ЗА ВСЁ В ОТВЕТЕ
(За всё ответит Родина-мать!)
Прости нас, милая мама,
пусть этот рассказ будет нашим искуплением,
нашей любви к тебе.
Галя
— .-.=.-. —
(рукопись начинается со второй страницы. Первая безвозвратно утеряна)
— Всю свою жизнь мы прожили — в тени лагерей. И я как и все советские люди была очевидцем того, как это делалось не только в 30-ые годы, но и позже, и я бы сказала – это делалось всегда, вплоть до перестройки, до 1985 года…
И Нина Викторовна, учительница русского языка и литературы, прочитала наизусть:
Наконец я вижу – Человека!
Он взглянул свободно и легко…
Неужели можно жить без страха,
Снова верить, мыслить глубоко.
Неужели то вернётся время?
Где «врагов» искали и в друзьях, родных?
Кто, откуда, где и кем был прадед?
Неужели мы в ответе и за них?
Все замолчали. Нина Викторовна – очень скромная, но остроумная, как говорили, с юмором была душой компании. Любила она петь, декламировать, шутить, всегда возле неё были коллеги. Небольшого роста, довольно полная для своих лет, с седыми вьющимися волосами, с карими выразительными глазами и очаровательной улыбкой, которая очень шла к ней.
— Хотите я расскажу одну историю из своей жизни, свидетельницей которой я была в том далёком 1946 году.
Все сидели на маленьких скамеечках в уютном скверике. Пахло душистыми левкоями, розами, тихо шелестела листва, и море, вечное море, вздыхало рядом, прислушиваясь к чему=то…
Изумительная южная природа располагала к откровенным разговорам, разговорам по душам, которые, возможно, но не возникли бы в другое время…
— если бы меня сейчас спросили, что сформировало меня как личность и почему я избрала профессию учителя – начала Нина Викторовна, — я бы ответила: «Уроки литературы и сама Полина Васильевна, которая вела их.»
Учитель, перед именем твоим
Позволь смиренно преклонить колени…
Тут голос её задрожал, в глазах появились слёзы, но она быстро справилась с волнением и продолжала.
… Это было много лет тому назад в далёком 1946 послевоенном году, очень и очень тяжёлом. После войны и среди всеобщей разрухи наступил голод. Но он не все области охватил тогда, и, спасаясь от него, судьба волею случая забросила нас в маленький городок западной Белоруссии.
Городок Дрисня был полностью дважды разрушен, и только остатки толстых величественных стен древнего польского костёла возвышались на берегу одной большой реки, которая омывала городок с востока, а Дрисёнка — речка поменьше, с севера, напоминали, что это всё-таки город, а не большая деревня. Ничего примечательного и не было в нём, если не считать три кладбища, находившихся рядом с этим городком:
• Еврейское – на возвышенности
• Польское – самое близкое к городу,
• Белорусское…
Хотя хоронили людей, где хотели, не взирая на национальную принадлежность и жили довольно дружно. Все три кладбища очень старинные, и если была зелень, украшающая городок, то именно на них.
Мы с братом учились в небольшой школке, раньше там была тюрьма или больница, как утверждали старожилы. Может быть это было и верно, потому что и школка, и больница примыкали к польскому кладбищу, и на переменах на плитах старых могил прыгала детвора, а после уроков <часть учащихся> возвращалась домой по дорожке через него. А самое удивительное, что как ни странно но как раз на нём старшеклассники и молодёжь назначали друг другу свидания по вечерам.
Наверное, юность и прекрасна тем, что ей ничего не страшно, она воспринимает всё по-иному, смело и – романтично. Даже самое страшное в этой жизни.
И да, это были нелёгкие годы. В нашем классе было всего 18 человек, все – переростки, но мы были молоды и очень хотели учиться.
