Семейный роман

Глава 32

Профессор

  Мокрая, в траурной оторочке тающих снежных отвалов дорога острым клином упирается в горизонт. Сверху навалились небеса: плотные и такие же грязно - серые. Придорожные сугробы истыканы бесчисленными треугольниками столбов. Деревья - редкие, голые, промороженные за зиму до корней, убегают назад, сливаясь в сплошную черную полосу. Силы жизни в них на исходе, и на злом предвесеннем ветру не одну неделю трепетать тонким веткам в ожидании лета.
     Он смотрит на озябший мир свысока. Ему тепло. Размеренно гудит мотор. Мимо пролетают встречные легковушки. Впереди - степной простор, и лишь в дальней дали - размытые серой дымкой бесформенные груды гор. Далеко ли до них? Увижу ли их когда-нибудь? Так, не спать: поворот близко!
     Она глядит с фотографии, склонив к загорелому плечу голову в облаке золотых кудрей и кокетливо поправляет серьгу. И вот руль - уже не просто часть большегрузной неповоротливой фуры, что движется безымянными разбитыми дорогами из пункта А в пункт Б. Сейчас это - штурвал самолёта, мощной машины, что вот-вот оторвётся от мокрого асфальта, легко прошьёт мрачные, напитанные холодной влагой облака и окажется там, где вечно царит солнце, где она ждёт его, и только его...
     - Механизм. Переключения. Коробки передач. Включает. В себя... - слова взорвались в голове короткими щелчками, словно сухие ветки, хрустящие под ногами на лесной тропинке.
     Женька рассеянно потёр правую щеку чуть пониже глаза: привычка въелась в тело напрочь. Обычно после нехитрой манипуляции глаз быстро успокаивался и переставал дёргаться. Сейчас - нет. Раздражающее несоответствие вырвало Женьку из его личной Вселенной и вернуло к реальности.
     Взгляд пробежался по грязно - желтым стенам кабинета, остановился на плакате по технике безопасности. Если бы Женька мог видеть сны, то, по вездесущему закону подлости, ему бы, как пить дать, не блондинки в бикини снились, а до тошноты примелькавшийся учебный стенд.
     Перед ним - ряды согнутых спин, широких и узких, мускулистых и не очень, в пёстрых свитерах и растянутых "олимпийках", зелёная школьная доска, шторы в дырках, за окном - промозглая туманная муть... Угораздило по субботам учиться, а мог бы на рынке подзаработать...
     На автосервисе "обрадовали"...
     - Хозяин с бабой разводится, имущество делит, - объяснили мужики в гараже, - Прикрыл, чтоб ей не досталось. Съезди на Элеваторную, мож, повезёт.
     Они с Серёгой съездили. До темноты шлялись. Не повезло: "Корки получите - другое дело!" - слышали в ответ одно и то же.
     Под бетонным боком последнего гаража, за которым виднелись первые садовые домики, притулилась пристройка дощатая, в полроста человеку. Удивился Женька: будка вроде собачья, а дверь-то зачем?
     - Аааа, - протянул сторож, пристукивая о землю черенком перевёрнутой метлы. Старик разом подобрел и разговорился с ними после того, как Серёга привычным жестом деревенского пацана ловко связал непослушные прутья, - Бомжа пристроилась, вишь, заместо собаки. Элькой звать. Вонючая, мать её.... Башка у ней того... дырявая. А гнать жалко - непьющая, песни тока поёт, бывает... Вы, парни, летом загляните!
     Летом.....
     Женька вздохнул, покосился на Серёгу - тот почти лежал грудью на парте. Ясен пень - общаговские на выпивку бабло повыпросили, отказать не сумел. Сиди теперь, пока мать чего из деревни с попуткой не отправит, а до степухи жить да жить...
     - Что, Дегтярёв? - проскрипел всё тот же сухой и недовольный голос, - Что включают? Выйди, покажи на схеме! Не знаешь? Значит, записывать надо, а не спать на занятиях! Итак, рычаг прижимается пружиной к сферической поверхности крышки...
     "Прижимается" - эхом отдалось в голове у Женьки, и с новой силой всколыхнулись воспоминания. Да, Санька к ней прижимался, и ещё как.... Там, под пальмами, у всех на виду...
     Любка, оказывается, помнила, как Вахрушина зовут, как они жили в соседних подъездах, играли во дворе. И утренник новогодний для комбинатовской ребятни, когда пятилетний Женька, на зависть остальным, в порыве рыцарского благородства отдал ей лучшее, что лежало в новогоднем кульке.
