским и французским границам. Итак, 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии, 1 июля Германия объявила войну России и в тот же день без всяких предупреждений вторглась в Люксембург. А 3 августа началась война в соседнем государстве. Германия объявила войну Франции. Маритта и Аннели, узнавая страшные новости из газет, все понимали. Это великий Фрейр прогневался за то, что ему вовремя не принесли кровавую жертву. Если бы Маритта с дочерью расчленили человека и омыли бы его кровью идол Фрейра, то он в долгу бы не остался и обеспечил бы мир на земле. Если бы можно было принести в жертву горького пьяницу или блуждающего путника… Было бы все гораздо проще. Но Фрейру нужна достойная жертва. Либо невинная девушка, либо маленький ребенок. Элен, эта гадина, посмела удрать от  тех, кто мог бы ее приблизить к Великому, дав билет в искупление грехов и вечное счастье в царстве Хель. Йоханнес, этот негодный христианин, забрал свое отродье и где-то спрятал его. Больше принести в жертву было некого. Можно было бы самого Йоханнеса – его не жаль, но он не достоин быть жертвой славного Фрейра. Значит, жрицы должны сами вознестись в Вальхаллу, чтобы встретиться там со своим богом и упасть к нему в ноги.
В тот день, когда Великобритания объявила войну Германии из-за того, что та не прекратила вторжение в Бельгию и не откликнулась на ее ультиматум, Маритта и Аннели наплели себе венков из омелы, которая должна была очистить их души и разум. Все утро, день и вечер они возносили молитвы к небесам и великому Вейнямёйнену, прося у того благословения на жертву во славу Фрейра. Целый день женщины ничего не ели – представать перед богами нужно с пустым желудком, светлой душой и чистым телом. Поэтому около трех часов они парились в бане, ударяя себя еловыми вениками и читая заклинания на древнескандинавском языке. Высушив волосы у очага, Маритта обмазалась ароматными маслами и окропила дочь настойкой из кровелистника и папоротника, после чего еще долго дымила над своей  головой и над ее телом подожженной шерстью жертвенного ягненка. В конце всех приготовлений женщины обрядились в чистые белые сорочки из хлопка, и накинув на себя черные балахоны, отправились на капище в лесу. Цвет одежд был символичен, ведь белый цвет – это траур по умершему телу, а черный – знак благодати и счастья от вознесения в небесный чертог. У подножия деревянного языческого идола был разведен большой костер на хвойных ветках. »Во славу великого Фрейра. Своими жизнями мы спасем человечество от войн и катастроф, ведь Фрейр, приняв жертву, смилостивится над грешными земными. Да будет так!» – и Маритта, стоящая в дюйме от костра, облила себя горючим. Она вспыхнула, как спичка, которой чиркнули о головку другой спички.
– Во славу бога мира и солнечного света! – и душа горящей Аннели улетела в Вальхаллу.
Братья в это время собирались ехать в Ливерпуль, где должны были открыть презентацию сборника стихов восходящей звезды поэзии сэра Уинстона Румате. Это был господин, родом из Испании. Однако, все его стихи были исключительно на английском. Элиас прогуливался по Литлфорду с Лилией, которая недавно поняла, что неравнодушна к нему. Элиас любит Лэттис, которая давно замужем и Лилия понимала, что он – не для нее. Но как прекрасно чувствовать влечение к кому-то. Он был тем человеком, о котором мечтала Лилия – взрослый, талантливый, самодостаточный и очень красивый. Она была моложе Элиаса почти на девять лет, но разница в возрасте не отталкивала ее и Лилия в тайне мечтала, что он однажды тоже проникнется к ней чувствами. Йоханнес же, оставшись дома, стал обучать сына делу своей жизни. Судя по всему, Артуру и правда было интересно искусство его отца. Йоханнес сначала показывал ему фокус, а потом раскрывал его секрет.
– Запомни, кульминация этого трюка начинается тогда, когда я подношу свернутую купюру к своим губам и дую на нее, – наставлял его Йоханнес. – Это – отвлекающий маневр для зрителей. Они  думают, что сейчас случится чудо, а я просто незаметно выношу вперед свернутую купюру достоинством в десять фунтов, которую прятал за банкнотой в пять фунтов, пока сворачивал и ее. А потом все просто – разворачиваешь свои десять фунтов и слушаешь аплодисменты тех, кто поверил в то, что ты и в самом деле можешь превратить пять фунтов в десять. Главное только не брать купюру в пятьдесят фунтов – она шире, и может ничего не получиться.
– Так и знал, что чудес не бывает, – проговорил Артур, улыбнувшись. – Фокус – это ведь обман. Но мне это нравится, ведь я чувствую себя волшебником, когда ты меня учишь своим трюкам.
В этот момент Йоханнес снова почувствовал сильнейшее жжение в позвоночнике, и в его сознании всплыла картина, как пылают в огне его мать и сестра. Это какое-то наваждение… Йоханнеса периодически посещали такие ведения, которые начались еще тогда, когда умер Юхани. Но он, решив не обращать на это свое внимание, продолжил заниматься с Артуром.
Вечером на их адрес пришла телеграмма от Ильмари. Конверт с оранжевой пометкой сулил Элиасу и Йоханнесу дурное известие. Брат сообщил им, что не стало матери и Аннели, а вместе с ними – половины леса в Лэнд-Крик, который сгорел вместе с жертвами языческих богов. Сам он узнал эту новость от жителей деревни Плейг, которые двое суток тушили пожар и обнаружили среди сгоревших деревьев обугленные трупы двух женщин. Опознали их по металлическим медальонам со скандинавским узором. Братья немедля отправились в Лиственную пустошь. Мать и сестру они хоронили в закрытых гробах, поскольку от них осталось лишь ужасное зрелище. Справив поминальную тризну по-христиански, чего  мать с Аннели точно не одобрили бы, Элиас проговорил:  «Я так и знал, что до хорошего их фанатичная религия не доведет. Не знаю, попадут ли они в Вальхаллу, но в чистилище их за убийство невинных и самих себя точно не задержат надолго».
Йоханнес в это время изучал содержимое чулана – там он нашел старую одежду матери и сестер. Ему даже довелось отыскать свои детские туфельки красного цвета со стеклянными бусинками. Такие же были у Ильмари в детстве, только синего цвета. Он нашел много игрушек, начиная от кукол Тарьи, заканчивая железной дорогой, которой владел он с братьями. Йоханнесу на глаза попадались различные книги, в основном оккультного содержания. Но среди всей этой черной ереси он увидел толстую тетрадь болотно-зеленого цвета. Открыв ее, Йоханнес прочел:  «Дневник Аапо Ярвинена. Финляндия, 1872 год». Записи были на финском. Йоханнес, в совершенстве владевший языком предков, с легкостью смог понять, что записи в дневник производились в стихотворной форме. Выходит, что его отец был поэтом?
Сильно заинтересовавшись находкой, которую за столько лет он ни разу не держал в руках и даже не знал о ее существовании, Йоханнес принялся изучать дневник отца, которого почти совсем не помнил.
Первая запись, датированная шестым октября 1872 года. Ей уже более сорока двух лет:
«Она врывается мне грезы,
В сознанье и мои мечты.
Уж месяц, как бушуют грозы
И ливни. Среди суеты
Мой день в смятенье растворялся –
Маритта! Я хочу любви!
Я в твоих чарах затерялся…
Узрил во сне глаза твои.
Но ты совсем меня не знаешь
И не полюбишь никогда.
Ведь ты об Ильмари мечтаешь –
Ему и быть с тобой всегда.
Но отступать я не намерен!
Я буду биться за тебя
И свое счастье. Я уверен –
Удача любит лишь меня!»

