Семейный роман
- Все авторские права на данный текст принадлежат
- Елене Илориной (lejmi@list.ru)
- На сайте Библиотека МУЖЕСТВО ЖИТЬ этот текст размещён исключительно в ознакомительных целях
Скоростная трасса жизни вновь подбросила развилку: направо пойдёшь - что-то найдёшь; налево пойдёшь - ... Только в сказках даётся герою время подумать, а здесь...
Глава 4
Колдун
Сашка не догадывался, какие мощные грозовые тучи сгущаются над его стриженой головой. Не успел прозвенеть звонок с урока, а Валерке доложили о происшествии с ненаглядной Козловой. В коридоре, напротив дверей седьмого "Б", Валерка раздувал ноздри и жаждал крови. Крови, естественно, Сашкиной...
Любка к тому времени была дома, в полной безопасности. Щеки - в синей туши, глаза - в одну точку. И только одна фраза: "Ы-Ы! Не могу!" - вот всё, что смогла разобрать мать в потоке соплей и слёз. Всё, что ни пыталась всунуть в руки мать любимой дочке, летело на пол, рассыпалось, разливалось, билось на мелкие кусочки. Мать металась, пила валерьянку, порывалась звонить мужу, но каждый раз вспоминала, что он уехал в Турцию за товаром. Лучше не беспокоить, а то сердце в дороге прихватит. Наконец, не выдержала Любкиных однообразных завываний, решилась и набрала знакомый до боли номер:
- Алло! Михаил Моисеевич? Козлова беспокоит! Нужна Ваша помощь! Да, как в прошлый раз! Да! ... Мы в долгу не останемся,... Можете подъехать? А, у Вас сейчас приём.... А вечером? В шесть? Раньше нельзя? Хорошо, ждём! Да-да, аминазин остался! Всё! Ждём! Только побыстрей, пожалуйста! Спасибо, Михаил Моисеевич!
"Ы-ЫЫЫЫ!" - воет Любка на кровати, обхватив себя руками за плечи, и раскачивается взад-вперед.
Шамсутдинов настолько удивился, что переспросил:
- Кто - о - о!? Вот этот, в очках?!
-Да-да! - активным кивком подтвердил тот самый рыжий упырь с первой парты.
" Да об него руки стрёмно марать!" - Валерка поморщился. Он был совсем не глуп, но, когда дело касалось Любки - крышу сносило напрочь. Увидев "злодея-насильника", старшеклассник растерялся: пылкое воображение рисовало ему иную картину. Однако отступать было поздно - пацаны не поймут. Да и внешность обманчива иногда, шептала животная природная ревность. Ох, сколько эта проклятая ревность приносила Валерке неприятностей!
Едва затих звонок, Валерка, не спеша, вразвалочку, двинулся к выходу через плотную, гудящую толпу: всё равно этот урод мимо него не пройдёт.
Женька первым делом нашёл Сашку:
- Соколовский! Ты чего молчал?!!! - накинулся он на друга.
- Я хотел к вам - директор не разрешил, - вздохнул Сашка.
- Козёл он, этот Баран! А хочешь - за Светкой вместе зайдём? Ей еще потом в музыкалку! Эта коза петь учится! Прикинь!? - гордо сообщил Женька. Сашка мысленно улыбнулся. Если бы он сказал, как выглядит Вахрушин со стороны - получил бы по загривку, несмотря на дружбу. Лишь счастливые матери с такими лицами рассказывают о своих детях.
У Светки первое сентября удачным получилось. Так она сама для себя решила. Во-первых, у неё самый красивый букет! Во-вторых, её посадили за одну парту не с пацаном, а со смешливой полной девочкой - Настей Матвеевой, потому что мальчишек оказалось меньше, чем девчонок.
- Стрижку где делала? - без каких-либо предисловий спросила черноглазая смуглая Настя, наклонилась поближе к Светке, при этом у неё в ушах красиво качнулись большие серьги с крупными розовыми камнями. Разговаривала она совершенно "по-взрослому" неожиданно низким, глубоким голосом.
- Парикмахер знакомый подстриг - на всякий случай соврала Светка.
- Классненько! - завистливо вздохнула Настя, с тоской перебирая в пальцах кончик увесистой косы. Волосы у Настасьи - густенные, чёрные, с мягким блеском, с непослушными кудрявыми завитками на лбу и висках - были на диво хороши.
- Мы с бабушкой сериал смотрим - "Вместе навсегда"- там у актрисы такая же. Ты смотришь?
- Я телевизор не люблю смотреть! - заявила Светка. Не признаваться же, что телека у них дома нету! Настя разочарованно надула пухлые яркие губы:
- Жалко... Интересный сериал.
Светка решила тоже похвастаться:
- Зато я в музыкальной школе учиться буду!
- Я тоже! - пожала плечами Настя.
Светка, однако, не сдавалась:
- Я петь учиться буду!
- Я - тоже!
- А у меня старший брат есть!
- А у меня, - засмеялась Настя, - три старших брата, и один уже женился!
- Девочки, ведите себя тихо, а то рассажу! - предупредила их учительница. Девочки послушно замолчали. Однако через минуту, перейдя на шепот, снова разговорились. Так прошёл их первый день в школе. Единственное, из-за чего расстроилась Светка - что все фотографировались сегодня с мамами-папами, некоторые даже на видео праздник снимали, а Светку брат учительнице передал, да и убежал. Как будто Светка - подкидыш какой-то...
"Вот ты где!" - Шамсутдинов отшвырнул недокуренную сигарету и сдал шаг в направлении выходящего на крыльцо Сашки. "Облом!" - продолжил он свою мысль, потому что заметил Женькину мать. Она - таки выкроила время и пришла.
Радостно вспыхнули глазёнки у Светки, но сдержалась: не подбежала, а, не торопясь, подошла. Она теперь вроде бы как взрослая совсем.
Мать неловко замялась, стоя перед сыном и дочерью на школьном крыльце. Видно, хотела сказать что-нибудь подходящее для такого праздничного дня, тем более, вокруг них текла яркая, весёлая толпа. Шуршали цветочные обёртки, лопались шарики, громко гудели подъезжающие автомобили всех марок и расцветок, заливалась истошным лаем ошалевшая от визга детворы собака школьного завхоза - по совместительству сторожа.
- Там ночью у нас... - начал было Женька.
- Знаю, - прервала его мать, - Вот... - Из старой, потёртой сумки достала пачку денег, перетянутую черной аптечной резинкой, - Это вам со Светкой. Купишь ручки, тетради.... Ещё, может, чего, учителя скажут заплатить надо.... И - за музыку.
Мать повернулась и пошла к школьным воротам. Она никогда с детьми много не разговаривала, а если и говорила, то будто от мухи кусачей отмахивалась. Сейчас в её голосе промелькнуло что-то другое: может, сожаление, кто его знает. Чуть-чуть теплее стало на душе у Женьки, и неожиданно для самого себя он побежал следом.
- Мам! Подожди!
Вот такие бывают мгновения в нашей жизни. Будто по прямой несёшься на дикой скорости, а впереди - бац! - развилка. И ты ещё сообразить не успеваешь, а уже надо поворачивать куда-то. Выбирай верно - момент не повторится, а обратно ты уже вернуться не сможешь.
Мать оглянулась, остановилась, Женька тоже притормозил, и ...
Какую-то неведомо малую долю времени смотрели они друг на друга. Если бы мать даже не словом, а только глазами, каким-нибудь лёгким, неуловимым движением отозвалась на Женькину тоску, то не только Женькина жизнь покатилась бы по другой колее. Настолько обострились сейчас его чувства, что, ему казалось - он слышал даже мысли.