     Она улыбалась ему, смеялась, потряхивая кукольными кудрями, и у парня от несказанного счастья плавилось всё внутри...
     А потом - отвернулась, и... повисла на шее у Соколовского.
     Как будто его, Женьки, никогда не существовало.
     Волны острой неприязни накатывали, обдавали с головой жгучей ревностью, с каждым разом всё выше и плотнее становились они, труднее было отталкивать их прочь.
     "Это же Санька!" - как заклинание, твердил он себе, - "И у них с Любкой - так же, как с остальными было....Значит, ей помощь нужна!"
     "Ты - идиот? В сказочки веришь?"" - шептал другой голос.
     "Если серьёзно - Сашка бы мне признался!"
     "Так он тебе и докладывает!" - ехидничал в ответ голос.
     "Это Санька. Братуха мой. Он мне соврать не может" - добивал Женька последние сомнения и успокаивался. Ненадолго...
     - Вахрушин! С тобой разговаривают!
     - Жека! - сосед по парте Серёга Дегтярёв толкнул Женьку локтем в бок.
     - Вахрушин, справку с места жительства!
     - Принесу... - буркнул Женька.
     - Не забудь, - слегка смягчился препод: Вахрушина он мечтал в конце года отправить на конкурс профмастерства.
     За справкой Женька третьего дня ходил. Толстая тётка из домоуправления, в красноволосом блестящем парике и в блестящей, как чешуя сказочной рыбки, кофте, раскрыла сверкающий золотом рот и изрекла вовсе не золотые слова:
     - Справку не выдам, пока не погасите долг по квартплате! Денег нет? Вся семья - инвалиды, что ли? Заработать не можете? Как пить, да окна в подъезде бить - сразу здоровые...
     Из прокуренного полуподвала Женька едва не выбежал, сгорая от стыда. Ну не мог он ничего ответить этаким вот тёткам, напоминающим покойницу Матвеевну, не помяни её ни ночью, ни днём! Ступор нападал, и всё. А придётся ещё раз топать: отец неделю как дома не появляется, мать охает, кряхтит - по больницам, вернётся - таблетки горстями - да спать...
     На перемене Дегтярёв просительно заглянул Женьке в глаза:
     - Слышь, Жека, будь другом, выручи! Х...во мне, свалю с последней пары! Отметь, что я был, а!
     - А чё там - "Охрана труда", что ли? Не прокатит! В больницу иди!
     - Да, ну, нах! Само пройдёт!
     - Ага! Щас, пройдёт! - скривился Женька, наблюдая с брезгливой жалостью за бессмысленными потугами однокурсника хоть как-то облегчить дыхание. Серёга ещё раз плеснул по глазам ледяной водой, осторожно завернул расшатанный кран. Женьку замутило при виде его багрового лица и тощей шеи, выступающей из воротника замызганной рубашки: лишь на веках кожа похожа на кожу, остальное - сплошное месиво рубцов и красных шишек, с желто-зелеными верхушками.
     - Серёга, тебе лечиться надо!
     - Лечиться, ага! - прохрипел Дегтярёв, - К врачам пойдёшь - дырку в башке за..ярят! Затемнение, бля, нашли какое-то! Домой на Новый год ездил - сеструха антибиотик колола, а толку?!
     - Да ты, небось, самогонки бабкиной хлобыстнул?
     - Новый год, чё...
     - Их мешать нельзя, дебил! Хоть бы спросил у кого!
     Серёга обиженно засопел и отвернулся.
     - Ладно, Серёг, айда на пару, а то опоздаем!
     - Да не пойду я! Мне во как! - Серёга чиркнул ребром ладони по саднящему горлу, - Закурить есть?
     - Я ж не курю!
     - Да ты иди, Вохра, я тут останусь, мож, полегчает...
     Женька вздохнул. Острая жалость к несчастному Серёге, несмотря на равнодушие, которое пытался сам себе внушить Женька, откровенно перевешивала.
     - А с лицом чего?
     - С мордой, бля, не знаю, чё делать.... Хоть вешайся! - парень болезненно скривился, - С каникул приезжаю - ваще никакой. Башка трещит, жрать ничё не могу - кишки сводит...
     - Давай прогуляем! - предложил вдруг Женька.
     - Айда! - вздрогнула от радости тощая фигурка Дегтярёва.