«Вот это да! – восхитился Йоханнес. – Подумать только… Какие стихи! Не думал, что наш отец был такой творческой натурой». Однако по содержанию Йоханнес сделал вывод, что отец поступил не совсем хорошо, решив разлучить их будущую мать с любимым человеком. Ильмари… Теперь понятно, в честь кого назван его брат.  Может и о своем имени чего узнаю»,  – подумал Йоханнес, слабо улыбнувшись.
Следующая запись датировалась 1878 годом. Она была сделана за год до англо-зулусской войны.
«О, да! Меня коснулось счастье!
Она моя уже пять лет.
Но в сердце все равно ненастье,
Ведь у нее ко мне чувств нет.
Хотя я не уверен в этом;
Но наша дочь растет в любви.
Явилась в мир она тем летом,
Когда я написал стихи
О том, что мир жесток, но тесен,
И не в почете нынче страх.
Сложил за годы много песен
Я о своих былых мечтах».

            «Аннели… Бедный наш отец. Разве мог он знать, что его милая дочка по прошествию лет убьет его? Какой кошмар!» – с ужасом подумал Йоханнес, пробежав глазами по строкам.

            Запись от 20 мая 1893 года:
«Пятнадцать лет  прошли, как сутки,
С тех пор, как я ее увел
У друга Ильмари. Как жутки
Страданья совести, зацвел
Вновь вереск на лугу за домом,
А у меня три сына есть.
Мне в душу встала острым колом
Любви неразделенной жесть.
Но я уже давно смирился
С тем, что Маритта чужда мне.
Я на нее всегда молился
И благодарность слал судьбе
За дочерей своих красивых
И за здоровых сыновей.
А от Маритты много лживых
Я слышу слов, ведь плохо ей
Жить с тем, кто нагло навязался.
И силой взял почти ее.
Я мог уйти, но я остался,
Ведь никому не дам свое.
Она находит утешенье
В своем служении богам.
Но у меня есть ощущенье,
Что все отнюдь не просто там.
Маритта стала слишком странной.
Не знаю, что случилось с ней.
Не станет вера ли обманной?
Знать, быть рабой иллюзий ей…»

            «Эгоист. Не думал, что отец был способен на такую подлость. Увести девушку у друга… Хотя не мне его судить, ведь я ничем не лучше», – признал  Йоханнес, найдя в себе много общего с отцом.

