Любовно-фантастический роман

Начало (Главы с 1-й по 19-ю) читать - ЗДЕСЬ

Продолжение (Главы с 20-й по 30-ю) читать - ЗДЕСЬ

• Все авторские права на данный текст принадлежат
• Елене Александровне Саммонен (lena20-97@mail.ru)
• На сайте Библиотека МУЖЕСТВО ЖИТЬ этот текст размещён исключительно в ознакомительных целях

Роман об иллюзиях в профессии и в жизни. О семье, о любви. Есть философия, есть детективная линия.

Уютный дом  и мама рядом…
Растила на легендах вас.
Она чарует своим взглядом…
С нее начну я свой рассказ.

Пролог

***

Древняя легенда

Земли Лиственной пустоши скрылись за призрачной дымкой белого тумана. Река Литл, чистейшая из всех рек королевства, была спокойна и не бурлила, вздымаясь волнами, как во времена непогоды. Со стороны леса доносилось пение ночных птиц. Хозяйки из соседнего селения, приведя с лугов свой скот, верно, успокоились, обслужив своих кормильцев в хлевах.
Единственный в Лиственной пустоши дом, гордо стоящий особняком среди цветущей равнины, был преисполнен семейным уютом. Во дворе был идеальный порядок: большие земли изобиловали растительностью, плодовые деревья цвели, а в загонах набирали вес животные, которые будут кормить семью всю зиму. На лугу за калиткой в ряд стояли стога сена, как напоминание о прошедшем недавно сенокосе. У окон, в которых мерцал огонь свечей, цвела, распространяя божественный аромат, сирень.
Семья Ярвиненов, отужинав, собиралась в скором времени отойти ко сну. Маленькая Тарья, управившись с повседневными заботами, устроилась у камелька с шитьем. Она вышивала национальный узор на своей сатиновой рубашке – ей пора готовить приданое и она, в принципе, ответственно относилась к выполнению своей обязанности. Ее старшая сестра укладывала спать малютку Юхани. Он был очень болен и сон для него – это лишний повод на время забыть о своих мучениях.
Элиас, старший из четырех братьев, на ночь глядя, выдумал забавный фокус с разрезанием банкноты и ее восстановлением. Он от нечего делать любил заниматься подобными глупостями, но поскольку его увлечение никому не мешало, его в этом не упрекали.
Их мама в это время была в детской. Прекрасная Маритта, одетая в домашнее платье, сидела на краю кровати и в свете масляной лампы укладывала спать своих маленьких сыновей. Двойняшки Ильмари и Йоханнес, согревшись теплом друг друга, слушали рассказы матери об истоках своего рода. Мальчики, натянув на себя одеяла, самозабвенно окунались в предания далекой старины.
«Король северной страны по имени Олаф давно-давно начал захватническую войну против государства короля Магнуса…» – рассказывала женщина и, казалось, сама верила в эту историю. – «Но война затянулась на тридцать лет и оканчивалась не в его пользу. В день, когда войска короля Магнуса вошли в столицу и осадили его дворец, король Олаф понял, что его страна бьется в агонии. Королева Ингрид, его верная супруга, не желая умереть в постыдном плену, покончила с собой, совершив обряд древних викингов, чтобы попасть после смерти на пир к великому Одину. А король Олаф со своей юной дочерью были пленены врагами вместе со своей свитой. Их бросили в темницу и должны были казнить на рассвете. Принцесса Агнета, находясь в томительном ожидании смерти, страдала от того, что погибнет не только она, но и близкие ей люди. Мать она уже потеряла, и у нее никого не осталось, кроме отца и милого ей навек шута Хлодвига Славная Песнь. Уже смирившись со своей участью, она ждала рассвета. Внезапно в темницу влетела красивая птичка. Неизвестно, как она там оказалась, но птица своим пением скрашивала ее последние часы. Когда принцесса Агнета, растрогавшись, заплакала, птичка ударилась о землю и обернулась ее любимым шутом.  Он признался ей в любви и предложил сбежать. Взявшись за руки, они ударились о землю и обернулись белыми мышками. Через щели принцесса и шут пробрались в темницу короля, где снова превратились в людей. Предки Хлодвига верно служили плутоватому богу Локи, и тот в награду даровал им магические способности. Поэтому шут был колдуном, хоть и скрывал это от других до поры. Но сил на то, чтобы превратить короля в мелкую зверюшку и тем самым спасти его, у шута уже не было. Он попросил у Олафа благословения на брак с принцессой и, простившись с ним, обратил его в прах, чтобы враги не глумились над его телом. Снова превратив себя и Агнету в мышей, он сбежал с ней из темницы прямо перед казнью. Оказавшись на воле, они обернулись птицами и, взлетев высоко-высоко, скрылись за облаками… Таким образом, шут Хлодвиг Славная Песнь и принцесса Агнета, дочь короля Олафа Лихая Секира, положили начало новому роду, благодаря которому теперь есть мы, мои мальчики» – заключила Маритта, погладив любимого Ильмари по голове.
– Наши предки жили в Скандинавии, да, мама? Мы не англичане, а финны? – осведомился засыпающий Йоханнес.
– Все верно, мой сын, – проговорила женщина.– Мы саамы – это древний народ, живущий в современной Норвегии, Швеции, России и нашей родной Финляндии. 
– Вернуться бы туда и пожить хоть немножко на землях наших предков… – мечтательно произнес Ильмари.
– Мы не можем, мой родной… Уже не можем… – произнесла опечаленно Маритта, после чего, поцеловав сыновей, пожелала им доброй ночи и покинула их, погасив лампу.

Мистерия иллюзий

Война стучит своим железом.
Кто бился там – тот вечно свят.
Ты наблюдаешь с интересом
Как обретает счастье брат.