     Погода стояла самая что ни на есть для субботнего В-ска привычная: низко висел над крышами панельных типовых пятиэтажек сырой туман, и не различить в том мареве, где конец земле, а небу - начало. Грязно - розовые клубы недвижно застывшие над высокими комбинатовскими трубами, напоминали посыпанные пеплом лужицы бледной крови.
     - Там это... - произнёс задумчиво Вахрушин, - Я, когда в больнице с ожогами лежал, мне мазь достали. Американская. Короче, ко мне заскочим, ага?
     - Ахха, - прохрипел в ответ Серёга и бессильно скрипнул зубами: ни в какие мази он давно уж не верил: ни в американские, ни в иные. Но вот в квартире погреться заместо общаги промороженной - эт он не против, тем более ни разу ещё староста не заикался, чтоб к себе кого - нить в гости приглашать. Может, чаю с сахаром нальет. Повезло...
     Женька не рад был, что вырвалось приглашение: чудовищной неловкостью и стыдом обдавало душу при встрече с пронзительным Сашкиным взглядом. "Я ж не для себя - для Серёги!" - мысленно оправдывался он, перед тем как окончательно решиться и позвонить-таки в Сашкину дверь. С минуту ничего не происходило, и Дегтярёв за спиной натужно просопел: "Ладно, не надо, Жек!"
     Руки-ноги приятеля как-то странно подёргивались, заметил Женька, прямо как у пса блохастого. Он было и сам уже хотел развернуться и уйти с успокоенной совестью - вправду хотел ведь помочь - но тут издалека послышалось шуршание, потом - резкий щёлк замка, и Сашка, жутко бледный, со спутанными в колтуны волосами, слегка пошатываясь, появился перед ними на пороге. Неправдоподобно огромные глаза, к черноте которых Женька за столько лет привыкнуть так и не сумел, вполне осмысленно углядели за широкой вахрушинской спиной тощую фигурку Дегтярёва.
     - Зддрасть... - простучал зубами Серёга.
     - Э... - начал было Женька, но Санька кивнул, молча приказывая: проходите, мол, скорей. Они часто без слов обходились. "Ты один, что ли, дома?" "Один" - и в этом "один" такая тоска прозвучала, что сердце у Женьки захолонуло; против воли спросил дальше: "Чё у тебя случилось?" "Марина... ну ладно, Жень, после расскажу. Подожди, я сейчас вернусь" - Сашка ушёл на кухню.
     - Садись, не стесняйся! - пригласил Женька, заметив, с каким благоговейным ужасом разглядывает однокурсник окружающую обстановку.
     - А чё он молчит?
     - С бодуна, - выкопал Женька наиболее правдоподобное объяснение.
     Присесть даже на краешек дивана Серёга так и не решился. И хорошо. Потому, что, едва показался Сашка с коробком спичек в руке, как коротко и без объяснений, приказал, глядя куда-то мимо Дегтярёва:
     - Прямо встань, руки опусти! Рот слегка приоткрой, не двигайся! На огонь смотри!
     Такого "фокуса" бедный Серёга, конечно, не ждал, потому оторопел окончательно.
     - Санька, я про мазь вспомнил... - попытался было Женька вслух придать хоть какой-то рациональный смысл этой странной ситуации, но Колдун лишь досадливо отмахнулся.
     Серёга обернулся к старосте за подмогой.
     - Не бойся, Серёга, я раньше тоже не верил. Санька лечить может. Ты сам щас увидишь! - попытался Женька ободрить Дегтярева.
     Уж он-то на собственном опыте знал, что это значит, когда у Саньки белый треугольник с переносицык к подбородку расползается, а от голоса - в дрожь кидает. Это значит - спорить нельзя, себе же хуже сделаешь. Ну, а самому Колдуну - и подавно хреново будет...
     Странности меж тем продолжались. Дегтярёв стоял посреди комнаты , мучительно красный от усилия сдержать рвущиеся наружу вечные свои хрипы, а Сашка одну за другой вытаскивал из коробка спички, зажигал их и внимательно разглядывал сквозь пламя то перекошенную Серёгину физиономию, то опускал руку к его ногам, то заходил за спину и водил огнём около затылка. Отгоревшие - кидал, не глядя, на пол. Тишину нарушало лишь свистящие дыхание больного.
     Серёгины руки беспомощно болтались вдоль тела, а глаза - совсем остекленели. Другой бы кто сказал - как у кролика перед удавом, да только сравнение Женьке в голову прийти не могло: змей по жизни не встречал.
