История жизненного пути папы.
Доча, ты меня просила написать историю жизненного пути папы, я охотно, это делаю.
Он родился в 1899 году в маленькой деревушке С* Витебской губернии в семье зажиточного крестьянина, арендовавшего у местного — .-.=.-. — помещика сады, Г* Мирона.
Дед ВМ со стороны отца был когда-то лихим и бравым конногвардейцем, полк его стоял однажды в Варшаве, и в него влюбилась молодая шляхетского происхождения панна, бросила родителей, родину и уехала в Россию. Но веру католическую сохранила, молилась в костеле по книжке.
С мужем Г* прижила она 3-х сыновей и 1 дочь и умерла она в 19Ц г. около 100 лет от роду.
Отец В.М. Мирон долгое время не женился, занимался садами, ему уже было 35 лет, когда родители заставили его жениться, т.к. к земле нужен был наследник.
Нашли ему и невесту Акулину Федотовну, дочь бедных крестьян. Родители ее были очень довольны, что их дочь попала в богатую семью.
17-летняя девушка не любила жениха, но подчинилась воле родителей.
Едва молодые прожили полгода, как Мирон заболевает аппендицитом, в сельской больнице, в Я*, ему делают операцию, но неудачно и он умирает.
Рождается мальчик Витя уже без отца. Акулину с грудным ребенком из богатой семьи прогоняют, она возвращаете в родительский дом, оставляет мальчика на попечении старухи-матери, а сама идет в имение в Я*, где работает у панов горничной. Паны ей платили 7 рублей в месяц, и эти деньги она полностью отдавала на воспитание сына.
Семья, в которой прошли первые детские годы ВМ, была большая: старик, старуха, брат Юстин и у него детей несколько, не хватало хлеба, и если бы не бабка, которая для внука припасет кусочек хлеба, он бы не выжил; спал он тоже с бабкой на русской печке, в зимнее время в хату приводили скот; свиней, телят, даже корову, так как хлевы были холодные. Изредка его навешала мать Акулина, принося пряников или баранок, матери мальчик дичился, т.к. редко видел маму.
Прошло 7 лет.
Помещик подыскал для А.Ф. и мужа — Муравьева, и ребёнок был взят в семью.
Отчим Василий Прокопович к мальчику относился хорошо, заботливо, отдал его учиться, сначала в уездное училище, а затем в Ян* городское.
Муравьев был управляющим большого имения, исполнительным, трудолюбивым, платили ему в месяц 25 рублей, дали домик рядом с барской усадьбой. А.Ф. стала хозяйкой в доме, заимели собственное хозяйство: корову, борова, пчел, кур. Материально жили очень обеспеченно.
Мальчик пользовался свободой и бегал по всему имению, парку, озеру, но играть и дружить с батрацкими детьми ему не разрешали, Василий Прокопович следил за этим очень строго, и вырос он один, без товарищей.
Учился он хорошо и городское училище кончил с похвальной грамотой. Хотел учиться дальше, подготовился и поступил в Богородский /под Москвой/ агрономический техникум. В 1919 году его окончил.
В дни революции помещика прогнали, а землю его разделили между собой. Муравьеву тоже дали 5 гектаров, он вел хозяйство. ВМ* родителям не помогал и все свое время отдавал учебе и книгам.
После окончания техникума его направили работать директором совхоза Л* /под Витебском/. Там уже работали рабочими мои родители.
Совхоз был бедный, без тягловой силы, без техники,
Коров было мало, пайки были скудные, люди бились из последних сил и кое-как управлялись с хозяйством. Там же был и богатый ботанический сад, организованный бывшим помещиком этого имения В* В* А*.
К этому времени, весной 1920 года я после окончания средней школы и вечерних педагогических курсов приехала из г* Коворжева в Л* к родителям.
Л* — чудеснейшее по красоте живописное место, какое я только видела на свете: озеро, на берегу которого раскинулся огромный парк, широкий барский двухэтажный дом, утонувший в саду, где заливаются всю дочь соловьи, густые кусты цветущей сирени, молодое жизнерадостное настроение.
Я стала работать заведующей детской площадки. И сразу же получила несколько поклонников, т.к. интеллигенции в Л-х было порядочно: 2 ботаника, I энтомолог, I бухгалтер, но выбрала я его — В.М*, с первой встречи раз и навсегда.