 

Часть II

И грянут битвы

Глава 31

В имении Логана

– Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять говорит им в ответ: «Дети, как же трудно, надеющимся на богатство, войти в Царствие Божие!» – Артур в свете маленькой лампадки, заправленной дешевым маслом, зубрил Евангелие.
Война войной, а образование еще никто не отменял. Едва они поселились в приграничном  имении семьи Логана Томпсона, как Йоханнес взялся за обучение сына и двух своих племянников. Сам он проводил дни напролет в мрачной гостиной на втором этаже, созерцая, как горит в камине огонь, и иногда листая страницы какого-нибудь не менее мрачного готического романа, который был найден на огромных стеллажах в домашней библиотеке Томпсонов.  Все предки Логана давно отошли в мир иной, а потомков у бездетного пианиста не виднелось даже на горизонтах жизни. Жаль, что это роскошное, но зловещее имение остается не у дел. Хотя как сказать, ведь здесь прячется от немцев и австрийцев целая семья. Пока Йоханнес, погружаясь в мир средневековых замков на страницах книг, старался отвлечься от своей вечной печали, маленькие Ярвинены готовили уроки. Эйно, Пертту и Артур запирались им по разным комнатам, чтобы те не отвлекались от занятий и старательно учили изречения из Евангелие, читали книги по философии и решали простейшие примеры. Тот факт, что он научил шестилетнего сына и пятилетних племянников читать за две недели, лишний раз подтверждает его педагогический талант. Вечером, когда уже были прочитаны все параграфы и решены все математические задачи, когда были сыграны простенькие пьески на старом фортепиано, Йоханнес собирал детей в гостиной и в девятом часу вечера показывал им фокусы, к которым готовился заранее. Естественно, это делалось не ради развлечения. Он, продемонстрировав очередную иллюзию, спрашивал: »Есть идеи насчет того, как я смог это проделать?» Получив отрицательный ответ и узрев растерянные лица мальчиков, он раскрывал им секреты и предлагал повторить то же самое. Так, из вечера в вечер, Йоханнес развивал у своих родственников ловкость рук и остроту фантазии, которая так присуща иллюзионистам. Пожалуй, занятия мастерством иллюзий мальчикам нравились больше, чем все остальное. Особенное рвение к этому древнейшему искусству проявляли сыновья Ильмари – они, лишь найдя у себя монетку, могли увлечься ею минут на сорок. Артур был ко всему равнодушен, он сторонился братьев и отказывал им в совместных играх. Ему куда больше нравилось пару часов после занятий посидеть в своей спальне и полистать книгу с красочными картинками. Или придти к отцу и, устроившись у него на коленях, крепко обнять, прильнуть лицом к черному шелку его рубашки, ощутить приятный аромат его духов и заснуть под мерный треск огня в камине…
– Сегодня к нам должны придти Эллиоты. Разместим их на ночь в гостиной на первом этаже – там уютнее, чем на втором, – проговорила Кертту за вечерней чашкой чая, которую ей, волею случая, пришлось делить с Йоханнесом. Поскольку индийский чай стал для них непозволительной роскошью,  они заваривали собранные летом дикие травы.
– У этих Томпсонов такой большой дом, а чашек только пять… И Лилия не могла с утра помыть, чтобы мы хотя бы пили не из одной, – негодующе проговорил Йоханнес, сделав глоток. – Эллиоты… Конечно, нам не помешала бы няня для детей, садовник для улицы и горничная. Но страшновато оставлять мне незнакомцев на ночь в доме. Знаешь, наверное, будет не очень здорово, если едва знакомые люди перережут нам горло, пока мы будем спать.
– Не думаю, что двое стариков и юная девушка справятся с двумя взрослыми мужчинами и парой женщин, – фыркнула Кертту. – Слышал, как сегодня ночью поблизости палили из пулеметов?
– Конечно, слышал. В третьем часу ко мне прибежал со слезами Артур и забился ко мне под одеяло. Еще около часа мы читали «Отче наш», обращаясь к богу, – проговорил Йоханнес, снимая с шеи ключи от комнат мальчиков. – Уже семь часов, пора спрашивать, что они там выучили.
– Ты воспитываешь их в диких условиях, – заметила Кертту. – Целый день одни, в пустой комнате и лишь перина у очага… Благо, хоть позволяешь им выходить раз в полтора часа, чтобы перекусить. Им, наверное, так страшно… Чужой дом, совершенно не родная обстановка… И ветер завывает на улице. Ты бы хоть снял с окон черные непроницаемые шторы!
– Это для их же безопасности. Буквально в тридцати милях от нас линия фронта. Думаю, что нужно счесть доброй приметой, если этот дом снаружи будет походить на нежилой – меньше вероятности, что по нему ударят.
– Лучше бы мы скрылись в Лиственной пустоши…
– Нет, там поблизости шахты – желанная добыча для противника. Да и немцы со своими цеппелинами бьют с воздуха по восточному побережью – это не так и далеко.
Оставив Кертту на кухне, он поднялся наверх. Конечно же, в первую очередь Йоханнес решил навестить сына. Войдя в просторную комнату, где не было ничего, кроме очага и перины, он обнаружил Артура, прикрывшегося шерстяным покрывалом и мирно спящего у огня на мягкой перине. Рядом с ним стояла чашка с остатками тыквенного сока, а лицо его было прикрыто священной книгой «Евангелие от Марка». Мальчик сжимал в крепких объятиях игрушечного щенка, которого ему связала еще мать. Йоханнес, нежно взяв его маленькую ручку в свою, прикоснулся к ней губами и проговорил:  «Артурри, спать мы все будем ночью. Сейчас расскажи мне, пожалуйста, что ты успел выучить».
– Ах, отец, я заснул не нарочно… Все как-то само вышло… У меня просто устали глаза, я прикрыл их, и сон скосил меня! – Артур, осознав, что проспал добрую пару часов, испугался, что его сейчас станут ругать. Вообще, ему было нечего бояться, ведь Йоханнес никогда не  смел повышать на него голоса. Но, насмотревшись на то, как Кертту применяла методы жесткой педагогики к его братьям, он до дрожи в теле боялся сделать что-то не так и тем самым обрушить на себя гнев взрослых.
– Да, после бессонной ночи и в такой уютной обстановке у камина сложно не уснуть, – Йоханнес улыбнулся ему и прикоснулся к светлым локонам сына. – Боже мой, такое ощущение, что ты терся головой о стену. Весь такой  взъерошенный… Ладно, давай, рассказывай что ты там успел выучить, а я причешу тебя.
Пока Йоханнес заплетал сыну тугую косу, Артур цитировал ему Евангелие, после чего он показал отцу тетрадь с исписанными цифрами страницами.
– Я это не смог решить, – признался мальчик, опустив в смущении глаза.
– Да, тут нужно ввести новую переменную… Зря я тебе задал такое – ты еще для этого слишком мал. А в остальном все верно. С чистописанием, правда, у тебя беда… Но это однажды пройдет, и годам к пятнадцати у тебя сформируется красивый почерк, –проговорил Йоханнес, взглянув на его письмена. – Ну хорошо, а теперь расскажи мне, пожалуйста, о возникновении философской науки на Востоке.
Артур чеканно рассказал отцу все, что вычитал сегодня в книге. Мальчик так боялся, что его отцу что-то не понравится, и так ему было страшно разочаровать родителя… Но, похоже, Йоханнес был всем доволен. Когда Артур закончил, Йоханнес, умиленно улыбнувшись стараниям сына и нежности его младенчества, подал ему руку и проговорил:  «Пойдем вниз, ты, верно, голоден. Леди Кертту заварила чай с мятой и лавандой, которые вы с Эйно собрали этим летом в саду – она угостит нас им после ужина. Вставай, Артурри».