            19 июля 1893 года:
«Ты видишь небо… Рубиновым закатом
В нем растворяется весь бренный день.
И твоя жажда громовым раскатом
Пронзает плоть. Тобою движет тень.

Уходишь в  ночь, ни с кем не попрощавшись –
Ты молишься совсем не тем богам.
В тупик зашла, греха не побоявшись,
Ступаешь в Ад, доверившись мечтам.

Ты демонам навек подаришь душу.
Маритта, прекрати, остановись!
Один я эту крепость не разрушу –
Прошу тебя, молю, остепенись!

Опять сегодня ночью будет жертва,
И снова идол свой омоешь кровью ты.
За твою душу, верно, будет битва –
Бороться будут Свет и Повелитель Тьмы.

Маритта, ты стоишь у края бездны.
Тебе уже не в силах я помочь…
Мои старания отныне бесполезны –
Ты снова от меня уходишь в ночь.

Несчастен тот, кто фанатично верит –
Бог-самозванец  душу не спасет,
А грешник ярды Рая не измерит –
Он в чрево Ада после гибели войдет.

Я вижу: силуэт твой растворился
Во тьме ночной. О, как ты хороша!
Но за тобой идти я не решился –
Мне все же дорога моя душа…»

            На этом прерывались записи Аапо Ярвинена. Йоханнес, вспоминая день, когда исчез отец, сравнил все факты и сделал вывод, что этот стих был написан его отцом за четыре дня до его смерти на капище. Да, их семья имеет много тайн. Страшных тайн. Йоханнес решил отдать эти дневники Элиасу и Ильмари – они тоже его дети и имеют полное право на то, чтобы быть посвященными в его душу.