В сопливом детсадовском детстве точно так же замирал. Ждал: вот сейчас приласкают его, как других пузанов, которых родители рядом одевают. Отовсюду вопросы разными взрослыми голосами: "Как мой - то сегодня?" Про Женьку - мать никогда не спрашивала. Ни разочка. Если не было жалоб, молча одевала, говорила: "Пошли быстрей!", и они шли. Жаловались воспитатели редко. Драться мальчишка не любил, а ним драться - никто не решался. Так, иногда игрушки ломал только, и то не специально. Его не приходилось, как других малышей, уговаривать съесть обед или спать на сончасе. Для Женьки спокойно выспаться, когда никто вокруг не матерится и стулья над головой не летают, уже было за счастье. Счастье недолго длилось: года полтора. А потом - мать в декрет ушла, и родилась Светка. Женьке тогда почти пять лет исполнилось.
И всё-таки мечтал Женька хоть об одном ласковом слове! И ждал. И надеялся. До сих пор.
- Да ничего... - пробормотал пацан. В очередной раз укололся о материнский взгляд. Ещё один шанс был утерян безвозвратно...
Нежными белыми подснежниками в шелковистой весенней траве цвели когда-то Женькины надежды. Каждый новый скандал, новый облом, равнодушный взгляд или невзначай брошенное презрительное слово матери оставляли на этой полянке несмываемый грязный след. К тринадцати годам на вытоптанной площадке остались лишь чертополохи и лопухи, да и те доживали последние дни.
Светке больше повезло: порции нежности доставались ей иногда от брата. Пускай неуклюжей, по-мальчишески грубой нежности. Чаще всего он Светку козой называл, иногда стрекозой или крольчонком. Мог и подзатыльник отвесить, но Светка не обижалась. В Речном долго шарахался Женька от тёти Маши, едва она пыталась приобнять его или по волосам погладить. Светка не стеснялась - и у дяди, и у тёти на шее висела. Поняла уже, стрекоза, какая она хорошенькая, и пользовалась на полную катушку.
Сегодня Светка во все глаза на девчонок старших смотрела - кто как одет. А школьницы в В-ске, после отмены ненавистной школьной формы, одевались, кто во что горазд. Такие наряды хорошо бы смотрелись в дешёвом турецком борделе, заявила Наталья Юрьевна, молодая учительница математики, за что и получила недоумённые взгляды коллег: а вам-то, мол, откуда известно, как одеваются в борделях?! Стразы и оголённые животы сверкали так, что неподготовленный зритель одновременно терял дар речи человеческой. Бараныч, как мог, боролся с этим безобразием, но безуспешно.
С пацанами учителям было проще, но и тут случались проколы. Женьке, например, досталось сегодня за спортивные штаны. Самое смешное, что не нагоняй от учительницы, а насмешки от девчонок. Женька ничуть не расстроился: всем же известно, что на девчонок обижаться нельзя. Они же дуры! Ну, за редким исключением... Женьке ещё не было известно, куда делось его длинноногое исключение из седьмого "Б", поэтому он крутил головой в разные стороны: "Где она?!"
Вместо Любки перед ними появился Шамсутдинов. Как и положено, при полном параде, даже галстук с люрексом присутствовал.
- Ты Соколовский? - Валерка зубы поленился разжать. Позорно как-то ему, выпускнику, разбираться с мелкотнёй. Валерка глаза в сторону скосил: одноклассники видят или нет. Да - видят.
- Да, - ответил Сашка.
- Отойдём.
"Да что я делаю? Дитё ведь совсем! Небось, ещё в машинки играет!" - нашептывала совесть, а ноги уже шли вперёд по тропинке, к развилке судьбы.
Валерка хотел было его за шкирку схватить - это всегда со стороны эффектно выглядит, особенно если ещё тряхнуть так, чтобы очки слетели. Руки почему-то вдруг, как чужие, повисли. Валерке стало слегка не по себе.
Понял, конечно, Женька, что Шамсутдинов разборку затеял, только вот не понял - почему. Он напрягся, как охотничья собака, но на помощь его никто не звал. Тут ещё Мишка с Дэном подкатили: давай, Жека, сфоткай нас на фоне школы. И Светка, коза такая, тоже влезла: "И меня, и меня!" Пока щёлкал, смотрит: Валеркина спина уже далеко, в школьном парке, мелькает. Сашка - неподалёку стоит, вроде всё нормально. Их разговора Женька не слышал, и хорошо, что не слышал.
- Нарываешься? - просипел Валерка.
Сашка с постным, даже трагическим выражением лица, какое бывает у людей лишь на похоронах да партийных собраниях, медленно снял очки и поднял глаза на разъярённого старшеклассника:
- Нет.
От такого простого и спокойного ответа ещё больше взбесился Валерка:
- Слышь, ты! Короче, ты...
"Что это холодно стало?" - задался вопросом Валерка. И вдруг забыл, какие слова собирался сказать. Как на экзамене. Забыл - и всё тут! Хотел предупредить, само собой. Напугать хотел, а слова - забыл...
- Если ты ... - сделав над собой огромное усилие, сипло выдавил Шамсутдинов некое подобие угрозы, - Будешь к ней лапы тянуть...
Валерка и сам понимал, что выглядит он крайне беспонтово, но его невидимой силой как будто сковало. Зачем он тут стоит, зачем позорится?
- Я понял, - сказал Сашка, - Ты меня уроешь.
Валерка поперхнулся от злости. Именно так он и хотел выразиться.
- Я не оскорблял твою женщину! - у мелкого взялся откуда-то иной голос - глубокий, низкий, тягучий, и как будто с акцентом. А последнее слово Сашка специально выделил. Тут уж Валерке стало совсем не по себе. Это ведь недавно совсем случилось, в начале лета. Кроме Любкиной матери, никто не знает.... И как он разговаривает, сопляк? Люди так не выражаются...
Снизу вверх на Валерку смотрел не семиклассник - заморыш, а древний-древний старик. Почти как дед родной из глухой татарской деревни, куда он маленьким совсем ездил с родителями. Маленький Валерка до онемения боялся его длинной бороды, острого взгляда и сухих старческих пальцев. Боялся скрипучего голоса, которым дед произнёс страшные, самые жуткие слова на свете. Про обрезание...
Четырёхлетний Валерка понял всё по-своему. Едва увидев, как дед зачем-то берёт в руки большой кухонный нож, он опрометью кинулся искать убежище. Валерка спрятался в огромном, окованном железом, сундуке, под ворохом бабкиного тряпья. Бабка захлопнула тяжеленную крышку, взгромоздила на неё мешок с зерном, да и пошла по своим делам.
Валерку искали до поздней ночи. Во дворе, в огороде, в ближайшем лесу, и даже в реке. С матерью приключилась настоящая истерика. "Чтоб вы все сдохли, бабаи вонючие! Ненавижу!"
Валерке в сундуке в первые несколько минут было очень даже хорошо. Он думал, что здесь-то дед уж точно не достанет его своим страшным ножом. Потом стало душно. Мальчик кое-как обнаружил в стенках сундука щели и стал дышать через них. Крышку поднять сил не хватило. Он попробовал кричать, но ослабел от голода, жажды и страха. У Валерки сжалось горло, и вместо крика получался лишь слабый писк. Он слышал, как открылась входная дверь: пришел отец.
- Что? - высоко и тонко вскрикнула мать.
- С мужиками на болоте были, - отец тяжело дышал, - Ничего. Пошли в милицию заявлять!
- Так ты ещё не заявил? Козлина вонючий! Ты мне сказал - едут уже из райцентра с собаками! Так ты мне врал, да?! Врал, урод?! Да я тебя - своими руками... и папашу твоего! Мусульмане двинутые, вы чем ребёнка напугали? Зачем я, дура, вообще замуж за тебя вышла?
- Выходила бы тогда за своего десантника! Много бы с ним детей нарожала, а?! С инвалидом-то?!
- Да ты... - задохнулась мать, - Да если с Валерой что-нибудь... Я тогда вам с папашей всё отрежу, что там осталось, а потом - головы ваши проклятые! Давай фонарь, быстро! Сама пойду!