Пока дети ели, наслаждаясь свежеиспеченным калакукко и рыбным салатом, Йоханнес и Кертту с печалью и завистью смотрели на них. Если бы только маленькие двойняшки Пертту и Эйно вместе с Артуром знали, каких усилий стоило взрослым добыть продукты… Сегодня утром Элиас и Лилия мерзли под снегом, но продолжали ожидать клева на маленьком прудике, что раскинулся совсем недалеко от поля битвы. А Йоханнес в это время седлал старого Викинга, чтобы доехать до селения, где жил один фермер, торговавший молоком. Было очень голодно, но они делали все, чтобы облегчить страдания детям войны.
– Очень вкусно, леди Кертту. Большое спасибо, – Артур, поблагодарив свою тетушку, поклонился ей и с позволения Йоханнеса, вышел из-за стола.
– Женский угодник растёт, – усмехнулась Кертту, когда Артур покинул столовую.
– Кстати, о женских угодниках… Ты не знаешь, где Элиас? В последний раз я видел его рано утром. И Лилия наверняка где-то с ним… – спросил Йоханнес, вспомнив о том, что давно не встречал брата.
– Не имею ни малейшего понятия, – проговорила Кертту, складывая в алого цвета таз грязную посуду.
А Элиас скрашивал одиночество юной Лилии в ее темной спаленке, которая расположилась на втором этаже прямо в углу, что упирался в оконную арку. Сегодня, продрогнув до костей на рыбалке, он полдня отогревался у камина в своей комнате, а потом, когда ему наскучило созерцать огонь в одиночестве, Элиас решил зайти к очаровательной служанке своего брата. Лилия, укутавшись в шерстяные шали и плед цвета шоколада, сидела у очага, размеренно перебирая в руках спицы – она вязала шерстяные чулочки для Артура, ведь никому не помешает заиметь в своем гардеробе, особенно зимой, парочку запасных чулков. Элиас, устроившись у нее в ногах, прямо у огня, вел с ней беседу, вспоминая о тех счастливых временах, когда еще не было войны.
– Вообще-то мама у нас была хорошая… Любила нас очень, постоянно баловала. Даже еще когда мы только вернулись домой после долгого отсутствия, она была добра к нам в равной мере. Это она ведь под конец жизни так помешалась… – проговорил Элиас, вспомнив о той, которая дала ему и его братьям жизнь.
– А почему же миссис Ярвинен так невзлюбила сэра Йоханнеса и его сына? – спросила участливо Лилия.
– Это слишком долгая и грязная история – она не для твоего светлого ума, мой ангел, – Элиас, зная, что перед ним сейчас сидит, по сути дела, ребенок, чистое и непорочное дитя, старался быть с ней ласковым и огорождать ее от того, что растлевает разум.
– Ну расскажи мне, Элиас, – умоляюще проговорила девушка, отложив вязание. – Я никому не скажу! Позволь мне приблизиться к тайнам для посвященных, ведь я тоже теперь ваша семья и, следовательно, я и есть та самая избранная.
– Нет, я не могу рассказать об этом няне своего племянника, – твердо, но не грубо заявил Элиас. – Раньше об этом знали аж девять человек, но шестеро из них унесли эту тайну в могилу. Я не могу тебе этого рассказать, ведь это – не только мой секрет.
Лилия, решив, что навязчивость – не лучшая черта для девушки, промолчала. Элиас, задумав сменить тему разговора, проговорил:  «Лилия, мне мало известно о том, как ты появилась в семье Йоханнеса – все мы лишь знаем, что ты из работного дома. Но как ты оказалась там?»
– Это слишком долгая и грязная история – она не для твоего светлого ума, мой ангел, – проговорила Лилия, очаровательно надув свои хорошенькие губки.
Элиасу стало ясно, что Лилия решила идти в атаку и он, в свою очередь, пошел в отступление, заговорив о злободневном.
– Йоханнес и Кертту решили взять в дом слуг, – напомнил он Лилии. – Не находишь это глупостью с их стороны? Ведь у нас нет средств для того, чтобы позволить себе такую роскошь.
– Сэр Йоханнес сказал, что они согласны работать на нас только ради крыши над головой, –  сообщила девушка. – Эллиоты ведь всю свою жизнь провели в Лондоне, где в конце мая была бомбардировка, которую устроили эти проклятые германцы. Бедняжкам, равно как и нам, негде жить и они готовы забыть о своем благородном происхождении, лишь бы только не пропасть.
– Забавно, что нам будет прислужничать семья лорда, – усмехнулся Элиас. – Но зачем нам еще одна няня? А как же ты?
– Детям нужна образованная воспитательница, – признала Лилия. – Я слишком невежественна для мальчиков, особенно для Артурри. Так пусть же их воспитанием занимаются девушка благородных кровей и сэр Йоханнес. А я буду шить, гладить, стирать им рубашки, любить Артура так, как любила его леди Жанна, рассказывать ему на ночь сказки и приходить к нему в комнату по первому его зову, когда ему станет вдруг страшно или грустно.
Вскоре Элиасу нужно было идти на помощь к брату – сегодня Йоханнес решил обучать своих подопечных фокусу с разбитой вазой, а для этого трюка нужно присутствие второго лица.
– Сюда поставим зеркальное стекло, – сказал Йоханнес, когда они устанавливали в нужном месте стол, а под ним – зеркало.
– А где ты взял две идентичные вазы? – с интересом осведомлялся Элиас.
– В наше время сложно добыть что-то материальное, особенно китайскую вазу. Я решил разбить обычную банку, коих в погребе находится в избытке. А потом превратить ее в целую и невредимую вазу, которая нашлась в гостиной. Увы, пришлось упростить фокус с восстановлением вазы и усовершенствовать его до трюка с превращением банки.
– Вот пройдет лет десять, и мы выведем на сцену новое поколение иллюзионистов… – мечтательно произнес Элиас. – Ах, если бы ребята влюбились в искусство иллюзий ровно так же, как и мы когда-то…
Покуда братья Ярвинены удивляли своих детей и племянников, демонстрируя им один из своих любимых фокусов и раскрывая им его секрет, Кертту и Лилия встречали семью Эллиотов,  прибывших в их укромный уголок на границе Англии и Шотландии. На пороге стояли три человека: Алвар Эллиот, немолодой мужчина с густой черной шевелюрой и изящными, завитыми к кончику усами, которые были такими модными среди джентельменов, держал за руку свою жену Адели – зрелую женщину в шляпе с черной вуалью и в изящном платье из крашенной овечьей шерсти. С ними была их юная дочь Николь. Она чем-то напомнила Кертту Йоханнеса – девушка была такая же холодная и угрюмая. Эти люди, несмотря на свои потрепавшиеся одежды, старались быть опрятными – благородные манеры давали о себе знать даже через призму нищеты и голода.
– Это у нас спальня Артура – сына моего господина, – Лилия водила слуг по дому. – Берегите этого мальчика – он очень часто болеет, ему нужно избегать сквозняков. И помните – нельзя снимать с окон шторы. Враги могут открыть огонь по дому, если заметят здесь признаки жизни.
– А почему других мальчиков так странно зовут, Эйно и Пертту? – спросила шепотом Николь. Она всегда говорила вполголоса, что, собственно, и насторожило Лилию.
– Здесь все, кроме меня, финны, – сообщила Лилия. – Стесняюсь спросить… Но почему вы, Николь, разговариваете шепотом и носите шарф?
– Я была больна и  перенесла операцию, – девушка сняла шарф и показала трубку, торчащую из ее горла. – Ничего страшного, я привыкла к таким вопросам.
– О, мой бог! – воскликнула в ужасе Лилия. – Я попрошу вас тщательнее скрывать свою… Травму. Смотрите, не испугайте мальчиков.
Проведя экскурсию по дому, Лилия привела голодных Эллиотов в столовую. Кертту потчевала их жидким калакейтто.
– Добро пожаловать в наш дом, господа, – проговорила она уже за чаем. – Надеюсь, что мы с вами уживемся.