Вместе с голодом вспоминаются и весёлые беззаботные дни. В школе организовывали так называемую «агитбригаду», репертуар которой был скромный: пели революционные и военные песни, танцевали, декламировали советских поэтов. Юноши играли на скрипке, баяне, потом организовали свой оркестр. Агитбригада выезжала в окрестные сёла и ставили концерты для населения, котрое до войны жило «при Польше» (по выражению местных). Всё это скрашивало осенние и зимние дни.
Но было и страшное. Не раз привозили на подводах убитых комсомольцев-агитаторов и коммунистов=председателей колхозов. Их убивали, ибо не хотели идти в колхозы, не воспринимали советскую власть. Нищеты не было среди жителей окрёстных сёл. Я дружила с девочками из села, их родители держали коров, свиней, птицу, подружки всегда подкармливали меня, на каникулах я часто ходила к ним в гости.
Трудней всего было брату, он был моложе меня, и просто они с мамой голодали, не хватало нормальной еды, не было даже хлеба вдосталь…
И всё же учителям этой маленькой школки есть чем гордиться. Все мы – я и мои одноклассники — получили в дальнейшем высшее образование, значит, получили и настоящие знания. Постепенно люди привыкали к новому укладу жизни, новым «идеям», к бюрократической власти. Жизнь налаживалась, хотя не хватало учебников, тетрадей, учителей…
И вот на последнем году обучения к нам в класс пришла новая учительница по литературе и языку. Она как-то сразу выделилась из состава учителей. Нет, ни красотой. Была она среднего роста, с русыми волосами, гладко зачёсанными вверх, с голубыми глазами. Какая-то необыкновенная грусть была в них, будто большое, большое горе испытала эта удивительная женщина. Было в ней столько неиссякаемой доброты, столько настоящей любви к нам, уже не детям, но ещё и не взрослым, что мы сразу полюбили её и ласково прозвали (на то и школьники, чтобы давать прозвища учителям: равно любимым и нелюбимым) – тётей Полей, хотя никто из нас не доводился ей ни племянником, ни племянницей…
В то время по литературе мы учили, т.е. «проходили» Маяковского, Серафимовича, Гладкова, Фадеева и других положенных по программе, нужных, а для души мы переписывали от руки Есенина, Цветаеву, Ахматову…
И вот наша новая учительница Полина Васильевна как-то вдруг рассказала нам о судьбе писателя Дружинина и его повести «Поленька Сакс». Возможно после этого у тёти Поли появилось её второе прозвище – ласковое Поленька. Так вот, Полина Васильевна отлично понимала детей, уже переростков, которым и побаловаться, и подурачиться иной раз охота.
Но никогда мы не слышали грубого слова в адрес невыучившего урок или провинившегося в подсказке. До сих пор не пойму, как она могла найти слова такие, которые заставляли исправляться, стать лучше, верить в чудесную силу знаний… Что за необыкновенная тайна, которой она владела, держа в умственном напряжении всех, не давая угаснуть увлекательному процессу приобщения к знаниям?!
И никаких нудных моралей, унизительных сравнений и коммунистических проповедей о светлом будущем всего человечества! А когда она вела урок, то от неё как будто исходило сияние, или мне так казалось. Она вся преображалась, и мы вместе с ней, переживали как наяву то, что она рассказывала, слушали иной раз, затаив дыхание. Да, да, это истинная правда, затаив дыхание. У нас не было никакой «наглядности», только её милый голос. Полина Васильевна прекрасно знала литературу и не только советскую, владела двумя иностранными языками: французским и немецким, талантливо рисовала, играла на рояле…Господь, щедро наделил её многими талантами.
И это был настоящий Педагог с большой буквы. Её эрудиции, казалось, не было ни конца, ни края: и учителя и ученики использовали её для справок и в конце концов прозвали «ходячей энциклопедией», так как она отвечала практически на все вопросы.