И тогда Валерка потерял сознание...
А спасла его...кошка. Самая обыкновенная серенькая домашняя мурка. Среди многочисленных своих собратьев - а кто их в деревне-то считает! - она выделялась умом и сообразительностью. Именно она услышала хриплое дыхание мальчишки сквозь толстые стенки сундука и принялась даже не мяукать, а громко, почти по-человечески, истошно кричать. Потом кинулась бабке под ноги. Бабка, сначала было, отшвырнула её в сторону с криком: "Ай, шайтан!". Но кошка не унималась: стала запрыгивать на сундук, скрести когтями крышку и продолжала орать. Бабка, конечно, решила, что в сундук проникла крыса, и, хоть в доме сейчас было совсем не до этого, всё-таки полезла спасать добро...
Когда еле живого, Валерку достали из убежища, что едва не превратилось для него в могилу, мать потом нашла кошку, упала на колени, и, не обращая внимания на обалдевшую мужнину родню, расцеловала умную усатую морду. Старухи в низко повязанных платках осуждающе загалдели, дед сплюнул под ноги, бормоча проклятья, вышел во двор. Сноха и так уже опозорила его перед всей деревней, когда при народе, при чужих мужчинах, била мужа по лицу и материла последними словами и его, и всех его родственников, и даже - самое страшное - правоверные обычаи. Говорили ведь сыну - женись на татарке.... А теперь, после такого позора - как людям в глаза смотреть?!
В этот же день мать заставила отца уехать немедленно обратно в В-ск. "Ноги моей здесь больше не будет! А уж ребёнка - тем более не отпущу!" Кошку она забрала с собой. Дома оставить не решилась - боялась, что муж тайком сделает с ней что-нибудь. Пристроила у своей хорошей подруги, заведующей столовой Комбината. Уж поверьте, ни одной кошке на свете не жилось так замечательно!
Валерка, когда очнулся, только икал и повторял: "Не надо! Н-не н-надо! Н-не хочу быть д-д-девчонкой! Он-н-ни мне отрежут... от-т-т-режут!"
"Что ты, что ты, сынок!" - успокаивала мать, "Никто тебя не тронет! Я им сама всё отрежу!". Родня мужа требовала развода. Отец метался между двух огней. "Ещё чего захотели!" - заявила Валеркина мать. Пускай этот козёл хотя бы сына обеспечивает. С тех пор она, втайне от всех, каждый месяц отправляла несколько мешков корма в приют для животных.
Валерку долго лечили от заикания. А потом он всё забыл. Как будто ничего не было. Только на всю жизнь остался безотчетный неосознанный страх перед тесными помещениями.
Оказывается - не забыл. Тело помнило всё, до мельчайших подробностей. Перед Соколовским сейчас стоял маленький, насмерть перепуганный мальчик. Мальчик задыхался, хотел пить. У мальчика кружилась голова от ужаса, жажды, от нафталиновой вони. Мальчик дрожал, ему хотелось свернуться клубочком и упасть. Но больше всего - мальчик хотел к маме...
Валерка, закашлялся, и, не в силах больше выносить Сашкин взгляд, позорно развернулся, и, ускоряя шаг, почти бегом, бросился к школьным воротам.
- Чего он? - настороженно спросил Женька. Женька знал - от Шамсутдинова ничего хорошего ждать нельзя.
- Да так, - вымученно улыбнулся Сашка, надевая очки, - Познакомиться захотел. Меня с его подружкой за одну парту посадили.
Женька остолбенел. Потом - покраснел, и, чтобы скрыть смущение, нагнулся завязать шнурок:
- Ну и чё?
- Знаешь, Женька, по-моему, у этой Козловой с головой не всё в порядке. Я ей ни слова не сказал, а она закричала и убежала из класса...
Женьку как будто по башке ударили. А тут ещё Светка - за пиджак его дёргает:
- Женька, мы в музыкалку идём или нет?!
- Светка! Достала! Саш, айда с нами!
До одурения счастливая Светка встала между ними и схватила пацанов за руки. Они шли, и в глаза им светило яркое, почти летнее ласковое солнышко, и вездесущий степной ветер доносил горький запах полыни и дымок от садов, где горела картофельная ботва. Деревья стояли ещё совсем зелёные, но осень уже посылала первые жёлтые письма - листочки, оповещала людей о скором вступлении в права.
С началом сентября В-ск наполнялся молодёжью: студенты с окрестных деревень и небольших городков съезжались на занятия. Первокурсники, с вытаращенными глазами, шальные от свободы и доступного пива, гуляли целыми группами, оккупировали скамейки в парках.
В музыкальной школе тоже было шумно. Все толпились, родители писали заявления, стайка мальчишек на роликах громко обсуждала, на чем круче играть: на гитаре или на ударных.
- Я на гитару ходил в М...., - неожиданно признался Сашка, - И ещё на фортепиано немножко.
Они вышли во двор посидеть на солнышке, пока Светка занимается. Женька украдкой бросил взгляд на Сашкины пальцы. Блин, вот почему у него такая хватка железная. И все-таки надо предупредить Сашку:
- Саш, этого хмыря зовут Валерка Шамсутдинов. У него папаша - начальник таможни. Короче, с ним лучше не связываться. Но если вдруг он...
- Жень, да всё нормально, правда! - улыбнулся Сашка, - мы всё выяснили.
- Ладно. - Женька недоверчиво глянул на друга и немного помолчал, - А как тебе "б" класс?
- Да вот, - Сашка опять улыбнулся, - прозвище придумали.
От этой судьбы в школе никто не уходил ещё. Кликухи были абсолютно у всех, и даже не по одной. Разница только в том, насколько обидные. Самого Женьку чаще всего называли "ВОхра". Из-за фамилии, конечно. То есть, типа, вневедомственная охрана. Уж как к этому относиться, Женька и сам не знал. Да ему, собственно, по ... Только вот не хотелось ему, чтобы и Сашку как-нибудь называли. Сашка - он особенный. Женька не задумывался над этим, просто чувствовал. И боялся. Да, он боялся, что Сашку назовут из ряда вон плохим словом. Эту кликуху ведь потом ничем не смоешь, а со всей школой драться - невозможно.
- Сначала "чуркой" назвали, - весело продолжил Сашка, - Потом - "придурью".
У Женьки от сердца отлегло.
- Ну, это ещё не кликуха, Санька! Вот у одной телки из восьмого "А" две кликухи: "Мышиная ...." и "Вечный тормоз". А у завхоза - "Лысый ...". А ещё у одной из десятого "А" .......
Тут Женька ему на ухо, шепотом, произнёс такую похабень, что покраснел бы, наверно, даже Петька Зыркин.
Удалось Женьке Сашку рассмешить всё-таки.
- У нас прозвища не давали, - сообщил Сашка.
- Да у вас, в вашем М...., вообще всё по-другому было, - сделал вывод Женька, - А чё уехали? Выгоняли, да?
- Нет, - нахмурился Сашка, - Они все разные. Вот, например, в подъезде соседи с нами нормально общались. А в последний год даже в магазин так просто не зайдёшь - язык надо знать. Если по-русски спросишь - никто с тобой разговаривать не будет.
Он вздохнул. Челюсть вдруг некрасиво дёрнулась, пальцы поджались в кулаки. Ясно - неприятно вспоминать. И Женька решил больше не спрашивать. Мало ли чего когда было. Сейчас - то Санька здесь, с ними.
- Слышишь? - оживился вдруг Женька. Недалеко, на баскетбольной площадке, застучал мяч, - Айда, глянем!
Команды играли в полном составе, так что Женьке оставалось лишь смотреть. Патрик сегодня не появился, зато под кольцом то и дело оказывался стройный, гибкий Лёнька. Он даже с мячом бегал, как будто танцевал, красиво обходя всех на своём пути и ловким, плавным движением посылал его точно в корзину.