Глава 32

Незримая защита

Близилась полночь. Холодная луна своим мертвенно-бледным светом освещала землю, утопающую в реках крови. По черному, как смоль, небосводу, плыли куда-то в бесконечность темно-синие, цвета индиго, обрывки облаков. И звезды – души павших на поле боя, меркли, расплываясь в серой дымке ночного тумана…
Сегодня ночью опять было неспокойно. У линии фронта разрывались с душераздирающим «фах» снаряды, и винтовки  стучали своей нескончаемой очередью. Были слышны крики раненых и ожесточенные вопли рвущихся в атаку. И зарево огня, сияние которого было видно за много миль…
В половине двенадцатого ночи уже спала вся семья Ярвиненов, а так же их слуги. Элиас, простившись около получаса назад с Лилией, в которой нашел родственную душу, уже дремал в своей постели. Кертту в это время засыпала, вспоминая о своем муже, который воюет сейчас где-то далеко. Артур, который лег еще два часа назад, давно спал, а Эйно и Пертту, выспавшиеся утром, обсуждали секрет фокуса, который был сегодня раскрыт для них Йоханнесом.
Последний впервые за два года крепко спал. Сегодня они с Элиасом, изучая подземные коммуникации имения Логана, набрели на погреб, где хранилось вино. Оно было очень даже неплохим – самое молодое тридцатилетней выдержки, привезенное из Прованса.  «Да, хорошо жили предки этого пианиста», – заключил господин Эллиот, которого братья пригласили на вечерние посиделки после занятий с детьми. Англичанин называл это либеральное отношение к слугам «финской демократией», которая приравнивала слугу и хозяина друг к другу. Бывший лорд, направляясь  однажды вместе с семьей к дому фокусника, чтобы стать его прислугой, был готов провалиться сквозь землю, осознавая то, как низко он пал, чтобы прислуживать простолюдину, выбившемуся в люди. Но после того  как Ярвинены выделили каждому из членов его семьи по комнате со всеми удобствами и обеспечили им все условия для работы, после того, как Элиас угощал его вином и сигаретами, при этом осведомляясь о его самочувствии, сэр Эллиот вновь почувствовал себя лордом.  «Война скоро закончится, я отстрою заново наше имение… – успокаивал он себя. – А сейчас просто представим, что мы в гостях у старины Левиадока, лорда  Дангариса…»
Сегодня, захмелев, но не лишившись рассудка, Йоханнес устроился в своей мягкой постели, не снимая одежд. Он, лишь успев накрыться одеялом, потерял всю ориентацию в происходящем, окунувшись в мир сладких грез. Сквозь тьму небытия, куда на время уходит любой спящий, в его сознание ворвался яркий эпизод прошлого. Йоханнесу снился Ювяскюля, город на двух озерах, и дом Князевых. Там и развивался сюжет его сна, которому суждено было стать вещим. Ему снилось, что он бродил по пустому дому, жители которого куда-то ушли на неопределенное время. Йоханнес забрел в одну из комнат и с удивлением обнаружил там Жанну! Она была такой же юной и прекрасной, какой была в тот день, когда он впервые признался ей в своих чувствах. Девушка примеряла свои бусы кораллового цвета и с не наигранной грацией заключала свои прелестные ручки в бархат перчаток. Жанна, увидев в отражении зеркала Йоханнеса, обернулась и радостно воскликнула:  «Ландыш, ты здесь! О, как же я давно мечтала повидаться с тобой! Я, вообще-то, вижу тебя каждый божий день, но не так уж и часто могу побыть с тобой наедине. Позволь, я прикоснусь к тебе!»
В мире грез Йоханнес был счастлив. Та, которой ему так не хватало, была рядом. Она самозабвенно бросалась к нему в объятия, и он мог ощутить ее тепло, такое трепетно-живое и восхитительно-нежное. Никто не мог нарушить сладости их любви, и они не боялись разоблачения. Казалось, что и не было того страшного вечера в декабре, который стал кодой их счастья и прелюдией его одиночества. В ночи, будто наяву, звучал ее заливистый смех и Йоханнес ощущал аромат ее любимых духов…
– Прости, что долго не давала знать о себе, Йоханнес, – говорила Жанна, играя со светлым локоном его волос. – Просто не могу разорваться. Приходиться ходить за твоим растяпой –братом, который выскакивает из окопа, когда над головой свищут пули. Ох, Ильмари, как всегда в своем стиле. Ты, надеюсь, не ревнуешь? Поверь мне, я просто не хочу, чтобы он погиб, ведь больно будет тебе.
– Я скучаю по тебе, любовь моя, – говорил Йоханнес, не осознавая, что это всего-лишь сон, иллюзия, греза…
– Я тоже, – призналась Жанна. – Однажды мы обретем счастье на века, но это будет не сейчас. Я знаю, кем мы были в прошлой жизни и кем станем в будущей. И ты узнаешь. А теперь я заклинаю тебя, уходи. Иначе все мы воссоединимся в единую семью прямо сегодня ночью. Железная птица уже летит, и смертоносное перо упадет рядом. Бегите, прячьтесь там, где находят покой после смерти. Иначе сами обретете покой. Артурри пусть ничего не боится, я рядом. Беги!
На этом его сон оборвался, и Йоханнес, едва осознав, что произошло, гонимый неведомой силой, выскочил из своей спальни и ворвался в комнату Артура.
– Просыпайся, сын! Не время спать! Да брось ты эту собаку! – воскликнул Йоханнес, укутывая сонного ребенка в одеяло. Артур, вцепившись в игрушку, так и не оставил ее.
– Что, отец? – проговорил мальчик.
– Ничего, не надо слов! – нервно произнес Йоханнес, уводя его из комнаты.
Уже через две минуты на ноги был поставлен весь дом. Испуганные Эллиоты выходили из своих спален, совершенно не понимая, что случилось.
