Семейный роман

 

• Все авторские права на данный текст принадлежат
• Елене Илориной (lejmi@list.ru)
• На сайте Библиотека МУЖЕСТВО ЖИТЬ этот текст размещён исключительно в ознакомительных целях

Ржавым гвоздём по сердцу царапнули отметины грязных ботинок и дырка, сигаретой прожженная как раз посредине страницы. Женька сам не помнил, сколько он простоял, намертво вцепившись в раскрытую книгу...

Глава 5.1
      Шекспир.
     

- Жека, привет! - слышится в приоткрытую дверь. Женька глаза к выходу скосил, насколько получилось. Это - Дениска Баладурин пакетом шуршит, на цыпочках крадётся. Непонятно, зачем осторожничает - Женька ведь не спит...
      - Привет! - отвечает Женька, пробует чуть-чуть повернуться: он на левом боку лежит. И тут же - от боли перекашивается. За Денисом вслед Юрка с Мишкой появляются, на всех халаты белые накинуты. Длинноваты халаты для пацанов, поэтому выглядят эти трое, как банда привидений. Попытка засмеяться мгновенно отдаётся для Женьки дикой болью в правом боку.
      Слишком много белого цвета перед Женькиными глазами в последнее время: белые стены, белая подушка, белые простыни. Да вот ещё медсестра говорит: за окном сегодня тоже - белым - бело. Но Женька на снег поглядеть не может сейчас: ему не то, что с кровати вставать, ему даже на спину поворачиваться нельзя. Только на живот или на левый бок. Ещё эта капельница всё время мешается...
      Никогда бы не подумал Женька, что может стать таким беспомощным. Не-не, только не он! Болеть могут малыши, старики, старухи всякие. Но не он - Женька.
      Но, видно, лимит какой-то у каждого человека всё-таки есть - сколько времени ему по жизни в больнице провести. Загостился совсем Женька среди крашеных стен, пропитался больничным духом, объелся казённой каши.
      - Мы тут тебе...вот! - протягивает Дениска пакет, потом соображает, смущается, сам начинает вытаскивать по порядку. Ну, конечно, яблоки с апельсинами - что ж ещё в больницу нести!
      - Спасибо, пацаны! - говорит Женька, - Ну, как там у вас дела вообще? Рассказывайте!
      Баладурин присаживается на стул возле кровати. Видно, что совсем непривычно ему друга видеть вот такого, как лягушка подопытная, распластанного. Мишка с Юркой молча стоят за его спиной, с ноги на ногу переминаются. Женька непроизвольно нюхает воздух. Мальчишки принесли с собой смешанный запах бензина, курева, снеговой морозной свежести и молодой, здоровой уверенности в торжестве и продолжении жизни. Как будто явились сюда, в это белое царство, из иного - цветного и звенящего мира, откуда их приятеля Женьку Вахрушина выкинул нелепый случай. Хорошо ещё - не на время, не навсегда.
      А случай-то и впрямь - дурацкий.
      Дело-то вот как было. В пятницу вечером сидел Женька дома, утюг ремонтировал, слушал, как Светка учится читать, а самому, конечно, с Сашкой хотелось поболтать. Сашку нельзя сейчас лишний раз тревожить - он прекрасно понимал. Поэтому, как бы ни скучал Женька, а больше идти не хотел никуда. Хотя мог бы - и мать дома сегодня, и дела домашние переделаны, и отец с работы трезвый пришёл, не буянит, тьфу-тьфу! Зарплату вчера получил - не сорвался. А вот неохота - и всё!
      Сашка опять обколотый лежит... Куда ещё колоть-то, с возмущением думает Женька, и мороз по коже пробегает, как тогда, на берегу. Там ему показалось, что держит в руках скелетик, кожей обтянутый. То-то тепло одевался Соколовский, даже в жару.
      В тот злополучный день, когда "Скорая" увезла Сашку в больницу, Женька места себе не находил. К Сашке, естественно, не пустили. Туда даже Марину не пустили - реанимация всё-таки. Пока в машине везли - нормально, в приемный покой заносят - остановка сердца...
      В коридоре больничном так и стоял - в мокрых кроссовках. Уборщица злобно взглянула было на лужи на полу, на отчаянное лицо пацана, но неожиданно для самой себя спросила:
      - Родня, что ль?
      - Брат, - ответил Женька.
      - А, ну, Бог даст - откачают... Бог даст...
      Женька на один и тот же плакат смотрел, так и не запомнил ни единой буквы. Только билось в голове: "Давай, просыпайся, придурок ты этакий! Просыпайся!" Непонятно, почему, но произошедшее с Сашкой воспринималось, как сон. Женька глаза закрыл и попробовал сердце представить: как выглядит оно, как бьётся... Вот незадача: не знал он, на что похоже оно - сердце человеческое. Не интересовался просто никогда - а зачем ему?! Вот как двигатель устроен у автомобиля - это да! Ночью разбуди - расскажет! До последней детальки! Но сердце...