- Привет, Жека! - подбежал он к ним в перерыве, - Еле вырвался от Вадимовны, хотела сегодня дополнительную тренировку устроить. Маша ногу потянула, так она меня одного гоняет.
Кацман сморщил веснушчатый нос, наклонился, сорвал лист лопуха и тщательно протёр запыленные ботинки. Голова его походила в ярком солнечном свете на одуванчик. Оранжевый, какие по весне на полянах, конечно, не вырастают. "А вот станет Лёнька старым, поседеет - ну точно, будет как настоящий одуванчик!" - всегда думалось Женьке. А вот Машка.... Машку - пенсионерку представить он себе не мог. Такие красивые - не стареют.
Женька усмехнулся. Никогда не понимал он этой ерунды - чтобы нормальный пацан танцами занимался. Для мажоров развлечение. Классно Лёнька с Машкой на Новый Год в школе выступают - спора нет. Но, если б Женька снова мог выбирать, он бы в плавание пошёл, конечно. Или, ещё лучше - с Баладуриным на каратэ. Вот это - подходящее занятие для мужика! Это вам не "раз-два-три"!
Хотя, если уж честно, у них в классе никто из пацанов, даже Денис, не может столько раз подтянуться или отжаться, сколько Лёнька Кацман. Вот тебе и танцор.... И попробовал бы только кто над Лёнькой посмеяться! Во-первых, тотчас в зубы получил бы. Во-вторых - Женька с Мишкой, да Юрка с Дэном добавили бы. Но до этого не доходило. Кацман - мировой пацан, и со всеми нормально общался. Лобов с его "бригадой" - не в счёт.
- В этом году точно бросить хотел, - поделился с ними Лёнька, - Не могу уже! Каждую ночь соревнования снятся, надоело! Предки такой крик подняли, что мои, что Машкины. Говорят, столько денег в вас вложили, и всё такое...
- А ты специально упади на выступлении - подсказал идею Женька.
- Маша расстроится, - И сразу понятно стало: Лёнька будет мучиться дальше.... И другое понятно: счастлив от того будет не меньше.
- Кстати, пацаны, - спросил Кацман, - Слышали, что сегодня Шайтан вытворил? Он тачку Бараныча пнул - сигнализация сработала. И в тринадцатом кабинете стекло выбил. Чего с ним - не знаете?
Женька пожал плечами. Не хотелось обсуждать этого хмыря Шамсутдинова. Гораздо больше его взволновало то, что Сашку посадили вместе с Любкой. "С головой не в порядке" Да как же так?! Как мог Сашка такое подумать?! И злиться на друга не хочет Женька, но и согласиться - тоже не в силах. Случайность какая-то вышла, недоразумение. Ничего, успокаивает себя Женька, всё встанет со временем на свои места. Любка - она ведь... Она... такая... Ошибается Сашка! Ошибается!
У дверей музыкальной школы маячит весьма колоритная фигура. Длинная юбка, тяжелые золотые серьги и ничему не удивляющийся цепкий взгляд пышнотелой, статной бабули наводят на мысль о неизменной повторяемости явлений в нашем подлунном мире со времён египетских фараонов. Только сумочка модная на локте выбивается из стройной картины.
- Настя! Яв кэ мэ! (Иди ко мне!) - слышится густой, сочный бас при появлении группы детей.
Настя Матвеева - уменьшенная копия своей бабушки - резко обрывает интереснейший разговор со Светкой, и опрометью кидается в объятия старой цыганки:
- Бабушка!
- Ладно тебе! - добродушно гудит бабушка, - Как ты тут?
- Мишто! (Хорошо!) Пойдём домой скорей! Пить хочу - умираю!
- Смотрю, подружку нашла себе!
- Это Света!
Светка бесстрашно рассматривает цыганку своими синими глазами, и, на всякий случай, здоровается.
- Ай, красавица какая! - восхищается Настина бабуля, и тут замечает Сашку...
Бабка так и вперилась в него взглядом - выстрелом:
- Чей будешь? Как звать?
- Сашка.
Женьке со Светкой только и оставалось, что молча моргать.
- Ром!
- Нет, что Вы! - смущается Сашка, и добавляет чего - то уж совсем непонятное.
- Ой, Сашка! Чячё? (Правда?) - укоризненно качает головой бабка.
- Ага! - улыбается хитро Соколовский, и белые зубы сверкают на его смуглом лице.
- Нет, ты посмотри! - восхищается бабуля, - Ты, мой дорогой, маму спроси: тебя в роддоме не перепутали?
- Исключено, - с видом профессора заявляет Сашка, нацепляя на нос очки, - Я в тот день один родился.
Цыганка пристально смотрит на мальчишку ещё раз:
- А ты - способный, чяворо...
- Да, я знаю, - соглашается Сашка, и с лица его исчезают остатки улыбки.
- Бабушка! - нетерпеливо дёргает её за юбку шустрая Настя.
- Идём, моя золотая, идём! Оставайтесь с Богом, дети! Света, в гости заходи!
" Вот ведь болтун!" - долго ещё бормочет себе под нос Настина бабуля.
Женька подошёл вплотную к Соколовскому и осторожно, но решительно, взяв его за плечи, развернул лицом к себе:
- Сашка, скажи - ты кто вообще?
- В каком смысле? - оторопел Сашка, всё ещё, видно, пребывая где-то в своих мыслях.
- Ты цыган, что ли?
- Нет! - наконец соображает тот, - Так, знаю несколько слов... Случайно. В поезде картёжник научил. Я у него три раза подряд выиграл.
- Прикинь, - смущенно признался Женька, - Я ведь, когда первый раз тебя увидел - тоже за цыгана принял. Копчёный, как чайник над костром!
- Да меня за кого только не принимают! - смутился Соколовский, - Увидишь - через пару месяцев загар сойдёт - буду бледный, как поганка.
Светка громко фыркнула. Женька потребовал:
- Слышь, Соколовский! Научи меня тоже! Вдруг пригодится когда - нить....
А сам радуется Сашкиному признанию, потому в Женькином сознании цыгане навсегда связаны были с острым чувством опасности. С наркотиками...
- Расскажу, что сам знаю, - обещает Сашка, - Языки разные учить, Женька, ну это как.... Это как для тебя - плавать. Просто погружаешься, растворяешься и живёшь там. Вот как-то так, наверное...
- Чё, представить, что ныряю? - ухмыльнулся Женька.
- Да! Закрой глаза и слушай!
И Женька слушает. Он всё равно слушал бы, даже если б Сашка говорил на китайском...
- Что я сейчас сказал? Про сами слова не думай, интонацию лови!
- Ну..., - задумался Женька, - Вроде как... поздоровался?
- Правильно! А вот ещё слушай! Теперь что?
- Жрать просишь?
- Верно! - обрадовался Соколовский.
- "А ты способный, чяворо"! - засмеялась Светка...
Первые недели того сентября остались в Женькиной памяти, как золотое время. Прямо на глазах, с каждым днём всё больше и больше, заливала осень деревья золотом. Золото летало в тёплом воздухе, легко и плавно выписывало замысловатые фигуры. Золото шуршало под ногами прохожих, щедро устилало газоны и дорожки. Даже непрерывный вездесущий степной ветер, казалось, взял себе отпуск и отправился куда-нибудь на курорт - отдохнуть от праведных трудов.
Разомлевший В-ск разлёгся посреди степи ободранной серо-рыжей дворнягой, вытянув с севера на юг длинные тощие лапы, впитывал в себя последнее тепло в ожидании зимы. Мягкое, ласковое сентябрьское солнышко заливало расплавленным невесомым золотом высшей пробы каждый его тёмный закоулок, превращая захолустный, промышленный городок в подобие сказочного царства.