– Что за движение? К чему такая спешка? – размеренно говорила сонная Адели, пряча свой нос за шерстью пледа.
– Вот так же все суетились, когда нас в двенадцатом году эвакуировали с тонувшего лайнера, – проговорил Алвар. – Чудом тогда живы остались.
– И сейчас случится чудо, если вы послушаете меня и спуститесь в подвал, – вскричал Йоханнес. – Хватит болтовни! Все за мной! Где еще двое мальчишек, черт возьми?!
– Они с Кертту уже убежали в подвал, – сообщил Элиас. – С тех пор, как ты полгода назад напророчил ей падение с лестницы и перелом руки, она верит каждому твоему слову и побаивается тебя. Как это у тебя получается?
– Не знаю, – на ходу прокричал Йоханнес.
Едва они спустились на семь ярдов под землю и зажгли лампу, как раздался мощный взрыв, и железные стены погреба загудели. Казалось, что стонала сама земля, а мир сотрясся. Испуганные дети прижались к своим родителям и разразились рыданиями. Мужчины побледнели, а чувствительная Николь едва не потеряла сознание. Благо, Лилия дала ей крепкую пощечину и она пришла в себя. Йоханнес лишь тихо произнес:  «Спасибо, Жанна…»
– Что это было?! – прошептала Николь, прикрывая свое уродство на шее платком.
– Удар немецкого цеппелина, – совершенно спокойно проговорил Йоханнес, тем самым испугав свое окружение еще сильнее. – Далеко он залетел… Ни разу еще не ударяли по этим местам.
– А теперь скажите, мой юный пророк, как вы могли знать об авиа налете за пятнадцать минут до него? – господин Эллиот, стерев грань между слугой и хозяином, обращался к Йоханнесу, как к мальчику.
Йоханнесу такое обращение польстило. Действительно приятно, когда в двадцать шесть лет ты выглядишь на восемнадцать. В самый первый день своего пребывания в семье Ярвиненов, этот англичанин принял Артура за его младшего брата. Йоханнес уже собрался обижаться на дерзость и лесть, но, узрив его неподдельное удивление от услышанной правды и, заметив, как пунцовые розы вспыхнули на его щеках, Йоханнес постарался добродушно улыбнуться и отшутиться, слукавив потехи ради:  «Мне до сих пор вино не продают без Элиаса, да и Артур слабо верит в то, что у него нет старшего брата».
Но сейчас, в отличиие от того суетного дня, отягощенного знакомствами и конфузом от господина Эллиота, было совсем не весело. Элиас испуганно смотрел на брата, который уберег их от смерти. Как он смог предвидеть эту смертельную угрозу? Почему полчаса назад Йоханнес, вместо того, чтобы спать, не подозревая о фатальном подарке судьбы, вскочил с постели и поднял на ноги весь дом? И как ему удалось однажды предсказать падение с лестницы Кертту за день до происшествия? Элиас вспомнил, как давно, еще когда была жива Жанна, Йоханнес, как бы между прочим, сказал, что через четыре года у него родится дочь. Но это было три года назад… То есть, через год он станет отцом и мужем? Забавно. Особенно когда тебе не с кем создавать семью.  «Он однозначно колдун», – пронеслась в голове Элиаса неожиданная мысль.
В этот момент на железной стене, освещенной тусклым огоньком лампы, отпечаталась тень. Николь прошептала:  «Кошка! Что здесь делает кошка?!»
– Какая еще кошка?! – воскликнул Элиас, но, увидев, как животное угольно-черного окраса приближается к ним, замолчал.
Кошка приблизилась к Йоханнесу и стала тереться о его ноги, оставляя шерсть на черной материи брюк. Так же бесцеремонно она уселась на скамью между ним и Артуром. Черное существо, этот вестник ночи, стало лизать руки Йоханнесу, после чего кошка, издав ласковое «мяу», ступила на колени Артура, и, свернувшись, задремала.
– Я вспомнила одну вещь из творчества Эдгара По… – произнесла в суеверном ужасе Лилия, –Там призрак черного кота преследовал хозяина… Мне страшно.
– Надо прогнать ее! – воскликнул Элиас.  – Война ведь кругом, кто ее знает… Может, она заражена? Не помните разве, как в апреле германцы травили газом наших союзников на реке Ипр? Может и ее к нам подослали, чтобы мы потом умерли вместе с ней?
– Если бы она была заражена, то у нее не было бы такой густой шерсти, – мудро заметила госпожа Эллиот.
А Йоханнес уже все знал. Нет, этот подвал закрыт со всех сторон и ни одно живое существо, кроме спасающихся людей и полчища крыс, не может пробраться сюда. Он вспомнил фразу Жанны из его сна:  «Артурри пусть ничего не боится – я рядом». Так значит, это она… Как все это похоже на мракобесие, в которое Йоханнес никогда не верил. Но, похоже, жизнь после смерти действительно существует. И даже смерть не смогла разлучить их… Им суждено быть вечным продолжением друг друга.
Около суток Ярвинены и Эллиоты провели под землей. Уже в сумерках следующего вечера было решено выйти наружу через запасной  люк, что располагался не в доме, а во дворе, прямо в саду.  «Опасно выходить через люк, что в доме! – воскликнул Йоханнес, убеждая Элиаса в его неправоте. – Может, уже и дома-то нет! Ты сейчас откроешь его, и тебя засыплет! Ты этого хочешь?!»  И Йоханнес снова напророчил беду. Дома и в самом деле не было. Лишь увидев сияние звезд на небе, Йоханнес и все, кто был с ним рядом, могли наблюдать дымящиеся руины вокруг огромного разорвавшегося снаряда. Удивительно, что в том импровизированном бункере их не убило взрывной волной.
– Поздравляю, господа Эллиоты, – заключил Йоханнес. – Мы едем в Лиственную пустошь – вы увидите новые для вас места, если наш родительский дом еще цел…