     Между тем, едва упала последняя спичка, он мог бы чем угодно поклясться, что на светло-серой поверхности пола видит именно змею, свернувшую кольцо вокруг новоиспеченного сашкиного "пациента". Змею живую, черную, как уголь, шипящую прямо Колдуну в лицо. Вот-вот бросится молнией вверх, вцепится в беззащитную санькину шею и разорвет...
     Не отдавая себе отчета, Женька дёрнулся было вперед, да только понял вдруг: рептилия эта монстрячная - просто спички горелые, по полу разбросанные. Всего-то спички! Ну, спиралькой легли, подумаешь!
     - Свитер, рубашку снимай! - кивнул Колдун по-прежнему неподвижному Серёге, - Жень, чайник вскипяти! Из красной банки - три столовых ложки на стакан, не перемешивать! Понял? Крышкой закрой... хотя нет - полотенцем! Чего стоишь? Всю жизнь хочешь ходить, как пёс паршивый, чтобы девки шарахались? Тебе нравится, что ли? - заорал он на Дегтярёва. У Серёги задрожали губы:
     - Я...это...
     - Выздороветь хочешь?
     - Хххочу, - еле слышно прошелестело в ответ от Серёги.
     - Долго думал! - пробормотал Колдун. Вахрушин ухмыльнулся: кажется, Серёга попал, - Теперь молчи! Ложись на диван, руки - вдоль тела, глаза не открывай! Быстро!
     Пока кипятилась вода, Женька украдкой выглядывал с кухни. Ясно видел - между Сашкиными пальцами и грудью "пациента" - воздух, и ничего более. Однако бедный Серега, который сперва лежал без движения, изредка пыхтя носом, через пару минут начал отрывисто и хрипло покашливать, вздрагивая, будто кололи его невидимыми иголками. Сашка очертил ладонью круг и спросил:
     - Ну, что- нибудь чувствуешь? Говори!
     На лице Серёги напряжённо - мучительное ожидание вдруг сменилось чисто детским удивлением:
     - Шарик горячий катается.... Щекотно, блин...
     Колдун ухмыльнулся, стряхнул с кончиков пальцев что-то невидимое глазу и снова замер, растопырив пальцы над серёгиным животом.
     Женька заварил траву, выглянул в окно - облака стали ещё плотнее, превращая предвечернее время в лиловые сумерки. Мимо подъезда, перемешивая снег высокими каблуками сапог и держась друг за друга, чтобы не упасть, с визгом пробежали три мелкие девчонки, чуть старше Светки. Над их головами трепыхались красные шарики - сердечки.
     Тепло разлилось в душе у Женьки: Сашка не бежит, сломя голову, с букетом алых роз, куда положено нынче бежать, в этот неприглядный вечер четырнадцатого февраля... Значит, и Любка сейчас одна. Грустит, наверно.... А, может, она теперь с этим... с модельером?
     - Женька! Помоги!- внезапно крикнул Колдун.
     "Я вам чё - санитар?!" - мысленно бухтел, однако руки сами делали то, что надобно: переворачивали, поддерживали, подставляли белый пластмассовый тазик. Серёгины лопатки ходили ходуном, как у птицы, которой давно и под корень обрубили крылья, но тело по старой памяти пытается оторваться от земли.
     Дегтярёва резко, жестоко, безудержно рвало. Выворачивало. Ломало и выкручивало. Он верещал, извиваясь от боли. В перерывах пытался вдохнуть, но тотчас захлёбывался соплями и слезами. Долго? Минуту? Пять? Полчаса? Женька не помнил. Просто не каждый день видишь, как среди жёлто - зелёных осклизлых комков, в прожилках крови, слабо подрагивают, сплетаются и расплетаются в последних конвульсиях тонкие белые и красные... Нитки? Ясен пень - нитки живыми не бывают...
     Потом они поили Серёгу отваром. На диване, среди подушек. От позора Дегтярёв порывался было напрочь свалить, да куда там: ложку удержать не в состоянии, не то, чтобы на ноги подняться.
     Когда-то, теперь кажется, что было это давным-давно и не взаправду, Женька носил на руках крохотную Светку, утирал ей сопли, мыл теплой водой и заворачивал в просторную махровую тряпку. "Забери, у тебя хоть не орёт! Все нервы мне истрепала, окаянная! Зла никакого не хватает!" - мать раздражённо хлопала дверями, и личико Светкино, сморщенное и синее от плача, действительно, тут же расправлялось, глазёнки с интересом и изумлением взглядывали на мир, всхлипы затихали. Боялся сперва жутко: кроха такая, а ну как кости переломает. Время шло, ухитрился не уронить ни разу.