      Может, они на биологии проходили - Женька не помнит. Шумная у них биология : училка молоденькая совсем, сразу после института, и класс на ушах стоял. Запомнил Женька какие-то пестики - тычинки да луковую шелуху. Зачем это надо вообще изучать? Сразу объяснили, где что у человека находится! Это же - самое важное!
      Ох, и ржали они на биологии: то скелет человеческий в настоящую милицейскую форму нарядят, то с Мишкой Архиповым как-то шкаф открыли, где змея заспиртованная в банке хранилась, по всем этажам бегали - девчонок пугали... Особенно Любка Козлова тогда визжала - на стол аж забралась...
      Теперь - жалеет Женька потерянного времени. Кажется ему - если бы представил он себе здоровое, правильное сердце, так и у Сашки бы всё сразу наладилось...
      Что ещё может Женька сделать сейчас? Стоять и ждать.... Говорят, в таких случаях люди молятся. Типа, модно стало - креститься всем и в церковь ходить. Вон, даже президент наш с министрами своими там ошивается. Смешно это Женьке и противно: так врут, ну так врут!
      Вспомнил Женька, как к ним в школу отец Владимир приходил. Собрали их вместе с "Б" классом, и слушали они попа целый час. Священник про алкоголь и наркоманию тему загонял. Потом спросил: у кого, мол, вопросы есть. Кацман встал и спросил: "Почему я должен тут сидеть - уроки давно закончились?!" - и свалил. Ну, это ж Кацман - он вечно права качает. У Женьки вопросов тогда не было, а сейчас бы он обязательно спросил. Спросил бы, почему так несправедливо устроено: сволочи живут да радуются, вот хотя бы те же наркоторговцы, а Сашка ещё даже пожить не успел...
      "Да что я такое думаю!" - пугается пацан собственных мыслей. "Сашка обязательно будет жить!" И они с Женькой вместе на джипе поедут - он видел!
      Эх, Сашка, Сашка, что ты наделал!? Чего ты кому доказать хотел?! Даже плавать-то не умеет - воды боится. Зыркин специально это место выбрал. Женька сам только разок туда нырял в прошлом году: завертело, как в мясорубке, думал - не выплывет. Коварное место....Даже для Женьки. А для такого, как Соколовский - вообще - смерть...
      Нет, это слово даже мысленно произносить нельзя! Вот очнется Сашка - тогда Женька как следует отматерит этого "умника"!.
      - Совсем обнаглели, молодёжь! - дребезжит над ухом возмущённый старческий голос: дряхлый дед в больничных тапках вдоль коридора на костылях хиляет. Выходит, Женька вслух обматерился и не заметил... Всё, прекращать надо это дело, а не то совсем в папашу превращусь.
      Проскакал дед мимо Женьки: шея длинная, морщинистая, в шишках вся. И несёт от него, как из сортира, аж глаза защипало. Подумал Женька - а если он сам, через много лет, в старика вонючего превратится? Нет, решил себе пацан, как только замечу, что начал стареть - пойду и утоплюсь. Камень на шею повешу - и утоплюсь! Как Герасим. Или - не Герасим? Какой-то рассказ они с Валентиной Ивановной читали. Многие ревели - собачку жалко...
      А Сашку им, выходит - не жалко. Вот суки - ещё и поспорили на него! Как в казино ставки сделали. У Женьки кулаки сами собой сжимаются: опять захотелось Зыркина придушить. Нет-нет, решил Женька - не будет он думать про Зыркина. Главное - пусть Сашка очнётся! Просыпайся, Сашка! Мы с тобой ещё на рыбалку съездим! И в лес! Я Марину попрошу - она отпустит...
      Марина по лестнице спускалась - Женька сначала даже не узнал её: двигалась, словно кукла деревянная. Застыл Женька на месте - сердце вниз ухнуло. Но тут она сказала:
      - Всё хорошо, Жень! - и даже улыбнулась немножко.
      К Сашке врач его не пустил, однако заявил:
      - Раньше, В Советском Союзе, за такие дела медаль давали!
      Женька представил на секунду медаль, пришпиленную на свою китайскую олимпийку фирмы "Abibas". Оборжаться можно, чес-слово! Герой!
      - Да ты расслабься! - советует доктор, - Ишь, сжался весь, нельзя так! Накатить бы тебе грамм сто, да молод слишком! А Вы, Марина Сергеевна, сейчас домой - и спать! Состояние Вашего сына стабильное, завтра утром придёте.
      - Неет! - одновременно замотали головой Женька с Мариной. Доктор слушать их не стал - затолкал в такси, и до утра велел не появляться.
      Женька думал тогда - Марина его задушит: так крепко обняла. "Теперь у меня два сына" - сказала она, а у самой с тех пор морщины у губ как залегли - на всю оставшуюся жизнь. "Ага, ты с одним сначала разберись!" - думает Женька.