Глава 33

Родные земли

…Цокот копыт и тревожный стук железных колес раздавался на въезде в город Грин-Хилл. Уже третьи сутки Ярвинены и Эллиоты были в пути. Сейчас, в следствии сражений у Дрим-Тауна, железнодорожное сообщение было очень затруднено, и они просто не могли купить билет и уехать. Да и купить его было не на что – все деньги и документы были оставлены в разрушенном доме Логана. Йоханнес, этот запасливый господин, всегда носил во внутреннем кармане плаща кожаный мешочек с монетами, но они могли быть потрачены лишь на баночку козьего молока для Артура. В эти дни в Грин-Хилле было относительно спокойно – сражения за деревеньку Литтон, что раскинулась на окраине, прекратились благодаря временному перемирию. Трудно было ехать мимо Литлфорда – там от огня на окраинах, казалось, горело само небо. А Грин-Хилл встретил их совершенно спокойно и даже тепло; там на главной площади было какое-то торжество и люди, пропивая последние деньги, пускались в пляс под заводные звуки английского рожка. Мандолина вносила свои романтические нотки в музыку ,и гудел какой-то непонятный, но, скорее всего, ирландский народный инструмент. Был накрыт большой стол, но еда на нем была скудная – сухой барашек, куриные ножки, которые дают лишь кошкам, мелкая рыба… И три кастрюли с домашним вином из кислых яблок. Оказалось, что здесь отмечали День города. Ярвинены проезжали мимо, и на пути их встала веселая троица: красивая рыжеволосая женщина, господин в гетрах – видимо, ее муж, и еще одна дама.
– Вы, я вижу, не из этих мест? – доброжелательно заговорила рыжая леди. – Путникам здесь рады. Вы, вероятно, голодны? Быть может, пройдете к столу?
Гордый Йоханнес, не терпящий подачек и рассматривающий любое проявление доброты как попытку унижения, долго отказывался от ее предложения, но голодный Элиас уговорил его принять их приглашение. Вдоволь наевшись и слегка захмелев от вина, братья со своей многочисленной семьей и прислугой уже собирались продолжить путь, но один юноша, проходивший мимо, воскликнул:  «Боже мой! Либо мои глаза мне врут, либо это и в самом деле братья Ярвинены! С ума сойти! Раньше их лица не сходили с афиш!»
– Да нет, это не они, – проговорила зрелая дама, сидевшая рядом с музыкантами. – Иначе где же третий?
– Ильмари воюет где-то в Скарборо, – ответил Элиас. – Сейчас нас только двое.
– Фокус! – восклицали юные девицы, встав в полукруг рядом с ними. – Мы требуем от вас фокусов! Покажите чудо!
Йоханнес и Элиас растерялись – они были совершенно не готовы к внезапно наметившемуся шоу.
– Одно мгновенье – я сейчас вернусь, – проговорил Йоханнес и отошел к кибитке.
Там он разбудил Лилию и шепнул ей:  «Что у тебя сегодня под юбкой? Шерстяные или шелковые чулки?»
– Конечно же шерстяные, мой господин. Зима все-таки…– проговорила девушка, едва приоткрыв глаза. – А зачем вам?
– Не важно, – ответил он, немного расстроившись. – А есть что-нибудь шелковое?
– Нити только, которыми я летом зашиваю шелковые чулки. Они были у меня в кармане платья, когда я убегала в подвал. Не знаю, как там оказались эти нитки. 
– Дай пожалуйста, очень надо,– попросил Йоханнес.
Лилия отдала ему нити и он, накинув на пуговицу рукава плаща и на свой палец прозрачную нить, вернулся к публике, жаждущей зрелищ.
– У кого-нибудь есть колода карт? – спросил Йоханнес, обратившись к людям.
Четверо парней, играющих в это время в бридж, заинтересованные предстоящим зрелищем, сложили карты и отдали их Йоханнесу.
– Вы верите в то, что моя левая рука – магнитная? – спросил Йоханнес толпу зевак.
Все отрицательно покачали головами.
– Зря вы ему не верите, – усмехнулся Элиас. – Он сейчас вам докажет, что вы заблуждаетесь.
Йоханнес, усевшись за стол и собрав вокруг него кучу народу, стал подсовывать под свою ладонь, слегка прижалую к столу, карты – одну, вторую, третью… И вот уже под его рукой был целый веер. Медленно поднимая ладонь, а вместе с ней – и карты, чудесным образом прилипшие к ладони, Йоханнес разводил пальцы, но карты не падали! Он слышал пораженные возгласы и восхищенные перешептывания. Йоханес встал, прошел мимо удивленных зрителей, затем, вернувшись к столу, резко ударил по нему и карты рассыпались.
– Здесь наверное, точно есть какой-то секрет! – воскликнул тот юноша, что узнал их полчаса назад.
– Конечно есть, – согласился Йоханнес. – Но это – тайна для посвященных.
– А вы нас посвятите? – кокетливо проговорила красивая девушка, подошедшая к нему.
– Боюсь, что я не располагаю такими полномочиями, – проговорил Йоханнес и вскоре ушел в кибитку, оставив брата в этой веселой компании.
Он устроился под войлочным куполом самодельной кибитки. Под ним был мешок, набитый прошлогодним сеном, а укрыться пришлось старым покрывалом, которое нашлось в уцелевшей конюшне Логана. Старые Викинг, Феникс и Штиль, оставшиеся в живых после страшной бомбардировки, которая не коснулась их стойла, спали, склонив головы. Артур, сжимая в руках игрушечного щенка, связанного еще Жанной, спал, прижавшись к Лилии. Йоханнес лег так, чтобы его сын был между ним и своей няней – так ему будет теплее. Эйно и Пертту грелись рядом с матерью, а Эллиоты, сбившись в кучу, спали прямо сидя.
Очнулись все в полдень – невиданная роскошь, проспать двенадцать часов! В это время Элиас, не спавший всю ночь, уверенно держался за поводья и вел коней в сторону Нью-Роута.