     Теперь вместо Светки на его руках оказался нескладный худой пацан, а делать пришлось то же самое. Хошь не хошь, стесняйся не стесняйся, а Серёга терпел. Оказалось, брезгливости у Колдуна ни на копейку не наберётся. Глянуть рвался: что там из "пациента" повылазило. Женька не позволил: в самом деле, существуют ведь какие-то пределы, ёлки-палки...
     - Надо было выловить его, Женька!
     - Чего выловить?
     - На кого, говоришь, похож?
     - На осьминогу!
     - Вот! Я бы его заспиртовал, а потом в лабораторию какую-нибудь...
     - Иди ты! - Женьку при одном воспоминании начало мутить по - новой.
     - Пойдём, Жень, чайку выпьем!
     - А нас того... не пронесёт? - ухмыльнулся Женька, покосившись на мирно сопящего на Сашкиной кровати, похожего на большую лохматую гусеницу, однокурсника.
     - Для нас с тобой я другой чай заварю! - пообещал Колдун.
     Соколовский щелкнул выключателем настольной лампы. Бледное пятно серёгиного лица освещал теперь только свет дворового фонаря, синеватый и безжизненный. Раньше был жёлтый, вспомнил Женька, а этот новый какой-то... покойницкий. Ему стало не по себе, он подошёл к окну и задёрнул плотную штору. Вот так-то лучше....
     - Утром узнаем, кто и зачем сотворил с ним такое.
     - На речке простыл, - припомнил Женька нехитрые рассказы Дегтярёва о своём деревенском житье - бытье.
     - Конеечно! "Простыл!" По-твоему, что такое - сглаз, порча? Как в реальности выглядит?
     Женьке стало слегка неловко:
     - Ну, это... типа... - он поражённо замолк. Сашка с кривой ухмылкою наблюдал, как Вахрушин морщит лоб и, размышляя, двигает бровями, - У нас когда телек показывал, там, типа, трепались - "отрицательная энергетика"...
     - Я, по-твоему, тоже треплюсь? - ровным голосом спросил Соколовский.
     - Ты - нет! - уверенно высказал Женька. Скрюченные Светкины ножки и отвратительная рожа покойной Матвевны выжжены в памяти прочно и навсегда, как рубцы от ожогов на теле. Если он, Женька, забудет или простит - жить тогда незачем...
     Вместе с тем, Женька чувствовал - стоит окончательно, в полной мере принять в себя мысль о существовании иной стороны реальности, и не просто принять - действовать в соответствии с новым взглядом, как жизнь его непоправимо и безвозвратно изменится. Да что там - давно изменилась! Назад пути нет...
     - Ну, и как это выглядит? Как ты себе представляешь?
     - Мозги буксуют! - растерялся Женька, - Санька, честно - не знаю! Не думал.
     - Зачем думать - мы с тобой только что видели! У Серёги - мелочь, бывают гораздо больше. Ни один рентген не покажет, разве что, в виде опухоли, когда поздно....С тех пор, как Карим умер, я вижу их, Женька, тварей этих! Мерзость! Только они, как бы тебе объяснить... на другом уровне находятся. Не в нашем измерении.
     - А ты их вытаскиваешь? - сообразил Женька.
     Сашка кивнул и добавил:
     - Лучше постепенно усыпить и уничтожить, пока они в человеке сидят, но я ещё силу дозировать не научился. Ничего, Серёга выдержал, завтра станет легче. Мне нужно за ним понаблюдать, хотя бы семь дней. Объясни ему, ладно?
     - Да уж... - хмыкнул Вахрушин, - Объяснять придётся. Санька, погоди.... А откуда берутся твари? Как в человека попадают?
     - Ох, Женька.... Давай, потом расскажу! Ты куда?
     - Домой, ополоснусь по-быстрому. И Светку гляну.
     - Ключи возьми, сам откроешь. Я тоже - мыться.
     Сашка криво улыбнулся и, припадая на левую ногу, скрылся за дверью ванной...
     ...Пятиэтажный дом старой планировки по Металлургическому проспекту был построен, как полагается. То есть, потолки в квартирах - высоченные, стены - толстые, прочные, а в просторном подъезде - хоть танцы устраивай. И чтобы услыхали соседи пьяные твои вопли, постараться надобно крепко.