      - Ты чего в воду полез, дурья твоя башка? - вот какие "ласковые" слова услышал Соколовский, когда его друга наконец-то на минутку пустили в палату.
      - Женька...
      - Молчи! - зашипел Вахрушин, - Тебе говорить нельзя! Зато я скажу: летом буду тебя учить плавать. Чё рожу сквасил?! Не будешь учиться - сам утоплю! Как Герасим эту свою...
      - Му-Му... - тихонько подсказал Сашка.
      - Тоже мне, умник нашёлся - проворчал Женька.
      Не мог он долго сердиться на Сашку.
      - Светка тебе, короче, привет передает! - Женька подошёл поближе, стараясь не выдать волнения при виде посеревшего лица своего друга. Загар действительно постепенно сходил, и Сашка сейчас смахивал на шкетов из документального фильма про концлагеря. Водили их как-то всем классом на такой фильм. Только вместо лагерных нар у Сашки - больничная кровать, а вместо фашистов - Зыркин с компанией. Хотя Витька Лобов - самый настоящий фашист, он не скрывает, и гордится этим даже.
      А пацаны мелкие разнесли после по школе, как дело было. Саньку выловили после уроков, на берег затащили и раздели догола. Зыркин трусы в воду швырнул: доставай, мол. Оно вроде бы в том месте и неглубоко, да только фокус-то в чём: ямин полно. Шаг не туда сделаешь - и п.....ц.
      Мент, конечно, в школу наведался, да толку: все, падлы, в один голос поют: сам да сам. Выпендриться, мол, захотел, крутизну показать. ТрусЫ? А чего - трусы? Может, резинка лопнула! Да и англичанка: "Хотел поднять свой рейтинг в коллективе. Вы знаете, подростки порой бывают совершенно неадекватными! Это всё гормоны, гормоны..."
      - Свете тоже привет! - прошелестел Сашка.
      - Ну... Ты это.... Как вообще? Больно, да?
      - Нет, - моргнул Соколовский, - Домой хочу!
      Про Петьку у них с Сашкой особый разговор вышел.
      - Жень, ты понимаешь, что, если б ты его убил, - начал Соколовский, - Ты бы сейчас...
      - Знаю, Саш - сидел бы! И чего? Не убил же! А надо!
      - Даже не думай об этом! - приказал ему Сашка, - Я же знаю, что ты из-за меня... Зыркин тут не при чём - я сам полез. Я думал, там мелко...
      - "Мелко"! - горячится Женька.
      - А как бы я домой пошёл? Голый? Они у меня всё отобрали!
      - А если бы я не успел?!
      - Жень, я тебе одну вещь скажу, только ты не смейся!
      - Говори уже!
      - Не трогай Зыркина: я возле него тень видел!
      - Блин, Санька! А я - возле всех её вижу! И чё?!
      - Не такую.... Как бы тебе объяснить... Смерть возле него ходит, понимаешь?
      - Правильно! - сердится Женька, - Он тебя чуть на тот свет не отправил! Ты мне тут уши не шоркай, Соколовский, иди бабке Матвеевой басни свои рассказывай! Колдун несчастный!
      - Ладно, не хочешь - не верь! Только обещай, что не тронешь Зыркина!
      - А если он нарываться начнёт?
      - Тем более!
      - Ладно,- нехотя обещает Женька. В конце концов, Сашка ничего так просто не говорит, как потом выясняется... - А вот смотри, Саш, мне дядя Коля рассказывал, как он первый раз... ну, человека, короче, убил. То есть - "духа". Говорит, потом так пакостно было. Получается, там убил - герой, а здесь за это - в тюрьму. Я много про это думал. Убить-то можно по-разному. Там, понятно, война. Не ты - так тебя. Я вот даже не знаю, Саш, что бы я там делал.
      Тяжело у Женьки на душе: на самом деле ему, конечно, воевать бы не хотелось. Никогда. Лучше людей спасать - вот реальный кайф. А дядя Коля ему даже сказал один раз такую вещь странную: может, говорит, у него и детей нет, потому что людей убивал. Вот ещё, подумал тогда Женька, если это правда - тогда и народу на Земле вдвое меньше было бы. И вообще - это даже не люди были! Разве они - люди?!
      - Хватит! - зашла в палату медсестра, - Иди, мальчик!
      Женьку передёрнуло при виде шприца. И всю эту дрянь она вколет Сашке! Бе!
      - Завтра приду! - пригрозил Женька уже на пороге...
      Школьная жизнь без Сашки шла своим чередом. Исчез с уроков Петька Зыркин, зато вернулась Любка. Они с Валеркой часто прогуливали уроки и обнимались в коридоре на обшарпанной низенькой скамеечке. Учителя давно махнули рукой на сладкую парочку.