Встречали они Светку после музыкальной школы, шли домой окольными путями. Проходили по удивительно красивой Строительной улице, что шла под гору, параллельно Реке, и заканчивалась памятником Первым Строителям - той самой алюминиевой парочке, именуемой в народе Адамом и Евой. По этой тихой улице не ходили трамваи, а машины проезжали редко. Только в выходные дни, по многолетней традиции, выстраивались в очередь свадебные кортежи: фотки красивые сделать. Всё потому, что улица, вся заросшая высокими старыми липами, была застроена непривычными для русского человека двухэтажными миниатюрными домиками, с фундаментами и арками, сложенными из дикого камня. Это после войны немецкие пленные оставили в В-ске память о себе, словно перенесли сюда уголок родной Германии. Во дворах, бурно разрослись десятки лет не стриженые кустарники. В тёплое время года потомки воинов-победителей сооружали в зарослях картонные замки, да воевали за пустые бутылки и место под солнцем с дворниками и местными жителями.
В конце июня, когда цвели липы, и по кварталам плавал ни с чем не сравнимый медовый дух, в В - ск специально из Израиля приезжали супруги Кацман - бабушка и дедушка Лёньки - чтобы вдохнуть аромат Родины, как они выражались. Престарелая парочка гуляла под деревьями, обсуждая последние события во всём мире и в своей семье, и вели бесконечные споры друг с другом на тему: стоит ли Лёнечке уезжать из России. "Нет, Мойша, я решительно не понимаю - какие тут могут быть перспективы для ребёнка!" Одного своего сына - Мишеньку - заведующего психоневрологическим диспансером - уговорить они так и не смогли. А вот Лёнькиного папу - ещё надеялись...
Доходили до памятника, садились на скамейку, смотрели на расцвеченное серо-розовыми клубами дыма небо над Комбинатом, на крошечные экскаваторы, ползущие по такому же крошечному котловану, на золотые солнечные блики, в серой глади Реки, на стайки жирных наглых голубей, которых бабульки кормили семечками, на разноцветные детские коляски, и были счастливы. Просто счастливы.
Редкими неоново - оранжевыми огоньками горели уцелевшие после лета бархатцы. Цветы в В-ске, надо заметить, оставленные без присмотра, уничтожались мгновенно. Вместо них клумбы тут же густо заполнялись "боярышником" - пустыми стеклянными пузырьками и "астрами" - в виде измятых красных папиросных пачек.
Женька, впрочем, никогда не задумывался об окружающей серости и убогости. Он здесь родился и жил, он помнил в своём районе каждый канализационный люк, каждую трещину в асфальте, каждую выбоину на каменных лесенках дворов.
Зато Соколовский, как ему казалось, знал всё остальное. Сашкин удивительный голос словно вплетался в золотую сказку этой осени и дарил им со Светкой ощущение бесконечности мира и связи разных времён. Сашка мог говорить обо всём на свете. Он терпеливо и подробно отвечал даже на миллион Светкиных ужасно тупых, по мнению Женьки, вопросов. От этого голоса спать уже не хотелось - наоборот.
Троица почти не расставалась. У Светки уроки раньше кончались - она сидела в коридоре и ждала своих "охранников", как Женьку с Сашкой величала в шутку Настя Матвеева. Женька старался быстрее переделать домашние дела. Дома, кстати, наступили относительно мирные дни. Отец устроился на новую работу и уже почти месяц ни капли в рот не брал. И ещё - он теперь тоже работал по сменам. Так что иногда получалось, что Светка с Женькой ночевали дома одни. Вот это была сказка! Тишина, покой - выспаться можно. Можно допоздна сидеть в гостях у Сашки, смотреть телевизор или резаться в компьютерные стрелялки. Светка быстро засыпала, уютно устроившись в мягком кресле, которое Сашка для неё передвинул в свою комнату. Тогда они, переглянувшись, накрывали её пледом и продолжали сражаться дальше.
В воскресенье звонил дядя Коля из Речного. Светка мужественно старалась не хлюпать носом, и без конца рассказывала тёте Маше о своих кулинарных успехах. Женька еле успел вставить пару слов.
Всё это время Любка Козлова не появлялась в школе. Говорили, что заболела, а уточнять - никто не хотел. Валерка - Шайтан ходил мрачнее тучи, и даже однажды громко послал на ... бойкую математичку. На Соколовского он только издалека косил глазами, но тут же отворачивался, как будто Сашки и вовсе не существовало в природе.
Седьмой "Б", наконец, убедился, что новенький умеет разговаривать. Выслушав очередные мучительные потуги рыжего Сявы, Елена Константиновна раздражённым голосом вызвала отвечать Соколовского, чтобы он поведал присутствующим о красотах города Лондона. Разумеется, по-английски. Хотя бы два предложения. Большего она от своих учеников и не ожидала. Всё равно им в ПТУ английский не нужен будет.
Сдобным колобком катился Баран Бараныч по тихим школьным коридорам. Хозяйство ему досталось беспокойное, но добротное. Школу строили ещё в пятидесятых: широкие лестничные пролёты, высоченные потолки, просторные классы. Не то, что в новых районах: сплошная экономия. В пятой школе, прямо в основном здании, располагалась даже квартира для сторожа с отдельным входом. Костяк учительского коллектива не менялся десятилетиями, сотрудники знали друг друга, как родные. Только вот ученики нынче такие пошли - прямо беда...
Прикладывает ухо своё Бараныч то к одной, то к другой двери, да прислушивается. Вот, например, кабинет биологии:
- Что находится на поверхности языка ящерицы?
- На поверхности языка ящерицы находится чешуя...
- ???!!!..........................
А вот - пятый класс изучает устное народное творчество:
- Давлеткильдин Руслан, - спрашивает учительница, - Расскажи, каким богам поклонялись наши предки - древние славяне!
- Наши предки - древние славяне поклонялись богам: Перуну, Даждьбогу, Зевсу... - бодро рапортует Давлеткильдин.
- Дурак! - подсказывает одноклассница, - Зевс - это у древних греков!
- Жулдыз Абаевна, можно, я отвечу?
- Алсынбаева, хватит подсказывать! Пусть сам отвечает! Знать надо родную историю!
Бараныч катится дальше. Кабинет физики:
- Какой ещё вакуум?! В голове у тебя вакуум! Сидишь, как сонная бабочка!
- Я учил...правда...
Кабинет русского и литературы. Урок у седьмого "А":
- Итак, ваши оценки за сочинение на тему "Как я провёл лето", которое вы писали на прошлой неделе, - объявляет Валентина Ивановна, - Авдиенко Наташа - пять. Архипов Миша - четыре. Баладурин Денис - четыре. Валеева Сария - пять. Вахрушин Женя... - тут пауза наступает, - Вахрушин, ты меня просто удивил в этом году! За содержание - пять, а вот орфография - единица. Средняя оценка - три!
- Вау! - выдохнул в один голос седьмой "А".
- Жека, ты чё там такое накатал?
- Ну, ты даёшь, Вохра! Пушкин!
Бараныч очень осторожно подходит к следующей двери. Английский. Вечно проблемный седьмой "Б". Такое впечатление, что тут одни идиоты собрались. "Унитазное воспитание" - так характеризует своих подопечных Елена Константиновна.
Директора поражает необычная тишина. Опять урок прогуливают всем классом? Баран Бараныч не выдержал и открыл дверь. Картину увидел он такую, что не забудет никогда...
Седьмой "Б" в полном составе...спал. Большинство детей просто сложили головы кто на сложенные руки, кто на раскрытый учебник, кто-то просто на стол. Спал рыжий Сява на первой парте, смешно дёргая ушами по-собачьи. Спал здоровяк Витька Лобов - головная боль директора. Старший брат Витьки - известный на всю область организатор неофашистского молодёжного движения "Славянская правда" (примечание автора: любое совпадение названия с действительностью является случайным).