     - Миш, ну соседи ведь... - голос Марины, глуховатый и надтреснутый, то и дело прерывался нервной одышкой.
     - Какое дело до быдла? - громко вопросил Миша нацарапанную на грязной штукатурке прямо перед его физиономией женскую фигурку, - Я, офф...ик! Советский оффицер, перед скотами отчитываться нне обязан!
     - Да помолчи ты, пожалуйста! - Марина уже и надеясь на спокойную ночь. И зачем их понесло в гости сегодня? И зачем только он снова напился?
     Сейчас страшный сон закончится, надо только встряхнуться, открыть глаза, и всё снова станет радостным, тёплым, домашним. За что ей это? Не просила она от жизни ничего особенного. Просто, как говорится, свой маленький кусочек счастья. А Сашка дома. Вот и хорошо, не придётся ещё и о нём беспокоится. Сидит, наверно, как всегда, у монитора, глаза портит. Кольнуло в груди: а ведь прав был он с самого начала.
     Но вместе с тем и другая, глубинная, животная, изначальная правда поднялась в ней, заставила прикрыть руками живот и улыбнуться. Она бы ещё раз пережила бы всё сначала, ничего бы не поменяла. Она справится. Она сможет. Ещё не поздно всё исправить. Права лишь жизнь, которая может и должна продолжаться. А Сашкин юношеский эгоизм рано или поздно закончится...
     Сердце начинало барахлить: прыгать в горле, сбиваться с ритма уже на третьем лестничном пролете. Придётся лечь на сохранение, Сашку одного оставить в ответственный момент. Не то, чтобы беспомощного - о, совсем нет! - просто для неё он всегда останется маленьким.
     - Подожди, Миша! Дай, я сама открою! Тишше! Ну, прошу тебя!
     - Спит красавчик твой? Нормальный парень сейчас что бы делал? Да он бы щас на свидание.... А этот, дрыхнет, видите ли! Нежный какой!
     - Миша, перестань! У него экзамены скоро!
     - Ага! Экзамены! - Михаил, опасно спотыкаясь и раскачиваясь от стены к стене, поцеловался пару раз с соседскими дверями, пока окончательно сгоревшая со стыда Марина не втолкнула его в квартиру.
     Странное, непередаваемое ощущение неловкости и ломоты во всём теле, как обычно, порядком озлило и смутило его. Вот так всегда: как переступишь порог этой треклятой квартиры - так будто все кишки наружу выворачивает. Поэтому, даже с основательно затуманенными алкоголем мозгами, он не решился войти первым.
     В ванной шумела вода. В прихожей пахло чем-то неприятным, прокуренно - кислым, бомжовским. "Мерещится, - решила про себя Марина, - Откуда бы у нас в квартире бомжи? "
     - Нет, всё! Щас вещи берешь, на первое время, и ко мммне! Я с ним больше за одним столом...
     - Миша! Это мой сын!
     - А это, - Повернулся Михаил и ткнул пальцем в сторону её живота, - МОЙ сын! И я из него нормального мужика сделаю! Нормального! А не это... недоразумение! Ой, да ладно! Да помню, нельзя тебе расстраиваться! Цивилизованно, говоришь, со своим Игорем развелись? Ага! Хрена с два! Вот как без отца-то воспитывать! Вот она, цивилизация! Да был бы щас мой батька жив...
     Что было бы тогда? А кто ж его знает? Марина и не думала о том, естественно. Потому что в самом углу прихожей, рядом с её сапогами, валялась скомканная курточка, тонкая, рваная и невероятно засаленная. А ещё запах... Господи! Её сейчас снова стошнит! Шум воды резко оборвался, щёлкнул замок, и Сашка, на ходу оборачиваясь полотенцем, замер поражённо, глядя на мать со смесью обиды и раздражения.
     - Нарисовался! - Борисыч, покачиваясь на широко расставленных ногах, упёр руки в бока и насмешливо присвистнул, - Красаавчик! Тьфу ты, эпиляцию навёл! Твою же мать...
     - Миша! Заткнись!
     - Мариш, прости - оговорился!
     - Чтобы больше я такого не слышала! Иди, вещи собирай, мне с сыном поговорить надо! - Марина почти шипела сквозь сомкнутые зубы. Недавно казалось ей, повернулась судьба в сторону тепла и уюта душевного. Куда там! За крохотную толику счастья приходится горечи вдоволь хлебнуть: такова уж, видно, доля женская. Эх, почему мама не дожила?! Спросить бы совета сейчас, поплакаться, да и просто голову приклонить к родному тёплому плечу...