С её появлением для нас открылся чудный мир, мир искусства, красоты, поэзии, чистоты и любви. Да, я не оговорилась – любви. Полина Васильевна сразу же организовала драматический кружок. Весь класс записался к ней. На его занятиях после школы мы разучивали роли, пытались перевоплотиться в любимых героев, репетировали по многу раз… И сами – влюблялись друг в друга. Наверное, именно в школе должно быть нечто такое, что могло бы в дальнейшем дать силу для противостояния пошлости и цинизму уже во взрослой жизни – безразлично какой: еврейской ли, польской, или советской, или дореволюционной – Царской России…
Приготовив дома уроки, мы вечером снова мчались в школу, а там нас ждала Поленька и её драмкружок иногда при свете керосиновой лампы. Учительница стала нашим огоньком, который светил и согревал всех нас. Тёте Поле мы могли рассказать и рассказывали своё личное, иногда такое, что даже никогда не расскажешь родной матери.
Как раз в это время в нашей школе чуть не случилась трагедия. Как я уже говорила, нам старшеклассникам всем было больше 16, кому – 17, кому – даже 18, потому что во время войны мы не учились. Теперь приходилось навёрстывать упущенное… Естественно, между юношами и девушками завязывалась первая дружба, а вместе с ней приходила и первая любовь. Так получилось, что подружились Оля и Митя. Он – стройный, высокий, красивый, синие глаза, чёрные волосы, математик, но в семье у него говорили только по-белорусски, книг не читал, поэтому с русским языком были трудности. Оля, русая, кареглазая, очень начитанная, но в математике разбиралась плохо. И вот они так красиво дружили, помогая друг другу в учёбе там, где у каждого было плохо. Их ставили как пример ленинской взаимопомощи (нынешняя молодёжь, конечно, не знает, что Владимир Ильич в Царской России помогал в обучении учащемуся из некоренного населения тогдашней империи, и этот опыт взяли на вооружение в советской школе, заставляя отличников в принудительном порядке помогать неуспевающим в учёбе). Митя и Оля вместе ходили в школу и из неё, танцевали на вечерах, ездили выступать вместе с агитбригадой, некоторые даже старались походить на них. Но тут вдруг Митя увлёкся другой своей одноклассницей, а Оля приняла это очень близко к сердцу. Новая подружка Мити была немного косоглаза, училась похуже, но была из – как тогда говорили — обеспеченной семьи. У Оли отец погиб на войне, куча братьев и сестёр… В общем, бедность! Получалось, что Оля и Митя оказались – не пара. Митя был старше Оли и понимал уже жизнь далеко не так романтично, как она…
Разрыв между Олей и Митей был для всех полной неожиданностью.
Оля запереживала так, что у неё появились чёрные круги под глазами, не могла ни есть, ни спать. Перестала общаться с одноклассницами. Сразу же после уроков бежала стремглав домой. И в этот труднейший момент её поддержала именно тётя Поля. Сама зная не понаслышке, что такое нищета, так как выросла в семье, где было десять детей, она пошла домой к ученице, перезнакомилась со всеми, и стала регулярно наведываться к ним в гости. Оставляла Ольгу после уроков, о чём-то долго с ней беседовала… Открыть замкнувшегося, обиженного – юность максималистична в самой высшей мере! – это поистине надо иметь «золотой ключик». Уж какие такие особые слова нашла Поленька, это навсегда останется её тайной. Но внимания, нежности, чуткости было проявлено столько, что через какое-то время Ольга начала отходить от удара… День за днём, неделя за неделей – рана затягивалась. И что ещё удивительно, что в этот момент Полина Васильевна не изменила своего доброжелательного отношения к Мите; даже за глаза она никогда не называла его не только подлецом или негодяем, но даже – как обычно его характеризовали: красивым, но жадным и ленивым… Это самообладание нас всех поражало, наверное, она не думала об этом совсем; ей надо было спасать Олю. И Полина Васильевна смогла сделать это. Помню, как на выпускном вечере Оля расплакалась, обняла тётю Полю и вся в слезах сказала:
— Полина Васильевна, вы для меня – моя вторая мама!