– Сейчас сделаем остановку и позавтракаем – мне в дорогу дали целый пакет еды! – радостно сообщил Элиас.
– Там все тихо? Не стреляют? – осторожно спросила Кертту, высунувшись из кибитки.
– Пока, вроде бы, ничего не слышал, – ответил Элиас и остановил коней.
Лиственной пустоши они достигли спустя пару часов. Оставив коней в стойле, Ярвинены и их слуги направились в сторону дома. У крыльца их встречала совсем тощая собака – еще щенком ее много лет назад принесла в дом покойная Маритта. В спешке покидая родные места, братья забыли о ней, оставив ее на произвол судьбы. Но животное, отказываясь умирать, приспособилось и к голоду, и к холоду. Собака кормилась, бегая в соседнюю деревню, но непременно возвращалась туда, где жили раньше ее хозяева. Элиасу стало жаль питомицу и он впустил ее в дом, где в дальнейшем собака была вымыта, накормлена, а потом и вылечена. Артур, проспавший всю ночь и все утро, продолжал ловить сны в бывшей комнате Ильмари, которую решено было отдать детям. Кертту и Йоханнес отправились в Плейг, чтобы купить на последние деньги маленький бидончик молока, а Элиас с Лилией и всеми, кто остался в доме, принялся наводить чистоту в жилище.
Эйно и Пертту в это время блуждали по первому этажу. Мальчики с интересом изучали строение дома, где в последний раз они были очень давно.
– А представь, сейчас выскочит на нас из-за угла злая Мама и ее дочь, и заставит нас поклоняться деревянным куклам! – устрашающим тоном проговорил Пертту, вспомнив, как Маритта однажды едва не завербовала их в язычество.
– Не выскочит, – равнодушно произнес Эйно. – Папа сказал мне, что она с нашей теткой умерла,  а другая наша тетя сбежала.
– Ты думаешь, что если они умерли, то им будет очень сложно подняться из земли и явиться в этот мир? – продолжал его пугать брат.
– Не болтай ерунды, дурак, – Эйно уже начинал нервничать.
– Ты слышишь, как за окном завывает ветер? Это они летят к нам… – замогильным голосом говорил Пертту, выпучив глаза. – Ой, что это там так шумит в каминной трубе? Неужели это они лезут в дом?!
Эйно, не на шутку перепугавшись, разразился рыданиями. В это время Йоханнес и Кертту приближались в дому. Йоханнес тащил в холщовом мешке громко кукарекавшую живность.
– Надо будет потом в церковь сходить, на исповедь, – мрачно произнесла Кертту. – До чего мы докатились, боже мой… Украсть из чужого курятника петуха и пару куриц…
– Извини, но у этого Гарлоу до войны была  целая ферма, и он не успел перебить всю скотину, а нам нечем кормить детей! – злобно проговорил Йоханнес. – Иди, скажи Артуру, что у нас нет ни пенни денег, а он все равно через час придет, и будет плакать, умоляя дать ему хотя бы корочку черствого хлеба. Этот противный англичанин и не заметит пропажи, а мы можем умереть от голода!
– Хорошо, что у вас много земли, – заметила Кертту. – Весной посадим тыкву и томаты – у меня остались семена, которые я, к счастью, хранила в уцелевшей конюшне.
Оставив кур в теплом сарае, Йоханнес и Кертту вернулись в дом. Там они застали хохотавшего Пертту и рыдающего Эйно.
– Что здесь произошло?! – воскликнул Йоханнес. – Почему он плачет? Ты что с ним сделал?
– Он меня пугает – говорит, что сейчас придут злые язычницы и станут обращать нас в свою веру, – задыхаясь от слез, жаловался Эйно.
– Они мертвы, им не место среди живых, – холодно произнесла Кертту, пытаясь утешить сына, но тем самым, обидев его дядю. Кем бы ни была его мать, Йоханнесу было больно слышать эти равнодушные, рянящие сердце, речи.
– Они не злые, – вмешался Йоханнес. – Просто эти женщины были больны…
– Ах, Пертту, ах, безобразник! – злобно прошипела на него мать. – Получишь ты у меня сегодня еловыми ветками по спине за то, что обижаешь брата! И молока тебе вечером не дадим – голодным ляжешь спать!
– Нет, Кертту, ты не посмеешь его бить, – твердо заявил Йоханнес. – Мы должны вырастить здоровых детей, а не калек. Идем за мной. – он увел племянника на второй этаж, где вручил ему томик Шекспира, заставив учить его наизусть.
Вечером на стол был подан скромный экреоря, мало чем отличающийся от обычного омлета. Лилия сумела выловить из холодного Литла парочку тощих карасей, которых Ярвинены успешно зажарили. Артур, долго сидящий в молчании, вдруг заговорил:  «Я видел во сне нашу маму, отец. Она сказала, что дядя Ильмари хлыщет в окопе спирт и прохлаждается».
Впервые за долгое время этот дом был наполнен смехом. Кертту и Элиас смеялись так, что из их глаз брызнули слезы, а Йоханнес, в свойственной ему манере, лишь сдержанно улыбался.
– Даже твоя покойная жена возмущается, – заметил Элиас, немного успокоившись. – Видно, дает там жару наш горячий финский парень!
– Теперь я знаю, на чьей стороне будет победа, – сказала с иронией Кертту, хлебнув холодной воды.
И снова все вернулось на свои круги. Опять в доме на берегу реки Литл горел газовый свет, снова все собрались за большим столом. Только вот состав семьи сильно изменился. Вместо четы Бредберри – семья Эллиот, на месте Жанны – Кертту… Мама и сестра ушли в историю, уступив место маленьким Ярвиненам. Другая сестра вообще где-то сгинула. И лишь Элиас и Йоханнес все те же, но их нежная юность ушла в небытие, оставив свой трон подрастающему поколению…