      Валерка переживал трудные времена: заветная мечта о карьере юриста грозила рассыпаться в одночасье. Валерка снова начал заикаться, с каждым днём всё сильнее. Иногда даже мать не могла понять от него ни словечка - приходилось общаться записками. Снова визиты: к психиатру, к бабкам-знахаркам, даже в какой-то магический салон заглянули Шамсутдиновы. Деньги утекали в никуда. Валеркин отец уже внаглую, не скрываясь, брал взятки со всех подряд. Воровал, где только возможно. Героиновая река не встречала более никаких препятствий на пути в В-ск.
      Кости старого татарина - Валеркиного деда - давно сгнили под могильным холмом мусульманского кладбища, а Валерка продолжал страдать. За что - он не понимал. В каждой клеточке тела проснулся давний страх. Разум не помнил - тело помнило. Как жить дальше, спрашивал себя парень. На уроках трясло от ужаса, когда захлопывалась дверь класса. В туалет и ванную - только с открытой дверью. Казалось ему - окна и двери обязательно заклинит - и он задохнётся. До школы - только пешком: в транспорте страх просыпался и душил Валерку. Умом понимал, что так нельзя, но тело... Тело предало его. И только наедине с Любкой Валерка чувствовал себя человеком. Мужчиной. Ведь с Любкой, собственно, и разговаривать-то было необязательно...
      - Козлова? - переспросил брата Яков Моисеевич, помешивая кофе, - Да, конечно, помню. С моим Лёней в параллельном классе учится. Следовательно, это и твоя пациентка. Я подозревал, Миша!
      - Осложнений не было? - поинтересовался Михаил Моисеевич
      - По моей части - нет.
      - Как раз по твоей части - всё идеально! - засмеялся психиатр, - А мне вот пришлось у неё приступ на дому купировать. Сложный случай, хочу тебе заметить. Родители категорически против официального оформления, приходится работать в частном порядке. Но, боюсь, в один прекрасный день...
      - В один прекрасный день, Миша, они хотят пожениться! Кстати, ты молодому человеку какой диагноз поставил?
      - Вряд ли! У Шамсутдинова ситуация даже посерьёзней!
      И две юные судьбы окончательно утонули в потоке научных терминов. Медицина чудес не признаёт...
      Именно поэтому Сашка не стал рассказывать никому, что там, на глубине, когда сознание его отключилось, он увидел Карима. "Ты сейчас вернёшься, Искандер" - ласково сказал старик. Они находились в странном месте: где-то далеко на горизонте неподвижное тёмно-синее море сливалось с небом; вместо земли - ослепительно-белый песок, но ещё белее были длинные одежды старого узбека. " Сегодня твоя земная жизнь закончилась, но ты будешь жить среди людей, жить долго! Аллах тебе поможет, и я помогу!" "Я не мусульманин, и никогда им не стану!" - возразил Сашка. "Это неважно. Если б знали люди на земле, как это неважно, - с горечью заметил старик, - Всевышний един для всех людей! "Мы увидимся ещё, Карим?" " Может быть. Если будет на то воля Аллаха!" "Карим, подожди! Карим!" - закричал Сашка. И тут - увидел перед собой солнечный свет и Женькино перекошенное мокрое лицо...
      Сашка поправлялся медленно; октябрь уже дошёл до середины, однако погода стояла нехарактерно тёплая для В-ска, даже листья не все облетели. С нетерпением ждал выходных, но в пятницу вечером друг явился с виноватым и смущённым видом:
      - Санька, ту это, короче... Батя меня завтра с собой хочет взять! Его мужик с работы, короче, в сад позвал: ремонт надо помочь делать. Сказал - шашлыки будут! Не обидишься?
      - Нет, конечно! - быстро подтвердил Сашка, но так захотелось ему крикнуть: "Лучше не ходи туда!" Почему - он и сам не понял. Заныла тревожная нотка в душе при виде сияющей Женькиной физиономии. Это ведь не зависть. Конечно - не зависть! Тогда - почему?!
      - Э?! Куда!? Лежи, давай! - пригрозил Женька, заметив, что Соколовский пытается приподняться с кровати, - Лежать, я сказал!
      - Я уже давно встаю, пока Марина не видит, - Сашка вылез из постели и, пошатываясь от слабости, прошлёпал босиком к шкафу:
      - Отец посылку прислал. Подарок на День рождения!
      - У тебя сегодня денюха? - смутился Женька. Надо же, забыл спросить. Друг называется!
      - Нет, в ноябре, просто посылка раньше пришла. Вообще-то теперь у меня два Дня рождения. Если бы не ты...
      Блин, ну чего он опять начинает! Подобных разговоров Женька наслушался - дальше некуда. Конкретный передоз начался.
      - Ништяк, Санька! Супер! Американская?
      - Немецкая.
      Она отливала золотом и бездонной чернотой. Она была прекрасна. Женьке даже руки захотелось вымыть, прежде чем прикасаться к чудесной незнакомке. Сашка кивнул:
      - Пробуй!
      - А чего я? Сам пробуй! Ты учился!
      - Давай-давай!