И все поняли, что это действительно так. Впоследствии Оля окончила институт, стала врачом-педиатором, встретила свою настоящую любовь, вышла замуж, имела двоих детей, и на встрече выпускников через десять лет говорила, что не будь Поленьки, она что-либо сделала с собой… Дальнейшая жизнь Мити сложилась неудачно…
Ещё вспоминаются мне наши прогулки в лес, беседы на берегу реки, мы немного завидовали, когда рядом с ней шли те, кто умели рисовать и под её руководством делали зарисовки с натуры. Особенно хорошо уже рисовала Лара К.. Как настоящий художник!
Влюблённые в Поленьку мы не замечали реакции других учителей. А она была и была не всегда положительной. Они ломали голову над тем, чем и как могла привлечь учащихся Полина Васильевна. «Как мёдом вокруг себя намазала!» – с грубоватым юмором говорила учительница математики Софья Петровна и после уроков, вместо того, чтобы оставаться в школе, спешила к своей семье, своему домашнему хозяйству: коровке, свинюшкам, курочкам и уточкам.
Позже, когда я уже стала сама учительницей, я пыталась анализировать уроки Полины Васильевны. И мне стало понятно, что она была не только образована, но и высоко культурна, именно – интеллигентна, а интеллигентности нельзя нигде научиться, интеллигентным нельзя притвориться. Поленька часто повторяла нам, что неинтересных людей нет, в каждом человеке есть что-то неповторимое, а самое важное – она верила в людей. Она очень терпимо относилась к недостаткам других…
Трудна профессия учительская. Притупляются всё повторяемые под действием часто повторяющиеся впечатления. Что же важно? Профессионализм, умение держать на уроке дисциплину? Да ведь часто дисциплины и нет на уроке, а урок – есть. Опыт работы, уважение учащихся? Ведь есть же прекрасно образованные учителя, много знающие, а вот не идёт работа, нет стыковки с учениками, нет той искорки, которая бы зажгла и увлекла детей. Почему чаще всего взрослые вспоминают школу, как смешные эпизоды из своей жизни, а учителя – вечный пример насмешки, анекдотичного случая, хотя учителя надо просто пожалеть и посочувствовать ему. — .-.=.-. — А в настоящее время и вовсе упал авторитет учителя, ибо он так низком пал, что — «берёт»…
Но это – особая тема.
Возвращаюсь к тем временам. Мы как-то не сразу заметили, что иногда у Полины Васильевны явственно начинает дрожать левая рука… Это бывало не часто, но производило какое-то неприятное впечатление.
Разъяснилось это только через много лет – потом. Оказалось, что это – последствие ареста в приснопамятном 1937 году. Не миновала и её эта чаша. Но тогда мы не знали, что всего лишь десять лет назад, её арестовали прямо на уроке перед глазами учащихся и увезли в тюрьму, которая оказалась переполненной выше меры такими же как и она — «врагами народа». В маленькой камере оказалось 30 человек, и Полина Васильевна стала 31-ой. Не то, что лежать, стоять было тесно. Жуткие, антисанитарные условия…
Кто-то – ей не сказали кто именно — информировал правоохранительные органы, что Полина Васильевна скрыла от Советской власти своё происхождение из дворян и является внучкой князя Горчакова, заклятого крепостника и помещика. Единственным доказательством обвинения стало то, что она знает два иностранных языка и умеет играть на пианино дворянские романсы. Следователь стал принуждать её к признанию в дворянском происхождении…
Большую роль в тот момент сыграл её муж, который естественно знал, что на самом деле Полина Васильевна – старшая дочь столяра, строителя, который в составе бригад строил дома и церкви, а мать – простая крестьянка. Да и кто не знал об этом! В семье, в которой выросла Полина Васильевна, было 10 детей. Муж её написал жалобу, под которой подписались мать и отец Полины Васильевны, её единокровные братья и сёстры, ещё несколько человек, которые хорошо знали их семью, — да в принципе могла бы подписаться вся родная деревня Яновичи, где её знали сызмала. А познания её объяснялись тем фактом, что сразу же после гражданской войны Полина Васильевна окончила с отличием Смоленский университет, и сам Флоренский хотел оставить её при кафедре… Эту жалобу муж отправил по почте, в Кремль, «всесоюзному старосте» Калинину, а копию этой жалобы отнёс в местное НКВД.