     - Саша, чья куртка в прихожей? - как можно более строго, "по-бабски", задала она вопрос. Не знала, с чего начать этот тяжкий, но необходимый разговор. Взрослый, да и не один у неё теперь. Пускай привыкает.
     Сашка прислонился к дверному косяку.
     - А чтоооо? - слегка растягивая гласные, ответил он, и в душе матери тотчас взметнулось острое раздражение, - Чем тебе куртка не понравилась? Цвет? Фасон? Меня, может быть, тоже не радует твой выбор, так что же теперь делать? Ты можешь приводить домой, кого хочешь, а я?
     Марина вздохнула и тяжело опустилась на диван. Да, предчувствовала она, что Сашка встретит её подобными словами, но всё равно было обидно. Разве она никогда не давала ему свободы? Разве она контролировала его, как обыкновенно поступают матери. Строго запрещала что-нибудь! Да никогда! Но едва стоило ей взглянуть на сына, как она мгновенно раскаялась. Слова Сашки - колючие, обидные, а в глазах - боль за неё. Поддаться его умоляющим глазам, принять сейчас его правду - значит немедленно и бесповоротно отказаться даже от мысли быть с Михаилом.
     - Саш, выслушай меня, пожалуйста! Ты уже взрослый человек, и, надеюсь, правильно поймёшь...
     - Ннна пыльных тропинках далёоооких планет - распевал Борисыч во всё горло.
     Послышался грохот и недовольное ворчание: вещи никак не желали слушаться пьяных рук. Она продолжила:
     - Мы с Михаилом Борисовичем будем жить у него. В доме, на правом. Адрес и телефон я тебе оставлю.
     - Но лучше мне там не появляться. Да, мам? - Сашка тряхнул волосами, и брызги полетели во все стороны.
     - Я присягу давал! Прррисягу! - надрывался Борисыч. Марине стало ясно - сегодня переезд точно не состоится...
     - Я так не говорила... - у Марины обиженно дрогнули губы, - Любой парень в твоём возрасте мечтает жить один, - тут она позволила себе слегка улыбнуться, - мол, я-то всё понимаю. Современная вся такая, продвинутая родительница. - Ну, что ты молчишь, я думала, ты обрадуешься.
     - Я очень обрадовался, - пробормотал сын, - От радости с ума схожу!
     - Саш, хватит, в самом деле! Продукты на первое время есть. И пыль протирай, хотя бы раз в неделю. Да, Саш, и выкини эту тряпку из прихожей! Откуда ты её взял? Воняет - сил нет! Или... ты правда кого-то привёл? С помойки, что ли?
     Что-либо ответить Сашка не успел.
     В Сашкиной комнате зажёгся свет, и квартира огласилась диким рёвом:
     - А-а-а! - слегка вроде бы даже протрезвевший Борисыч, с выпученными глазами явил опухшую физиономию, которая медленно приобретала цвет перезрелого помидора, и, совсем как тот овощ, грозила того и гляди лопнуть от напряжения.
     Марина, которая только что собиралась дать "добро" даже на неизбежные, по её убеждению, Сашкины встречи - свидания с Любкой на освободившейся так кстати квартире, мгновенно позабыла о своих намерениях.
     На кровати вытянулось странное существо с человеческой головой на тонкой шее. Редкие, серые волосёнки слиплись от пота. Лицо обмотано бинтами, жалобно щурятся болезненно - красные глаза. Из-под махровой синей простыни выглядывают лишь ступни ног: жёлтые, костлявые, и - боже ж ты мой! - явно мужские!!!! Существо неуверенно моргало и с шумом дышало через приоткрытый рот.
     И Сашка опрометью кинулся к этому недоразумению с криком:
     - Серёга, ты как?
     Марина вдруг почувствовала, что ей нечем дышать.
     - Мммм.... Ыыыыы... - просипело существо.
     - Знаю, что больно! Мам, помнишь мазь, которую ты Женьке приносила? А можешь ещё достать?
     "Так вот чья это куртка!" - запоздалой вспышкой мелькнуло в сознании Марины.