      Самая крайняя тонкая струна отозвалась Женьке прозрачно-серебряным чистейшим звоном, от которого завибрировал воздух в комнате
      - Санька, лучше - ты...
      Не знал Женька, что бывает вот так: невыносимо плохо и отчаянно хорошо в то же время. Кода Сашкины длинные пальцы тронули струны, а те в ответ послушно взорвались миллионами звуков, Женьке вдруг стало тесно. Тесно в этой комнате, в этом доме, в городе.... Вообще - на земле. Даже в собственном теле - тесно...
      Грохот океанских волн, слышанный лишь однажды в кино, но такой невыносимо знакомый и притягательный, заставляет сердце биться в два раза быстрее. Тоскливые протяжные крики неведомых птиц то взлетают выше облаков, то резко обрываются на самой высокой ноте. Мелодия - языки пламени под порывами ветра - неукротимая, жгучая, острая, как лезвие ножа. И вдруг - мягкая, тёплая, мурлыкает по-кошачьи; обманывает, убаюкивает, чтобы в следующую секунду взорваться огненным смерчем, рассыпая искры, вызывая дикое, отчаянное желание распахнуть окно, а ещё лучше - бежать.
      Сбежать туда, где над головой только безлунное небо, бархатно-чёрное, с россыпью звёздных огоньков, где бесконечный степной простор, где отражаются в глади невидимой реки алые отсветы костра.
      Музыка что-то обещала, и звала, звала...Женьке захотелось дико закричать, завыть от щемящей, рвущей изнутри непонятной тоски, но тут гитара жалобно вскрикнула в последний раз и умолкла...
      Сашка поднял глаза:
      - Что видел?
      - Огонь - мгновенно, не задумываясь, выпалил Женька, - Саш, это чё было?
      - Фламенко.
      ...Женька повторял про себя нездешнее слово, красивое и загадочное, когда ехали с отцовым приятелем в машине к его родным шести соткам. И звенела где-то внутри эта музыка, пока Женька доски распиленные таскал, кирпичи подносил, да ещё грядку перекопать сам напросился - душа работы требовала.
      - Вот, Дмитрий, помощник у тебя растёт! - искренне восхищался хозяин, когда сели перекусить, - А ты чего сад не возьмёшь? Сейчас не так дорого взять можно, и с домиком. Тут через две улицы чуть не задаром отдают - давай, пошли, посмотрим!
      - Не, не хочу! - отмахнулся отец.
      - Зря, Димка! Молодёжь нынче в сады не загонишь, а твой-то - молодец! Давай вторую сам! А то мне - за руль.
      Женька в сторонке разводил костёр, и уши горели. Не от того, что день тёплый выдался, солнечный, прозрачный весь. И не от того, что огонь рядышком весело затрещал. Просто отец сказал, опрокинув стопку и похрустывая солёным огурцом:
      - А то! Женька у меня - мужик! Всё умеет! Машину водит уже! Даже суп варит и пироги печёт!
      - Вот это да! Ну, Женька, щас костёр прогорит, шампура достанем - и за шашлык возьмёшься! Правда, пирог можешь испечь?
      - Могу, - смущенно пожал плечами Женька. Нашли тоже, чему удивляться: просто посмотрел разок, как тётя Маша делает, а потом сам попробовал - вроде получилось. По крайней мере, дома все ели и ни крошки не осталось.
      - Это ж надо! А моей барышне - двадцатый пошёл - куда там! Чайник-то вскипятить толком не может! На повара учиться хочешь?
      - Не знаю - неопределённо ответил Женька. Вот ещё - на повара! Вообще-то Женька о будущем серьёзно пока не думал. Может, на электрика, или на сварщика... Главное - от школы бы отвязаться поскорее!
      - А на повара - тоже неплохо! В армии кашеварить будешь. Нужная профессия, - всё не может успокоиться мужик. Сколько Женька потом не пытался его имя вспомнить - так и не смог. Как отрезало.
      - Ага, загонишь щас молодых в армию! - отец уже порядком подвыпил и дошёл до стадии активной болтовни, - Косят, п.....сы! В наше время такой ерунды не было!
      -Ты чего, Дим, новости, что ли, не смотришь? Вон сколько пацанов в "горячие точки" посылают! Конечно, кому охота ребёнка на смерть отправлять?! Не, не дай Бог!
      Женька подкинул новых веток в костёр - огню нравится: сразу веселее гореть начинает. Что бы там не говорили, а армию он, конечно, пойдёт. Чё, не мужик, что ли?!
      Блин, какая же музыка красивая - фла-ме-нко! Сашка говорит - испанская. Даже танец есть, хорошо бы про это у Машки спросить, да не решится Женька подойти к ней со своими вопросами. А музыка продолжает звенеть в крови, от неё становится жарко, как от огня. Может, не зря Сашку прозвали Колдуном? Что-то такое в нём есть непонятное. Но зато - как играет, блин! Женьке так никогда не сыграть...