В прошлом году Витька что-то не поделил с армянским мальчиком в школьной столовой, запустил в него тарелкой и громко заявил, что не будет больше есть за одним столом "с инородцами недобитыми". Выражения - то он, правда, покруче употребил. Слово за слово - в столовой вспыхнула массовая драка. Даже тихоня Лёнька Кацман, вытирая кровь с разбитого носа, гордо заявил насмерть перепуганным родителям: "А я ему всё-таки врезал!". Слух понёсся по В-ску с космической скоростью. Хорошо, удалось тогда выгнать назойливых журналистов... Дело кое - как замяли: где угрозами, где увещеваниями. Немало, конечно, и связи помогли с бывшей службы. М-да, уж там убеждать умели. Кого угодно, в чем угодно... Рука по привычке потянулась к кобуре. Тьфу ты, чёрт!
Сейчас борец за чистоту арийской расы мирно дрых, а его верная подружка - электронная игра - сиротливо валялась на полу. "Какие же они все хорошие, пока спят! Просто ангелы!" - подумал Семён Семёныч.
Самое странное - видеть Елену Константиновну. Она откинулась на спинку стула, голова её свесилась набок, в уголках рта слюна повисла, из сумки высыпалось печенье...
Не спал только один человек: маленький, одетый во всё чёрное, худенький смуглый мальчик в круглых очках. Впрочем, даже не это поразило видавшего виды директора. Мальчик тихо и чётко говорил что-то по-английски. Но его голос... Баранычу стало вдруг так жарко, будто он попал в баню. Рубашка мгновенно промокла, и ручейки горячего пота побежали по спине и ниже. Были бы волосы - повисли бы сосульками.
Это - тот самый мальчишка из Узбекистана. Что-то многовато в последнее время из бывших советских республик народу понаехало. Одни проблемы с ними. Бараныч поспешил вмешаться:
- Елена Константиновна! Что происходит? - и он слегка тронул англичанку за круглое плечо.
- А!? - учительница выпучила и без того большие глаза.
- Почему в классе так душно? - взревел директор, - Немедленно откройте окно!
Семён Семёныч резко рванул узел галстука. Он задыхался. Дети постепенно просыпались, недоумённо оглядываясь по сторонам, потягивались, зевали, потирали затекшие руки и шеи.
- Чё за ....!? - глубокомысленно и меланхолично изрёк рыжий Сява, растянувшись на полу в попытке выполнить приказ директора. Оказывается - ногу отсидел.
Елена Константиновна, вся пунцовая от волнения, сделала стойку перед начальством:
- Всё в порядке, Бара.. Семён Семёнович! Урок проходит по плану!
- Быстро все в коридор! - скомандовал Бараныч. Тихо! Слава, открой окна!
Минут десять директор, построив седьмой "Б" по линейке, объяснял гигиенические требования к проведению занятий. Дети стояли, совершенно не реагируя, и Бараныч не знал, что думать. У него возникло страшное подозрение: уж не принёс ли кто в школу какую - нибудь химическую дрянь, которой все в итоге надышались? Тогда почему вот этот болезненный мальчик спокойно стоял, как будто это его не касается? В конце концов, все пришли в себя, класс наполнился свежим воздухом, и Бараныч хотел было отправиться дальше по своим делам. Дел, как всегда, было по горло. Вместо этого пришлось ехать домой - принять душ и переодеться.
Седьмой "Б", расселся по местам и мрачно молчал. Все чувствовали себя очень странно, неловко. Елена Константиновна пыталась что-то проблеять, изнывая от желания спрятаться в своей подсобке и вцепиться зубами в песочное печенье. От этого желания рот её наполнялся обильной голодной слюной, которую она то и дело заглатывала, с тоской глядя на часы. Её многолетняя мечта сбывалась - никто не обращал на неё внимания. Все взгляды сейчас сконцентрировались на хрупкой фигурке Соколовского. Он сидел один, словно Робинзон на необитаемом острове, а со всех сторон угрюмо дышали двадцать три дикаря-людоеда...
Новость мгновенно разнеслась по всей школе, по всем трём этажам, обрастая по пути новыми подробностями. Девятиклассник Петька Зыркин, отбывающий в школе последний год, не разделял всеобщего недоумения:
- Кто он такой ваще? Лох какой-то!
Зыркин с пацанами сидел ЗА ГАРАЖОМ. Так называлось место, заветное для всех поколений учеников школы номер пять города В-ска. Школьный парк, спускался под горку к Реке, от берега отделял высокий забор из частых металлических прутьев. Давным-давно в этом заборе появились удобные лазейки. В самом дальнем уголке парка над кирпичным гаражом шумел старый развесистый клён. Вот под этим самым деревом происходили наиважнейшие школьные события.
Ох, и повидал же клён на своём веку! Робкие признания в любви, первые подростковые поцелуи, споры, ссоры и расставания. И драки. Как же без этого?! И если произносилась фраза "Пошли за Гараж!" - значит, приспичило выяснить, кто из двоих был неправ. А если про девчонку с пацаном эти слова говорились - то уже другой смысл... Клён становился невольным свидетелем таааких событий...
В советские годы за гаражом старшеклассники потихоньку курили и распивали дешёвый портвейн из гранёных пятикопеечных стаканов, стыренных в школьной столовой и припрятанных под кустами. Сейчас никто уже никого не стеснялся: курили и пили пиво в открытую, чуть ли не под директорским окном.
Но За Гаражом - всё равно любили сидеть по-прежнему. Атмосфера там такая, что ли, была? Аура, как математичка любила выражаться...
На восточной стороне гаражной стены сияла вечная бессмертная надпись: "Дирик - лох!" Каждый год осенью, перед началом занятий, и второй раз - в конце мая, завхоз Исаев аккуратно закрашивал её, но она на следующий же день чудесным образом возникала вновь, как по волшебству. Видимо, в школе всё-таки жило привидение... Причём вторая часть фразы менялась в зависимости от духа времени, как и директорский автомобиль в гараже.
- Слышь, Петька, говорят, он - мажор, - Сява-Упырь послюнявил косячок и удовлетворенно ощерился. Передние зубы у Сявы, кстати сказать, были и вправду слегка длинноваты.
Посыпались и другие версии:
- Гонишь!
- Какой мажор?! У него мать в больнице работает.
- Зато отец - в Америке живёт!
- Значит, у него бабло водится? ДоллАры, а? Давайте потрясём!
- Не знаю! - сплюнул Зыркин, - Я у Вохры спросить хотел. А он такой, типа: "Тронешь - получишь", "Живьём зарою"!
- Во! - так и подскочил Лобов, - Жека вечно со всяким быдлом возится! Нашёл друзей! Один - черномазый, другой - пархатый, а этот - неизвестно кто! И сам он подозрительный!
- Ктоо!? Вохра? - искренне удивились пацаны.
- А чё?! - не унимался Бизон, - Мне брат рассказывал, как их определить: у кого фамилия на "ин" кончается. Ну, например - Ривкин, Рубин, Ельцин...
- Чёёё?!!! - заорал Зыркин, - Я тебе дам "фамилию"!
Компания дружно заржала. Петька со злостью сплюнул на ворох золотых кленовых листьев.
- Правда, что он Шайтана на послал, и ему ничё не было? - поинтересовался один смазливый, сильно любопытный девятиклассник, давно имевший на Шамсутдинова зуб из-за симпатии к Любке.
- А ты у Шайтана спроси! - съехидничал в ответ Лобов.
Девятиклассник, похоже, обиделся, потому решил Бизона подколоть:
- Сами-то всем классом, как лохи последние, вырубились!
- Кто его знает, как у него получается! - проворчал Сява-Упырь. Я, пацаны - не трус какой-то! Ну, вы ведь знаете меня, да? Только этот придурок как вылупится своими глазищами...
- Прикиньте, чё у нас в классе говорят? - приглушенным голосом произнес ещё один пацан из седьмого "Б" со странным прозвищем Хавка. Никто уж и не помнил, почему у него такая кликуха.- Что он, типа, этот.... Ну как его...Экстра - сенс. Ну, это, как этот.... Который по телеку воду заряжал. Чумак, во!