     Потная, багровая физиономия бывшего сотрудника внутренних дел, а ныне - успешного бизнесмена и будущего счастливого папаши - выражала сейчас такую степень довольства собою и своими умственными способностями, что удивительно, как его лысина ещё не засветилась изнутри:
     - А я тебе подарю! Вазелина килограммчик! Вам надолго хватит! - осклабился он. В одной руке поборник нравов крепко сжимал початую бутылку коньяка, в другой - грустно похрустывала шоколадная обёртка.
     - Заткнись! - Марина, с перекошенным от гнева лицом, размахнулась и залепила мужу пощечину, Нежной, любящей женской рукой, но Борисычу хватило...
     И досадно Женьке, и смешно в то же время. Колдун - то ничего: ржал, как конь, без передыху. Марина едва в обморок не свалилась. А вот Серёга, небось, с Женькой теперь и здороваться не захочет. Притащил в чужой дом, превратил в подопытного крыса, понимаешь!
     Пока Колдун, всхлипывая от смеха, в сотый раз пытался объяснить Дегтярёву, что "полное очищение организма - процесс длительный, и придётся тебе пожить пока у меня", а Серёга в ответ вскакивал с кровати, пытался устоять на слабеньких мосластых конечностях и валился обратно без сил, Женька привычно растирал на ладони и насыпал нужные травки в блестящий ковшичек, помешивал, добавлял, снова помешивал. Марина устроилась напротив и с интересом вглядывалась в его действия.
     - Вы с ним похожи теперь, - заметила она. Кидаться к мужу она не спешила, и Женька увидел в том хороший знак. Изменился Борисыч. Женьке даже казалось, что где-то там, на краю земли, в далёких и загадочных туманах Владивостока, остался настоящий Санькин отчим, а то, что вернулось в В-ск на красной "Тойоте", валялось сейчас в полной отключке.
     - С кем? - не понял Вахрушин.
     - С Сашкой, с кем ещё! Вы с ним как братья - близнецы. И мне даже кажется, без слов друг друга понимаете, всё молча да молча. Ты вот чай завариваешь, и двигаешься так же, и даже нос почёсываешь мизинцем, как Саша.
     - Да ну?! - хмыкнул Женька, - А он чё, тоже на меня походит, что ли?
     - Да. Вон как лук зелёный с солью да чёрным хлебом уминает! А раньше - терпеть не мог!
     Женька хмыкнул ещё раз, и подумал себе, что вкусноту жевать - это все рады одинаково.
     - Жень, а Саша... он действительно собрался поселить у нас этого...хм... парня?
     - Ага! - просто и коротко подтвердил Женька, укутывая меж тем горячий отвар в толстое полотенце, - Санька знает, как лечить. Из Серёги всё выйдет - тогда ништяк.
     - Что выйдет? Как он может кого-то лечить, Жень? Ты так уверенно об этом говоришь, как будто он профессор медицины!
     - Санька - не профессор! Санька круче! - припечатал Женька, - Давайте лучше чай пить, я чё, зря варенье доставал?
     - Сил никаких нет с вашими секретами разбираться! - добродушно проворчала Сашкина мама, принимая из его рук стакан, - Жень, ты только честно скажи: эта затея с наркотиками не связана, а? Что за парень? Ты его хорошо знаешь?
     Женька взглянул на неё с такой укоризной, что Марина невольно смутилась:
     - Ну, извини, Жень, просто я уже не знаю, кому верить, и о чём переживать в первую очередь! Ты присматривай за Сашкой, ладно? Я этих его способностей боюсь, а за него самого - ещё больше боюсь! Вспомню узбека - совсем не по себе делается: он мне много лет назад предсказывал, что жить я буду в степи, и будет у меня второй муж...
     Переливчатая трель звонка заставила обоих вздрогнуть.
     - Саша телефон вчера купил, - улыбнулась Марина, - Бросает, где попало!
     Женька наклонился и вытащил из-под стола маленький мобильник в чёрном корпусе.
     - Ну-ка, я посмотрю, - протянула было руку Марина, но тут на кухню ворвался Сашка и перехватил телефон.
     - Всё, я побежал! Жень, ты проследи за Серёгой!
     - Постой, Саша, ты куда собрался? Шапку надень - простудишься! - кричала вслед Марина, однако смогла лишь беспомощно наблюдать в окно, как сын выбегает из подъезда.
     - Куда умчался на ночь глядя? - вопрошала она Женьку, утирая слёзы.
     Женька потрясенно молчал: перед его глазами до сих пор горела надпись на экране мобильного - "ЛЮБИМАЯ вызывает"...