      - Женька, чегой - то костёр у тебя долго горит! - орёт отец. Так, сейчас пошла стадия "подвигов". Счастье сегодня привалило пацану, но, как всегда, однобокое. Впервые его отец с собой куда-то взял, и Женька мало сказать, что обрадовался. Мечтал много лет о подобной поездке - в настоящей мужской компании, с родным отцом. Только показуха всё это: перед чужими папаша Женьку расхваливает, а дома.... Всякое бывало дома. И ремнём, и табуреткой, и даже утюгом как-то раз.... А Женька - никак не мог сидеть смирно - всё лез их с матерью разнимать...
      - До утра сидеть, что ли?! - отец подходит к костру с другой стороны: развезло его уж изрядно, шатается.
      - Димка, стой! Ты чего делаешь?! - истошным голосом кричит хозяин. Поздно...
      Справа от Женьки распускается огромный, нереально красивый огненный цветок.... О том, что происходило после, Женька старался не вспоминать: одна сплошная боль. Хорошо, не лицом к костру стоял. Папаша, уже ни на копейку не соображающий, бензинчику решил плеснуть - чтоб, значит, быстрее прогорело. А Женька - чуть вместо шашлыка не изжарился... Мало того - когда пламя с Женьки сбили, увидал отец, что одежда обгорелая к телу пришкварилась, и давай её отдирать. Вместе с кожей.... У Женьки обгорела правая сторона тела: рука, плечо, щека, правый бок и даже нога немножко. Врач сказал - на всю жизнь шрамы останутся. Ладно, пусть остаются, думает пацан, только быстрее бы выйти отсюда.
      Однако декабрь на дворе, а Женька всё в больнице валяется. Отец приходил один раз - трезвый, опухший, небритый, весь какой-то помятый. Сразу палата маленькой стала, тесной - крупный мужик Женькин отец, высокий. Женька, когда фотки старые рассматривал, удивлялся: совсем другое лицо у него было, очень даже симпатичное. А вот мать - ни на одной фотке не улыбается - даже на свадебной с поджатыми губами стоит, словно на поминках. Нет, решил пацан, не будет он жениться! Ни за что!
      Отец конфеты зачем-то принёс. Женька не смог ни одной съесть, а Светка - тоже не взяла. Медсестру угостили - та обрадовалась, даже Сашке разрешила подольше посидеть вечером в палате. Мать забегала раз в неделю, с неизменной трехлитровой банкой в обшарпанной сумке, на Женьку прямо не смотрела, коротко спрашивала: "Может, надо чего? Скоро выпишут?" Женька мычал: "Не-а!" На том общение заканчивалось. Серые макароны отправлялись в ведро.
      А сегодня вот радость - пацаны зашли с апельсинами.
      - Нормально у нас всё! - сообщил Баладурин, - На Новый год дискотека в спортзале будет! Баран тачку свою разбил, прикинь! Гололёд вчера был - вот он и навернулся. Новую теперь покупает.
      - Ещё Зыркина, короче, менты загребли, - добавляет Мишка.
      Женька резко дёргается и тут же охает от боли.
      - Он, короче, травку в школе толкал и спалился.
      - Хавка его ментам сдал, - уточняет Денис, - Должен был за дозу, а отдавать нечем.
      Говорят, отмазал его кто-то - домой отпустили.
      - Думаете, пацаны - кто?
      - Не знаем, Жень! Но менты даже дело не завели.
      - А Хавка дома прячется, очко поджал! - довольно ухмыльнулся Юрка Романенко, - Петька ему обещал кой - чего оторвать. Петька тааакой борзой стал!
      - Ага! - подтвердил Мищка, - Петька школу бросил, короче. Мать к Баранычу пришла, ревёт, а толку?
      - Бараныч говорит: за счастье, если справку выдам.
      Уходят пацаны - пора им. А Женьке - опять тоскою мучиться. Непривычно ему безделье и противно. Хоть бы Сашка быстрей пришёл!
      - Я пришёл! - пробирается в дверь худенькое тельце Соколовского с огромным, как верблюжий горб, портфелем на спине.
      - А чё рано?
      - А я на физкультуру не хожу, забыл?
      - А... Ну, да...
      Женька запоздало понимает, что ему самому теперь тоже долго на физру не попасть.
      - Санька, расскажи чё - нить интересное!
      Женька обожал Сашкины рассказы. В больнице, когда перед глазами только подушка да кусок стены, они были просто спасением для Женькиных мозгов. Тем более - один он в палате лежал - с ума сойти просто...
      - А что?
      - Ну, интересное! Ты всё время чё-нить читаешь!
      - Вот! - Сашка выудил из портфеля толстую книжку и поднёс к Женькиным глазам. "Криминология" - прочитал Женька.
      - Детектив, что ли?
      - Нет, учебник. Для следователей.
      Сашка прочитал пару предложений - Женьку затошнило:
      - Муть какая Давай лучше про море!