***
Спустя восемь дней после смерти Маритты и ее дочери стало ясно, что их жертва была недостаточной, чтобы великий Фрейр восстановил мир на бренной земле. 12 августа Британская империя объявила войну Австро-Венгрии, имея преимущество над ней лишь в количестве самолетов. Началась мобилизация, которая коснулась почти всех, живущих в этой стране, в любом ее уголке. Здесь магия Ярвиненов оказалась бессильной. Судьба отважилась на смелый фокус, и в армию был призван Ильмари. Йоханнеса и Элиаса не коснулась перспектива взять в руки оружие, ведь Йоханнес был отцом-одиночкой, а Элиас не мог драться с австрийцами по состоянию здоровья, ведь врожденный порок сердца этого не предусматривает. Удивительно еще, как он до сих пор работает артистом – ему с болезнью сердца сидеть бы дома, а не колесить по стране и почти каждый вечер выходить на сцену.
В тот день братья давали представление в Литлфорде. Йоханнесу и Элиасу даже не пришлось садиться в поезд, ведь театр оперы, который начал готовить почву для их предстоящего шоу еще за неделю до представления, располагался на соседней улице. Они пешком дошли до театра, в гримерной комнате которого их уже ожидал Ильмари. Элиас уговорил Йоханнеса взять с собой Артура. »Оставим его за кулисами. Мальчику уже пора приобщаться к нашему искусству в атмосфере закулисья. Кто знает, быть может, это вдохновит его на то, чтобы в дальнейшем продолжить династию иллюзионистов?» Йоханнес все время боялся за Артура и, видимо поэтому, его сын дальше дома один не выходил. Во дворе Артур гулял лишь с отцом и Лилией, путешествовал, меняя место жительства с ними же. Он был еще слишком маленьким, чтобы так надолго оставаться без присмотра. Чтобы Артур не остался за портьерами кулис один, пока работает его отец со своими братьями, пришлось с собой взять еще и Лилию. Ильмари, как оказалось, тоже прибыл сюда не один. Он приехал с Кертту и своими сыновьями. Эйно не проявил особого интереса к пришедшим в комнату людям – он, долго не встречаясь с Элиасом и Йоханнесом, уже и забыл своих близких родственников. Артур, его ровестник, тоже не особо заинтересовал Эйно, который сидел на коленях матери и играл с ее черными локонами, накручивая их на свой пальчик. А Пертту, до этоготреплящий в руках парик и наблюдающий, как отец наводит грим, увидев незнакомого доселе мальчика, сразу бросился к нему. Нелюдимого Артура такое проявление внимания испугало.
– Привет, а как тебя зовут? – Пертту подошел к брату, который, в свою очередь, отстранился.
Ильмари, увидев, как его племянник прячется от его сына за спиной своего отца, засмеялся: »Вот, и захочешь породниться, так от тебя убегают!»
– Артурри, ты испугался что ли? – проговорил с улыбкой Йоханнес, выводя сына вперед. – Это же твой двоюродный брат, его зовут Пертту. А этот мальчик – Эйно. – Йоханнес взглядом указал на своего второго племянника, который молча созерцал происходящее. – Они – твои кузены, подружись с ними.
Поняв, что эти люди не причинят ему вреда, Артур все же осмелился приблизиться к Пертту и Эйно, который тоже решил познакомиться с тем, кого видел впервые в жизни.
– Меня зовут Артур, – робко представился он.
– А ты умеешь играть в имена? – спросил Пертту, надеясь, что ему составят компанию на игру.
– Нет, но хотел бы научиться.
Младшие Ярвинены быстро нашли общий язык. Йоханнес с Элиасом в это время облачались в свои сценические одежды.
– Мне жмет этот несчастный фрак… – жаловался Элиас. – Пора садиться на диету.
– Скоро сядет на нее вся страна – уже и так воюем с двумя государствами, экономика месяца через три сильно подорвется на мине военных затрат, – сделала мрачный прогноз Кертту.
– В последний раз сегодня выступаю с вами, – печально проговорил Ильмари. – Сразу же после представления уезжаю на военные сборы.
– И будет твоим черным фраком с красной подкладкой полевая форма, – мрачно проговорил Йоханнес.
– Отстригут твои рыжие кудри… – проговорила Кертту, ласково погладив мужа по голове. – И вместо колоды карт дадут в руки винтовку с магазином на десять патронов.
– Ты там, на поле битвы, покажи этим австрийцам фокус! Разбей их в пух и прах! – говорил Элиас,  который, в отличие от остальных, был настроен более оптимистично.
Их сегодняшнее представление было как всегда зрелищным, но как никогда печальным. Братья показывали театральзованные сценки, кульминацией которых был эффектный трюк. Они старались вести себя непринужденно, но в сердцах у них была тревога, порождаемая предстоящим расставанием. Маленькие Ярвинены, еще не знающие такого понятия, как война, заворожено наблюдали из-за кулис за чудесами отцов. Лилия и Кертту, следящие за мальчиками, разговаривали о своем, о женском. В конце представления, выслушав восхищенные аплодисменты, братья Ярвинены выпустили из красивой коробочки три десятка бабочек, которые разлетелись по залу. Это был знак пожелания мирного неба и скорого завершения войны, которая не должна быть затяжной. Не должна… В это так хотелось верить! Ильмари сообщил о том, что на время уходит из коллектива братьев, поскольку война не обошла стороной и их семью. Алая портьера опустилась на сцену, скрыв их под гул звонких аплодисментов. Уже через час Ильмари провожали на вокзал его братья, племянник, сыновья и жена. Он отправлялся в Саме-Таун, в одну из точек военных сборов, откуда его отправят прямиком на фронт.
– Эйно, Пертту, слушайте во всем маму и дядю Элиаса! И, конечно же, Йоханнеса – извини, брат, я просто не могу назвать тебя дядей, поскольку ты слишком молод, равно как и я, – проговорил Ильмари уже на перроне.
– Спасибо за комплимент, Солнце, – улыбнулся Йоханнес, обняв его. – Возвращайся живым, ладно?
– Я постараюсь, – пообещал Ильмари. – Позаботься, пожалуйста, о Кертту. У нее ведь никого здесь нет, кроме меня и наших детей.
– Мы возьмем ее с собой в фамильную усадьбу Логана, что находится на границе с Шотландией, – сказал Элиас. – Он уезжает в Ливерпуль к недавно овдовевшей сестре, а нам разрешил пожить в заброшенном доме своих предков, ведь в городе сейчас оставаться просто опасно – в любой момент на нас могут сбросить снаряд.
– Помни обо мне, Кертту! – говорил Ильмари, целуя ее и своих мальчиков. – Я буду всегда думать о тебе!
– Да, дорогой, мыслями я всегда буду с тобой, – обещала Кертту, не скрывая слез. – Береги себя.
Прозвучал гудок и вскоре прибыл поезд, который унес Ильмари навстречу новой жизни, так не похожей на прежнюю. Так тяжело ему еще не было никогда. Не так больно было расставаться с женой и братьями, как со своими малютками.  «Я выживу, – пообещал сам себе Ильмари. – Я увижу Эйно и Пертту взрослыми!»

Конец Первой Части.

 

(Продолжение - Вторую Часть- читать ЗДЕСЬ)