Что именно сыграло свою роль, доподлинно никто не знает, но через 7 месяцев «внучку князя Горчакова» освободили. В общем, ей необыкновенно повезло, но в организме оставило след навсегда. Впрочем, этот изъян, о происхождении которого мы не знали, нисколько не портил её облик в наших глазах, мы её очень любили.
Но вот после Нового Года к нам в школу приехали две новых учительницы. Как оказалось, две сестры. Они были уроженки этого городка. Одна из них пережила войну в составе, как тогда говорили, «эвакуированных на Восток», другая – фронтовичка, награждена орденами и медалями. Где получила свой диплом фронтовичка, где и как успела окончить вуз, это навсегда останется для меня тайной. Тем не менее именно она стала вести у нас русскую литературу вместо Поленьки. Её уроки стёрлись из моей памяти, осталось воспоминание о об одном – самом первом. Когда Р.И. пришла на свой первый урок, мы поднялись, как положено приветствуя, и опустились. И вдруг
— Встать! – закричала новая учительница и изо всех сил хлопнула классным журналом по учительском столу.
Испуганные, не зная что подумать, мы снова вскочили.
Она улыбнулась.
— Молодцы! – похвалила она, обнажив жёлтые прокуренные зубы. – Вот так надо делать всегда! Дружно, как один…
Мне показалось, что наш испуг доставил ей большое удовольствие.
— Садитесь, — милостиво разрешила она…
Фронтовичка Р.И. была член партии со стажем. Её сразу назначили заучем вместо доброго, но старенького Ульяна Устимовича. Сразу была сделана перестановка. Тёте Поля стала вести уроки в восьмых и седьмых классах, а также немецкий язык, так как он во всей школе до сих пор не вёлся с первого сентября.
Р.И. была невыского роста, всегда была одета в военную гимнастёрку, хорошо прихрамывала – следствие ранения на войне, всё время щурилась, на лоб постоянно свисала прядь чёрных волос и когда она шла на переменах по школьному коридору, то вокруг неё само собой образовывалось пустое пространство. Не особо стесняясь прямо в учительской курила сигареты «Беломорканал».
Каждый свой урок она начинала с декламации стихотворения Маяковского – каждый раз нового; надо отдать ей должное – она знала наизусть большинство его стихов. От Р.И. мы также узнали две глубочайших истины: , во-первых, она ненавидит мещан, во-вторых, лучший учитель – это учебник. Она никогда ничего не рассказывала, вызывала учащегося к доске с учебником, тот читал тему, потом спрашивала по прочитанному – по готовым вопросам. Зато это возмещалось другим: наш юморист Павлик посчитал на одном уроке, что в течении 45 минут она ухитрилась 37 раз повторить имя Сталин, и 49 раз – слово партия, причём не задумываясь к месту это или ни к месту. Пришла скука. Уроки стали тяжёлыми, иногда невыносимыми. Видимо, почувствовав это, Р.И. начала рассказывать, как она громила фашистов на войне. Сначала нам показалось, что это что-то новое, оригинальное, но потом по мере повторения одного и того же мы почувствовали какую-то фальшь в её воспоминаниях… Нет, мы даже не сравнивали её с Поленькой, всё было и так ясно сразу, с первого же урока.