- Гы! - заржал было Зыркин, но кругом воцарилось гробовое молчание.
- Короче - Колдун! - подвёл Хавка итог почти шепотом. Это слово упало, как булыжник. Неловкая тишина повисла за гаражом, только мягко шуршали, приземляясь, кленовые листья. Зыркин вдруг сплюнул, откинул в сторону пустую пивную банку и резко выпрямился. Судорога пробежала по его блёклой, остренькой, как у хорька, физиономии:
- Тааак! Колдун, говоришь?! Спорим - на меня не подействует! Сделает, чё я ему скажу!
- А чё! - согласился Бизон, Спорим! Блок "Бонда"!
- А я - бабки ставлю!
- Идёт! Сява, разбей!
Посыпались и другие ставки. Заинтригованные, пацаны воззрились на Зыркина. Больше всех радовался Хавка: если дело выгорит, спишет Зыркин долг ему.
- Я его сам так заколдую! - пригрозил Петька.
- Ты Вохры не боишься? - спросил Витька.
- Жека - нормальный пацан! Он, как просечёт, что этот придурок - сыкун и трепло, так и пошлёт его!
- Ты чё хочешь сделать?
- Увидите! - таинственно пообещал Зыркин...
...Для конца сентября довольно жаркий выдался денёк, поэтому Женька порядком вспотел. Над его головой, раскачиваясь на ветвях старых яблонь, усыпанных мелкими красными ранетками, весело галдит стая мальчишек - третьеклассников. Когда-то и сам Женька любил залезть туда за яблочками, особенно после того, как их подсластит первый осенний морозец.
- Зря вы, пацаны - они ж ещё кислые, - советует им Женька на правах старшего. А малышне - всё нипочём:
- Ещё раз покажи! - требуют они.
- Давай ещё раз! - кивает ему Денис Баладурин. И Женька снова демонстрирует всем приём, который ему, после долгих уговоров, всё-таки показал дядя Коля.
- Теперь, кажись, въехал! - зарываясь лицом в опавшие листья, сообщил Денис, прижатый к земле мощным Женькиным захватом.
- Давай, Жека, теперь я попробую! - не терпится Мишке Архипову.
- Тебя, Жека, редко видно. Куда пропал? - спросил Юрка Романенко, - Мы вчера пять - ноль выиграли!
- Дел дома полно! - отмахнулся Женька, - Здесь захват левой, а потом - подсечку! Ага! Вот так!
Лучше всех у Кацмана получилось.
- Лёнька, ну у тебя и реакция! - восхищаются пацаны.
Кучерявый Лёнька довольно отряхивает нарядные брюки. Хорошо, что мама его не видит - тут бы такой концерт начался...
- Лёёнь! Лёня! Вот ты где! - по асфальтовой дорожке цокают тонкие каблучки. Машка Иванова идёт. Только у неё походка такая. Все пятеро мальчишек одновременно поворачиваются в её сторону.
- Пойдём быстрей! - приказывает она своему партнёру, Опаздываем! Вадимовна опять сердиться будет!
- Пока, пацаны! - смущённо улыбается Кацман, подхватывает свой рюкзак и отточенным движением подаёт Машке руку.
Машка изящно поворачивается, при этом её широкая юбочка взлетает выше колен, на мгновение открывая загорелые, точёные, ножки.
Женька, шутливо хлопает Мишку по подбородку снизу вверх. Ишь, челюсть отпала. Хотя сам ещё долго смотрит вслед, любуясь лёгкой Машкиной походкой. Если бы на свете не существовало Любки Козловой, он, наверняка, влюбился бы в Машку.
Эти две девчонки нравились всем без исключения пацанам, но по-разному. Если Любку хотелось немедленно прижать где-нибудь в уголке, то Машку - пригласить в кино или по парку просто погулять. На Любку долго смотреть тяжело: мысли всякие в голову лезут. При Машке даже обматериться как-то неудобно было или анекдот похабный рассказать. Ей же можно любоваться хоть целый день - просто смотреть, как она голову поворачивает, или смеётся, или ногу на ногу закидывает: до того у неё всё красиво получалось, что прямо сердце куда-то падало, будто в пропасть. При виде Любки - у пацанов ничего не падало - наоборот...
Любка с трудом два слова могла связать; Машка - на пятёрки училась, и успевала между соревнованиями в олимпиадах по математике участвовать. Но снилась мальчишкам отчего-то только Козлова...
И вот Любка опять заболела... "Что с ней случилось?" - мучается Женька. Спросить не у кого. Никто на этом белом свете о Женькиных чувствах не догадывается. Даже лучшему другу не рассказал.
Кстати, Сашки сегодня что-то долго нету, договорились же встретиться...
- Эй, знаете, чё!? - мимо по дорожке проносится какой-то запыхавшийся мальчуган, - Там покойник!
Мелюзга разом посыпалась с яблони:
- Где? Где покойник? Пойдём, посмотрим!
- Там! - машет пацан в сторону Реки, задыхаясь от быстрого бега, - На косе! Баладурин, мгновенно ловит его за шиворот:
- Чего там?
- Да отпусти! Придурь из седьмого "Б" утонул!
...Дальше все события остались бы в Женькиной памяти как бесконечный ночной кошмар, когда во сне бежишь сквозь вязкий густой туман, а он связывает тебя по рукам и ногам, и каждым шагом сил остаётся всё меньше, и что-то страшное неотвратимо надвигается на тебя.... Но Женька - никогда не видел снов по ночам. Для него существовала сейчас только эта реальность, и сознание действовало отдельно от тела.
Сознание зафиксировало сначала дыру в заборе, затем - прибрежные кусты, возбуждённую толпу, перекошенную физиономию Петьки Зыркина, потом кучой брошенные на землю Сашкино барахло, потом - голову, торчащую из воды шагах в двадцати от берега. Вот исчезла, а через миг - уже гораздо дальше... Кроссовки - уже в воде сорвал. Тело - будто огнём обожгло: это всё-таки не летом нырять...
- Ну? - Витька Лобов взглянул на часы, - Песец придурку!
- Дааа, - протянул Зыркин, - Недолго Колдун дёргался!
- Он его не найдёт! - согласился Ванька, приплясывая от нетерпения,- Воронка там.
- У тебя воронка, сам знаешь где! - возразил ему Сява-Упырь, - Спорим - Вохра его вытащит! Только - на деньги! Пацаны, вы свидетели!
- С тебя причитается! - напомнил Зыркин Лобову.
- А давайте ещё поспорим! - предложил Бизон, - Я говорю: Придурь загнулся!
- Живой! Ставлю ... рублей! - заорал Хавка.
- Пацаны, ещё у кого ставки?
Из года в год в этом месте тонуло за лето двое - трое, но дураки лезть на верную погибель не переводились. Тёплые сточные воды выбрасывал Комбинат день и ночь, и воронка здесь, конечно, была, да не одна...
...Женьку завертело в чёрном пространстве, где нет ни неба, ни земли. Женька подавил инстинкт сопротивления и приказал себе расслабиться, покориться воле течения, чтобы остались силы на самое главное - разглядеть и поймать в этом адском водовороте человеческое тело. Пару раз упустил, и вот, когда уже, казалось, лёгкие сейчас взорвутся - всё-таки получилось.
- Э, Санька! Санька! - орал он изо всех сил.
Но Сашкины глаза были закрыты, и голова лишь беспомощно моталась на тонкой шее. Не держал бы Женька - бульк, и прощай! Оставалось только к берегу быстрей подгребать и надеяться, что осталось у него хотя бы пара минут...
Когда Женька, с Сашкой на руках, ступил на твёрдую землю, ниже того места, откуда нырял, он увидал, как вдалеке по берегу к ним несутся пацаны, прямо через коряги и строительный мусор.