В то время была веселой, жизнерадостной хохотушкой, с кудрями до плеч и как-то мало думала о будущем. Но если В.М. по делам уезжал в город, я грустила, и радовалась, если слышался его голос, чуть глухой, с белорусским акцентом.
Мои родители, особенно отец были против моего увлечения, т.к. мы — бедные, а он — богатый.
Часто мы с ним гуляли, сидели над озером, мечтали и всегда меня поражало, сколько он читал и сколько он знает/ Мы спорили об образах: Наташи, Cони, Раскольникова и многих, многих других. Я тоже много читала, наши споры были бесконечны.
Однажды мы пошли по аллее из цветущей сирени, пахучие гроздья склонялись над нами, подошли к «ключу», откуда текла чистая, как слезинка холодная вода, напились «живой» водички и вошли в католическую часовню. Там была скульптура мадонны, дивное произведение искусства: нежное лицо, мягко склоненное, нежные руки и ступни ног, мягкие складки тканей обволакивали всю фигуру матери с ребёнком… Мы, очарованные, молча остановились и долго стояли перед мадонной без движения, руки наши соприкоснулись. Я подумала: «Святая Мадонна благословляет нас».
Эта статуя была выписана помещиком из Италии на могилу своей матери, портрет которой был высечен в мраморе здесь же в часовне и которую он безумно любил.
К тому времени, когда я приехала в Л#, имение было полностью разграблено окрестным населением, вынесено было всё «под метёлку».
Но!
Никто не взял ни одной книги!
А в помещичьем доме была огромнейшая на 12 иностранных языках библиотека в двух просторных комнатах. Конечно, книги потихоньку рвались на обертки, раскуривались, а то ими попросту — их бумагой разжигали печи. Кое-что мы с В.М. к себе взяли, устоять было невозможно, в частности чудеснейшее издание: «Александр I» и некоторые другие.
Мы с твоим папой заключили союз: собирать книги и учиться дальше. И вот осенью 1920 года я поступила в Витебский университет, социально-историческое отделение, а ВМ — в лесной институт.
В Витебске мы нашли комнатку на Больничной улице — маленькая, тесная, помещалась только кровать, стол, и постоянно стены покрывались изморозью, а окно — сосульками, рядом с уборной, все было слышно… Голод, холод, часто у нас играли кишки марш… Но мы упорно учились: ходили на лекции, вели записи, сдавали зачеты, экзамены, я ухитрилась еще посещать занятия в художественном институте.
Сходили и в загс. Никому даже не сказали об этом,
Летом на каникулы мы обычно уезжали в Я*. ВМ, как всегда, ничего не делал: читал или гулял по окрестностям, а я помогала в работе: жала рожь и пшеницу, овес и т.д., сушила сено, полола в огороде, шила и т.п. и т.д.
Свекровь моя, — женщина была добрая, дала нам матрас, подушку, мне зимнее пальто, теплое одеяло, никаких у нас ней не было недоразумений. Зимой она нам присылала хлеба, сала, картошки. Она любила своего сына, а значит и меня, своих внуков.
В.М. был очень гордый, знал себе цену, очень независим в суждениях, был очень свободолюбивый, свободу он уважал и в другом человеке, страстно любил книги, собирал и выписывал все новинки, до Великой Отечественной войны у нас было 20 тысяч книг! Был твой папа по натуре благороден, но и эгоистичен тоже был: он как-то не понимал, что может приносить страдания другим.
Знания ВМ были обширны во всех отраслях науки; огромная сила воли, прирожденный оратор, трибун. Он был бы прекрасным юристом, директором огромного любого предприятия, даже государственным деятелем, попади он в другие уcлjвия существования. Но судьба дала ему рядового лесничего и провести всю жизнь в маленьких задрипанных белорусских местечках…
Был бы он и прекрасным командармом, т.к. военное дело знал превосходно. Прекрасный организатор, с огромной силой воли, а в партии он не оказался.
Конечно, личность его была незаурядная.
* * *
В последние годы своей жизни он увлекся домашним хозяйством, особенно пчеловодством. И почти всё делал сам. Любил он и уважал и меня, детей и внуков, но как-то выражать он этого не умел, таил в себе. И добрым он был тоже.
Таким он был сложным, противоречивым, умным и очень своеобразным.
— .-.=.-. —
Мир его праху!