Вдохновляло нас лишь только то, что до окончания средней школы оставалось совсем мало – несколько месяцев. И вдруг, как гром среди ясного неба, по школе пронёсся слух, что на Поленьку заведено самое настоящее «дело». Мы все очень заволновались и даже решили, что в обиду нашу любимцу не дадим – а напишем сразу во все инстанции… Что произошло, я знаю с чужих слов, поэтому передаю как есть. В качестве зауча Р.И. обязана была посещать и оценивать уроки других учителей, и вот она зачастила на уроки Полины Васильевны в восьмых классах. Могло показаться, что она захотела подучиться секретам педагогического мастерства у тёти Поли. Нет, на самом деле ей нужно было совсем другое. И она нашла его. На одном из уроков в 8-м классе Полина Васильевна объясняла образ Ленского в романе А.С.Пушкина «Евгений Онегин». Как всегда вела урок она вдохновенно, и, видимо, забывшись, что на уроке у ней присутствует «недрёманое око», Полина Васильевна сказала, что в 19 веке в тогдашней Германии сложилась наиболее передовая философия, на основе которой потом Маркс и Энгельс создали революционное учение, и Ленский в числе дворянский детей был послан родителями учиться в немецком университете. Поэтому Пушкин и написал, что Ленский был поклонник Канта. Короче, «с душою прямо геттингенской от из Германии туманной привёз учёности плоды, вольнолюбивые мечты». В пылу вдохновения Полина Васильевна и не заметила, как Р.И. спешно покинула её урок. Зауч сразу же поехала в областной отдел народного образования, где об этом рассказала и написала заявление, что такая-то учительница советской литературы в школе города Дрисня превозносит немецкую культуру, прославляет германский народ, его буржуазную философию и так далее. Заявление сразу же приняли к рассмотрению. Низкопоклонство перед гнилым Западом – в те времена это было очень и очень серьёзно.
И как в самом страшном 1937 году всё повторилось снова… Жизнь и судьба Поленьки повисла на волоске… Единственно, что Полину Васильевну не арестовали сразу. Но сразу же в школу нагрянула большая комиссия из Облоно. Поленька продолжала давать уроки «у смерти на краю» – ещё лучше, ещё интереснее, только глаза её стали ещё печальнее и ещё сильнее затряслась её левая рука… Но слава Богу – справедливость восторжествовала. Полине Васильевне снова необыкновенно повезло: в составе комиссии оказался выпускник Смоленского университета, которые учился там примерно в одно время вместе с ней, и хотя лично они друг друга не знали, но на допросе очень быстро выяснилось, что у них есть о чём вспомнить. Комиссия посетила целый ряд уроков Полины Васильевны, послушали её декламацию, выступления учащихся и подвела итог: уроки этого учителя являются «высоко идейными» и полностью соответствуют всем требованиям коммунистической пропаганды и агитации. Заодно комиссия хотела посетить и уроки Р.И., но та, поняв, что совершила ошибку: обратившись сразу в облоно, она подставила под удар и директора школы, и заведующего районным отделом народного образования, которые, получалось, держали у себя «шпионку», «низкопоклоннку» и замаскированного «космополита»… она скоропостижно ушла на больничный.
Почему Р.И. не написала донос сразу в белорусское гэбэ?
Не знаю… Видимо, у неё были свои цели и задачи. Её жизнь и судьба сложились очень благополучно. В Дрисненской школе она долго не задержалась. Уже на следующий год она работала в аппарате РОНО, пошла на повышение. Через несколько лет – переехала в Минск, где заняла какую-то должность в Министерстве народного образования Белорусской Советской Социалистической Республики. А под конец своей жизни Р.И. очутилась в Москве – Родина-Мать доверила фронтовичке какой-то очень важный и ответственный пост в Министерстве народного образования СССР.