      - "Моби Дик", может?
      - Про море?
      - Про самое морское море! Про добычу китов и всё такое!
      - Про китов? Круто! Ну, давай!
      Слушать - совсем не то, что читать. Читать Женька терпеть не мог, разве только тогда учебник в руки брал, когда уж совсем деваться некуда от грозного выговора Валентины Ивановны: "Вахрушин, бутылки собирать всю жизнь будешь или всё-таки учиться? Аттестат тебе нужен или нет?"
      А вот про море готов был Женька слушать всё подряд: и научные книжки, и приключения. Сашка смеялся: вот, мол, видимся теперь только в больнице - то я болею, то ты.
      Но в один прекрасный день Сашка явился странный немного: сел подальше, чем обычно, и отвернулся.
      - Санька, чё у тебя?
      - Нормально всё...
      - Врёшь! Повернись! Кто тебе фонарь засветил?
      - Вв магазин ходил...
      - "Солнечный", что ли? - усмехнулся Женька.
      - Да...
      - Закурить попросили?
      - Ага.... Спросили, с какого я района...
      - Там был такой, сивый, с пятном на носу?
      - Был...
      - Который раз?
      - Что - "Который раз"?
      - Который раз они тебя встретили?
      - Ппервый...
      - Врёшь!
      - Нне совсем... просто у меня сегодня...
      - Бабла мало было! Короче, завтра там опять пойдёшь, от меня привет передашь. Так и скажи: "Сивому от Вохры привет!". При нём только обязательно пересчитай, слышь? Чтобы все до копейки! Скажи, что я с больницы выйду и ... Не, просто пока привет передай! Кстати, ты Шекспира знаешь?
      Сашка осторожно потрогал синяк под глазом:
      - Нет. А он с какого района? Ему тоже привет надо передать?
      Женька чуть с кровати не свалился:
      - Ну, ты - придурок! Писатель такой был - Уильям Шекспир!
      - А-а! Писатель! Знаю, конечно!
      - Интересное у него чо - нить есть?
      - Ну-у... - протянул Соколовский, - "Гамлет", "Ромео и Джульетта", много всего. У меня, кстати, "Гамлет" с собой, правда, на английском, могу по ходу переводить.
      - Идёт! - Женьке показалось это прикольным. Всё равно делать нечего, а так хотя бы про боль забываешь.
      Откашлявшись и приняв важный вид, Соколовский подвинул табурет поближе, достал из рюкзака потрёпанную книжку в черном переплёте, раскрыл и торжественно начал:
      - Итак, действие происходит в королевстве Дания, где живёт принц по имени Гамлет...
      Женька прикрыл глаза, чтоб не видеть унылый больничный потолок. "Во, совсем, как Светка стал - лежу да про прЫнцев сказки слушаю!"...
      ...Женька из больницы вышел только в конце января. Сашка со Светкой, объединяясь в одну команду, совершили невозможное - они обманули его. Вернее, не рассказывали, что творилось дома на самом деле. В семье Вахрушиных страсти кипели далеко не шекспировские...
      В день выписки погода стояла ясная и морозная, градусов под тридцать. Вместо матери за ним зашла Марина, почему-то со Светкой, хотя Светка должна была учиться.
      - Женя, пойдём сейчас сразу к нам! - каким-то странным, искусственно-весёлым тоном сказала Марина, помогая Женьке надеть зимнюю куртку, - Мы с Сашей стол накрыли в честь твоего выздоровления!
      Женька посмотрел на неё внимательно, потом взгляд на сестру перевёл - отвернулась Светка. Женьке стало не по себе - что за секреты?
      На улице сразу перехватило дыхание от холодного воздуха, голова закружилась, дрожали ноги, но Женька упорно хотел идти пешком - свобода, наконец-то! Ожоги, конечно, ещё болели, хотя мазь Марина достала где-то хорошую - шрамов почти не видно.
      Только зачем она дяде Коле в Речное звонила - они с тётей Машей примчались, хозяйство бросили!
      - Замечательные у тебя родственники, - Марина не знала, чем ещё отвлечь Женьку по пути до дома, - Нас с Сашкой в деревню пригласили.
      - Поедете? - с надеждой спросил Женька.
      - Что ты, Жень, неудобно как-то...
      Промолчала Марина о том, как дяде Коле с тётей Машей пришлось переночевать в их квартире, и как соседи, всю ночь терпевшие пьяный дебош, вызвали к утру милицию, и как горящее кресло улетело с балкона, переломало кусты сирени под окнами, а вслед за ним спрыгнул один из алкашей - собутыльников Женькиного отца. Удивительно, но пьяным раздолбаям везёт в таких случаях, как никому - остался цел и невредим.
      В больницу тётя Маша, скрепя сердце, не пошла: боялась, что разревётся, не выдержит, расстроит Женьку.