- Санька! Ты живой? Ну? Санькаааа!
Сашка лежал на пожухлой траве, как выкрученная мокрая тряпка.
Вокруг них мгновенно сомкнулась довольно большая толпа. Все что-то кричали и наперебой давали советы. Но, едва разглядев жуткие набухшие вены на тонкой шее и розовую пену вокруг носа и рта утопленника, многие с визгом отпрянули в сторону. Какой-то маленький пятиклассник даже заревел, как девчонка. Кто-то неумело перекрестился слева направо...
- Оп-па! - радостно взгвизнул Упырь, - Вохра рулит!
- Синий уже! Значит, песец! - не сдавался Витька.
Женька и сам не понял, как он это сделал. Всё-таки уроки Бориса Иваныча даром не прошли, не зря заставлял он их до автоматизма движения отрабатывать. Женькины руки, как бы действуя отдельно от него самого, перевернули Сашку на живот. Так, дальше - перебросить через колено, и - два пальца в рот...
- Бееее! - с отвращением вздрогнула толпа.
- Не так надо!
- Да чё он делает?! Надо пульс сперва проверить!
- Не, надо зрачки смотреть!
- Дыхание! Нос в рот!
- Наоборот! Рот в рот!
- Не дышит уже!
- А! ААА! Покойник! Правда - покойник! Ааа!
Мучительно долгие доли секунды растянулись для Женьки в года. С того мгновения, как он нырнул, слух у него почти отключился. Крики вокруг слились в какое-то приглушенное жужжание. Сашка в его руках - такой холодный, такой неправдоподобно худой: все кости насквозь видно...Женьке стало по-настоящему страшно...
А Мишке Архипову страшно стало по другой причине: он на Зыркина случайно посмотрел. Петька в первых рядах стоит; дышит часто-часто, то и дело слюни, изо рта ручьём текущие, кулаком утирает. И ухмылочка эта кривая на блёклом его лице временами появляется.
Пелена зловещей тишины разорвалась, наконец, для Женьки самым прекрасным звуком на свете - Сашкиным хриплым кашлем. Как в этом тельце столько воды уместилось?! Женьке показалось - ведро, не меньше. Всё, теперь можно перевернуть.
- Карим...Карим! - прохрипел Соколовский, открывая глаза.
- Дыши, придурок! - встряхнул его Женька, - Дыши, давай!
- Живой! Живой! - закричали вокруг.
- Они все живучие! - разочарованно сплюнул Лобов на прибрежный песок.
- Эй, пропустите! - кричит, расталкивая пацанов, Денис Баладурин: вслед за ним - мужик с тёткой из "Скорой помощи". Только сейчас сообразил, что на Сашке одежды-то совсем нету. То есть - трусов даже. Заморачиваться, отчего ж так произошло, недосуг тогда Женьке было.
Запоздалый хриплый мат физрука никто не слушал: многие к дороге помчались, на машину поглазеть.
- А у вас, правда, наркотики есть? - уже пытал водителя "Скорой" тот самый боязливый пятиклассник, - а покажиииите!
- Я те щас покажу, говнюк! Вали отсюда! - лениво отвечал шофёр.
Женька, конечно, убедиться захотел, что с Сашкой нормально всё, и потому, поспешно натягивая штаны - вот Дэну спасибище - прихватил - ломанулся вслед за медиками. И вдруг услышал за спиной:
- Держи, Хава! Повезло тебе - живучий оказался!
- Э, Витёк! Чё за лажа! Тут не всё!
Женька слышит их, а сам от Зыркина глаз не отрывает. Что-то подсказывает ему: Петька - вот главное зло. Рыжий Сява-Упырь первым попадается на Женькином пути:
- Э-Э! Жека! - пятится он, - Мы... это... мы - ничё! Колдун сам в воду полез! - И, не дожидаясь, рванул напролом в кусты - от греха подальше. Лобов же просто молча развернулся и спокойно пошел прочь: не будет он больше из-за всяких в драку влезать, и так чуть на учёт не поставили в милиции. Брат сказал - всё равно им, нерусским, скоро крышка. К тому же Бизон точно знал - ВОхра в спину бить не будет.
- Ах, вы, гады! - ласково говорит Женька, - Ставки сделали, да?!
- Ну и чё?! - проблеял Зыркин, в упор глядя на Женьку глазами - дырочками., - и вдруг губы его затряслись, - Чё ты к нему прилип? Кто он такой?! Значит, он - человек, а я? А я - кто? Хрен собачий?
- Живьём закопаю! - не помня себя, кричит Вахрушин. Какое-то мгновение - и Петькина клиновидная башка уже колотится о землю, комья липкой грязи взлетают и шлёпаются из-под неё во все стороны.
- Убью! - рычит Женька.
- Жалко, что он не сдох! - выдохнул Петька прямо ему в лицо, и этими словами сам подписал себе приговор.
В ту секунду лёгкое движение Женькиных пальцев могло не только оборвать жалкое коротенькое Петькино существование, но и поломать разом несколько других судеб. Скоростная трасса жизни вновь подбросила развилку: направо пойдёшь - что-то найдёшь; налево пойдёшь - ... Только в сказках даётся герою время подумать, а здесь...
А здесь - Мишка с Денисом за него подумали. "Прости, Жека!" - долго извинялся потом Баладурин за тот болевой приёмчик, которым он Женьке чуть руки не вывихнул. Но даже не это спасло жизнь Зыркину, а то, что Архипов вдруг негромко, с отвращением произнёс:
- Гляньте, пацаны: он, похоже, тащится...
У Петьки закатились глаза, и по лицу блуждала блаженная улыбка... Женька отскочил, как ошпаренный. Зыркин схватился за горло и хрипло закашлялся.
Это стало уже последней каплей. Никого больше видеть не хочет Женька. Вообще - никого!
Старый мудрый клён понимает всё... Он всякое повидал, и мог бы сейчас дать совет этому белобрысому тринадцатилетнему пацану, который обхватил его руками и прижался щекой к жесткой, изъеденной глубокими морщинами, коре. Он мог бы поведать Женьке, что было, что будет, и даже - чем сердце успокоится. Но - не владеет дерево речью человеческой, а мы - люди - не способны различить слова в шуме листьев...
Мальчишка не плакал - он не умел это делать. Посмотрел на свои руки, словно видел их в первый раз. Этими руками Женька сегодня спас одну жизнь и едва не оборвал другую. Это потом, через много лет, задумается он о том, что могло бы быть, если.... Ах, это коварное "если"! Если то, если сё...
Женьку трясло, но не от холода: дрожь шла откуда-то изнутри. Ведь они с Петькой когда-то "на дело" вместе ходили, как они это называли. Короче, в магазинах да на рынке по мелочи приворовывали: жрать - то охота. Особенно Зыркину: отца у него не было, а мать - на инвалидности. Везло им - ни разу не попались. Петька говорил - удачу, мол, Женька приносит. Говорил, вырастем мы с тобой, Женька - банду организуем. Настоящую. Никогда друг друга не предадим, против всех будем стоять. Как в фильме про четырех крутых пацанов. Мочить будем всяких богатеньких козлов, и деньги раздавать, кому нужны. Фильмы Женьке смотреть было некогда, да ну его, это кино. В жизни бы успеть разобраться...
Только вот, после того, как Петька в первый раз кошелёк стырил - не стал с ним больше Женька ходить. Деньги красть - рука не поднималась. Еда - другое дело. Так он Петьке и сказал.
Женька поднимает глаза вверх. Ажурно - кленовое небо и рыжеватое солнце тоже не могут ему ответить. За что? Почему они так Сашку ненавидят? Колдуном ещё прозвали... Вот уж действительно - придурь! Где-то он - сильно умный, а где-то...
И понимает Женька - он теперь кого угодно убить может за этого "придурка"...
]