… А литературный вечер, посвящённый творчеству А.С.Пушкину, подготовленный драмкружком под руководством Поленьки, прошёл с очень большим успехом. Заболевшей Р.И. на нём, естественно, не было. Зато клуб, который не отапливали, был переполнен учащимися и их родителями. Не было электричества, освещали керосиновыми лампами. А на сцене происходило настоящее волшебство! Онегин, Ленский, Татьяна, Ольга, Руслан и Людмила, Кавказский пленник, няня Пушкина… С каким вдохновением и изяществом, радостью исполняли дети из разных классов свои роли. Особенно Ленский в исполнении Пети Василькевича был бесподобен. И это было настоящее искусство на сцене! И неважно, что платья героинь были скроены из простынок, а картонные цилиндры сползали с голов парней набок. Все, и взрослые, и дети, всё поняли и радовались
— Делайте добро – вас люди не забудут, Школа нам пример тому… — прошептала тихо Алла Сергеевна.
— Ах, что? Ну да… — продолжила Нина Викторовна. – Поленьку вызвали много раз на сцену. Триумф был колоссальный. Ну а после окончания учебного года Полина Васильевна с семьёй уехала из Дрисни. И правильно сделала. Я думаю, что Р.И. не простила Поленьке такой обиды; просто затаилась и ждала случая, чтобы отомстить. И второй раз уже наверняка послать её в концлагеря и стереть в лагерную пыль; возможностей к тому в то время было очень много. Но мы тогда понимали всё это очень смутно. И нам было очень грустно, что такой светлый человек покидает наш городок. Мы всем классом провожали тётю Полю до парома через речку Д. и долго махали вслед. Поленька не сказала (а, может, знала, но не сказала, что тоже правильно), куда направляют её, в какую область, но обещали не терять друг друга из вида и писать письма. Но, к сожалению, жизнь закружила нас своими проблемами. Нам всем надо было поступать в институты, начинать самостоятельную жизнь… И никто из нас так и не узнал нового адреса любимого учителя, кадый наделясля, что это сделает другой Поленьки, тёти Поли, Полины Васильевны… Я лично подала документы в Д* университет на филологический факультет. Не скрою решающую роль в выборе профессии учительницы русского языка и литературы сыграла Полина Васильевна. Среди тем вступительного экзамена оказалась тема и о Пушкине. Я вспомнила её уроки, у меня в ушах зазвучал голос любимой учительницы, и я как под диктовку писала её словами гимн любви к нашему великому поэту… И когда увидела против своей фамилии высший балл – 5 по литературе и 5 по языку… Да, я знала, что так и будет, потому что иной оценки для Поленьки и не представляла. Правда, потом на собеседовании по профориентации один из доцентов держа исписанные мною листочки, осведомился, кто был у меня преподавателем литературы, я вдруг заплакала и не смогла произнести её фамилию, ни слова не смогла сказать, так я почему-то расстроилась. В результате я всё-таки была принята на историко-филологический факультет. Конкурс там был громадный, 15 человек на место, очень много медалистов, в первую очередь принимали фронтовиков, участников Великой Отечественной войны.
Всю свою жизнь я с большой любовью и благодарностью вспоминаю Полину Васильевну. Это она определила мой путь, всё моё становление в жизни, она как бы благословила меня на эту трудную дорогу. Своим примером, своим творчеством, своей радостью она очень помогла мне в жизни. Своим примером, своим учительством, своим отношением к жизни она показала мне как можно и нужно жить.
— А вот мне в жизни такие люди, как ваша Поленька, никогда не встречались, — сказала Алла Сергеевна. – Я не то чтобы не верю вам, но …
— У меня сохранилась небольшая фотография, где мы с сфотографировались с Полиной Васильевной. И больше ничего.
— Разве? – удивилась Майя Петровна. – как ничего? Разве вы не поняли, что Поленька – в вас? И ваша жизнь и ваша работа – это и есть тоже вот такая Поленька… И кто-то из ваших учениц, восприняв всё лучшее от вас, пройдёт тот же самый путь…
Все невольно посмотрели на Нину Викторовну другими глазами. Ведь действительно, она, рассказывая, сама как будто преобразилась. Лицо её в момент рассказа стало одухотворённым и красивым, как будто не она, а сама Поленька была здесь. И все будто заново увидели себя, что-то хорошее пробудилось в них.
И тут наперебой каждая из них стали вспоминать своих учителей…