      На следующее утро Женькина мать, сопровождая каждое движение театрально-тяжкими вздохами, отмывала в подъезде кровавые пятна на стенах и лестнице да громко, на чём свет стоит, материла дочь. Светка боялась зайти домой и пряталась под пледом на кресле в Сашкиной комнате.
      - Бессты-ы-ы-жая! По чужим людЯм шляется, как будто дома своего нету! Нет чтобы матери помочь, дылда ты этакая! Восемь лет растила-растила, хоть бы толк какой был!
      -Ой, Нинка, не говори! - на ступеньку медленно опускается распухшая нога-тумба, затянутая в ярко-синие шерстяные советские гамаши, сверху запакованная в толстенный деревенский серый носок и втиснутая в обрезок старого валенка. Установив прочно одну опору, Матвевна, кряхтя, опускает вслед за ней вторую. Перила ходят ходуном.
      - Совсем ведь дети-то о нас не думают! Ты погоди, Нинка: сдадут в дом престарелых, это я тебе точно говорю!
      И снова: правая - левая, правая - левая, плюх-плюх...
      ...Возле своей двери Женька остановился; вот она, родная дверь, обитая поцарапанным черным дерматином; на стене, возле кнопки звонка, он сам когда-то гвоздём нацарапал "В.Ж.". Внизу дерматин повис клочьями, торчит расщепленное дерево, ручка еле держится...
      - Женя, ты лучше ты лучше не звони сейчас, - Марина говорила так, словно извинялась за что-то, - Папы твоего дома нет, а мама... отдыхает. Идём пока к нам!
      - Пойдём, Жень! - дёрнула его за рукав Светка, чуть не плача от страха: у брата губы побелели, а глаза, наоборот, из серых стали почти черными.
      - Ключ дайте! - коротко и требовательно бросил Женька через Светкину голову. По-хамски, может быть, это прозвучало, но он не задумывался.
      - У меня...нет... - пробормотала Марина.
      - Пожалуйста, Марина Сергеевна! - уже тише произнес Женька.
      - Хорошо! - у Марины дрожали руки, когда отдавала ему ключи. В конце концов, дальше скрывать нельзя - так ещё хуже.
      - Мы тебя ждём, Женя! Приходи!
      Дверь противно заскрипела, отворяясь, и из сумрачного нутра прихожей на Женьку пахнуло удушливой вонью. Лампочки перегорели, и в полумраке он споткнулся о кучу одежды, упавшую вместе с металлической вешалкой - вон, следы от неё остались. Под ногами хрустела штукатурка и битое бутылочное стекло, к этому звуку добавлялось ритмичное "шлёп - шлёп" из ванной. Женька сунулся было закрыть кран. Но тут же отскочил: сильно полоскало кого - то здесь во все дырки. Из зала исчезло кресло, и островок нетронутого крашеного пола сиротливо выделялся в углу.
      Женька, стараясь не вдыхать, смахнул с подоконника гору пустых бутылок; обдирая пальцы, распахнул окно. Потом - на кухню: перелез через поваленный на бок холодильник - открыл форточку.
      В другой комнате на кровати обнаружил он мать. Смотрел - и не верил. Такого не бывает....Будто в тяжёлом сне видит он опухшее, расплывчато-жёлтое, бесформенное лицо, приоткрытый, набок скошенный рот с мокрыми тонкими губами; тёмно - багровые пятна на шее и скулах; разъехавшийся на груди халат, залитый чем-то, наполовину уже засохшим...
      Неужели у неё всегда вот так торчали вместо волос слипшиеся серые сосульки? Неужели из этого раздувшегося посередине лица отростка, усеянного расширенными порами, забитыми серым гноем, всегда вылетали такие жуткие сипящие звуки? Неужели это - его мать?! А ведь ей ещё и сорока не исполнилось...
      Другой, может быть, испугался бы на его месте, будить стал, кричать. Женька - нет. Знал - бесполезно. Хоть весь день кричи. Таким свежаком несёт - впору самому свалиться. Женька собрал, что только смог найти: одеяла, пальто, тряпки какие-то, поднатужился, перевернул на бок, накрыл потеплее, а сам - воздух свежий запустил. Вот такой, блин, вытрезвитель...
      Пока ходил Женька по разбитой, загаженной вонючей квартире, окаменело всё внутри у него, онемела душа - будто наркоз вкололи. Стало как-то без разницы, что посуда плесенью поросла в палец толщиной, что тараканы шустрые строем бегают...
      Книжка его добила... Светкина. Женька на неё едва не наступил - под ногами валялась. Светка эту картинку так любила рассматривать...
      Ржавым гвоздём по сердцу царапнули отметины грязных ботинок и дырка, сигаретой прожженная как раз посредине страницы. Женька сам не помнил, сколько он простоял, намертво вцепившись в раскрытую книгу, глядя в одну точку - в эту самую дырку на месте хрустальной туфельки, лежащей в ладонях принца.
      Светкина мечта в эту проклятую дыру провалилась...