Глава 34

Она вернулась

Морозный декабрь сменился дождливым и туманным январем нового, тысяча девятьсот шестнадцатого года. Уже год прошел с тех пор, как Ярвинены в последний раз получали весть от Ильмари. Тогда, когда германцы атаковали британское побережье, он воевал в Скарборо, обороняя этот курортный город от набега врагов. Но что с ним сейчас, жив он, или нет, они не знали. Но догадывались, ведь в последнее время Жанна стала регулярно являться в сны Элиаса, Йоханнеса и даже своего маленького сына. В их грезах она постоянно смеялась над нерасторопностью Ильмари.  «Ой, я не могу! – восклицала Жанна во сне Элиаса. – Ну и разиня! Все в атаку, а он доедает свой драгоценный хлебный паёк! Над окопом пули свищут, а он спит в пьяном забытье! Боже, отберите у него кто-нибудь спирт, иначе его в один прекрасный момент прихлопнут, как комара». Жанна приходила в их сны уже с пугающей  частотой, что насторожило даже несуеверного Элиаса. «А он точно жив? То, что умершая Жанна постоянно говорит о нем в наших видениях, меня, надо признаться, пугает. Уж не встретились ли они там, Наверху…» Йоханнес старался верить в лучшее. »Нет, она просто доносит нам о его делах, наблюдая за Ильмари. Только какие окопы, если он был с самого начала во флоте?»
Этой ночью Йоханнес не спал. Он, уложив детей в их постели, ушел в комнату, которую приспособил себе в качестве спальни. Очень давно, когда его покойная супруга была еще невестой Ильмари, здесь жила та, с которой он встречается сейчас лишь во снах. Именно здесь Йоханнес ступил на стезю предательства, и в этой комнате он познал нежность Жанны. Тут же Йоханнес в канун Рождества узнал, что у него будет ребенок и здесь Ильмари осознал, что брат его – предатель, а невеста совсем не питает к нему чувств. О, как же давно все это было… Такое ощущение, что эти события происходили в прошлой жизни. А потом, после Жанны, в этой комнате жила Элен – девушка, которую Йоханнес никогда не любил, и чья судьба теперь его не очень беспокоит. Было бы плохо, если бы еще она сидела на его шее в это тяжелое время. Комнату наполнял мрак ночи и Йоханнес, стоя у окна, созерцал пока еще мирное небо над Лиственной пустошью. Он вспоминал Жанну. Сейчас, по истечению двух лет после ее внезапной кончины, Йоханнес понимал, что любовь его умерла вместе с ней, ушедшей в вечность. Ведь не может живой любить мертвую, это простая истина, доступная его разуму. Но память души и сердца вечна. Даже если на его пути встанет другая женщина, он будет помнить свою Жанну, ведь она была его первой и главной любовью, даровавшей наследника, который несет в своем существе отпечаток  ее и его единства. Йоханнес уже не страдал от разъедающей душу тоски, которая едва не подтолкнула его однажды к краю бездны, когда он хотел остаться навсегда с Жанной. Исчезла та трогательная любовь к ее существу, когда оно оказалось под землей. Остались лишь память о недолгом счастье, обида на несправедливость судьбы и осколок льда в сердце, пустота в душе. Йоханнес, вспоминая о событиях своей юности, прошептал, будто чувствовал ее присутствие рядом: »А помнишь нашу первую ночь, Жанна? Ты была такой робкой, что тронуло меня до глубины души и задело за сердце… Я тогда был на грани сумасшествия от осознания того, что ты отныне моя. А теперь я, похоже, и правда спятил, если разговариваю с тобой».
Он ощутил прикосновение чьих-то теплых ладоней к своим плечам. Нет, этого не может быть. Это очередная иллюзия… Чертов голод, сводящий с ума. Но, видимо, если смерть не смогла разлучить их, то и голод тут не при чем. И снова Йоханнес ощутил аромат ее духов. Этот запах из прошлого… Нечто касалось кончиками пальцев его шеи, рук… Йоханнес почувствовал на своих губах застывший сладкой патокой влажный поцелуй. Все это было бы прекрасно, если бы он мог иметь дело с материальным. А покамест это просто приятно.
– Уйди, я прошу тебя… – прошептал Йоханнес. – Я не хочу сойти с ума.
– Я уйду на рассвете… – послышался сладкий шепот, который, как эхо, отдавался в его сознании.
В этот момент в комнате напротив раздался грохот по клавишам фортепиано. Хаотично играемые кем-то ноты сливались в нечто, совсем не похожее на музыку. Йоханнес, хоть и был фокусником, слабо верил в потусторонние чудеса. Но это испугало его. Йоханнесу было страшно терять рассудок. Он уже представлял это мерзкое зрелище – вот Йоханнес, собственной персоной, одетый в смирительную рубашку, заперт в белой комнате приюта для душевно больных. Родной сын станет избегать его и бояться, что постыдная тайна его семьи будет раскрыта.
– Твоя сестра не может найти покоя, – прошептала невидимая, но до боли родная ему женщина.
– Сгинь! – вскричал Йоханнес, взмахнув рукой. – Моя Жанна в Раю, а ты – демон, преследующий меня! О, Всевышний! Не дай мне лишиться рассудка!
– Нет, любовь моя, в Рай попадают те, кому не о ком позаботиться на земле… – прошептала она, заключив его в свои нежные объятия. – Не бойся меня, Йоханнес. Я вижу тебя, но сама невидима. Здесь кроме меня десятки тех, кого не пускают за ворота. Я здесь, чтобы отразить злобу твоей матери…
В этот момент Йоханнес услышал голос Кертту, которая направлялась в комнату, где продолжало играть фортепиано.
– По какому это поводу вы, мои маленькие негодяи, не спите ночью и мешаете другим?! –гневно говорила она, еще шагая по коридору. Но, оказавшись в бывшей спальне Тарьи, Кертту обомлела – там, кроме нее и фортепиано, никого не было! Дети мирно спали, а может, и не спали, в своей комнате, не решаясь выйти из нее.
«О, матерь божья!» – воскликнула женщина и в ужасе рванула в комнату напротив, где был Йоханнес.
– Нужно срочно позвать священника! – заявила она на повышенном тоне. – Здесь творится какая-то чертовщина!
И тут Йоханнес понял, что либо они оба сходят с ума, либо этот дом наполнен нематериальными существами.
– Зови, только учти, что мне нечем ему платить, – он старался казаться равнодушным.
В этот момент Йоханнес ощутил, что теплые объятия, в которые он был  заключен, растворились, и Жанна покинула комнату. С ее уходом умолкло фортепиано в соседней комнате. По возвращению к нему, она дала о себе знать через прикосновение к руке Йоханнеса.
– Я утихомирила ее, – сообщила она. – Аннели одиноко, вот она и пытается привлечь к себе внимание.
– Иди спать, Кертту, – сказал он женщине, которая едва пришла в себя после увиденного. – Запри дверь своей спальни, чтобы не было страшно, и ничего не бойся.
– Я ночую в детской, – сказала она, собираясь уйти. – Полагаю, что мальчики тоже испугались. Я нужна им сейчас.
И Йоханнес остался наедине с самим собой и с женщиной, которую он когда-то любил. Вернее, с ее бесплотной душой.
– Зачем ты здесь? – спросил Йоханнес, обратив взор в пустоту. – Почему ты не находишь себе покоя?
– Я спокойна, когда вы рядом, – говорила она, касаясь его волос. – Ильмари сейчас ранен, и пока он в госпитале, ему ничто не угрожает. Я должна побыть с вами, ведь опасность ходит за вами по пятам. Твою мать херувимы не допустили до суда за ее грехи, поэтому она с твоей сестрой бродит по земле. С каждым днем их озлобленность растет, и я боюсь, что в первую очередь пострадаете вы с Артуром – она не любила вас еще при жизни.
– Жанна, мне так плохо без тебя… – сказал вдруг Йоханнес. – Я с радостью бы ушел из жизни, чтобы воссоединиться с тобой, если бы у меня не было Артура…
– Но я здесь, я рядом, – произнесла она, положив руку на его плечо. – И буду с тобой, пока ты не найдешь мне замену. Главное, не бойся наших встреч.
Долго еще продолжался этот странный разговор двух сердец, разлученных однажды, чтобы встретиться вновь. За час до рассвета Йоханнес лег в постель, чтобы заснуть безмятежным сном. Он ощущал, что его вдовья постель наконец-то согрелась теплом той, которая ходила за ним. Йоханнес засыпал, чувствуя прикосновения ее рук к своим рукам. И снова Жанна была рядом с ним… Но, увы, ее божественной красоте было суждено скрываться за вуалью невидимого…

Глава 35

Лилия не может молчать

– Вот уж во что никогда не поверю, так это в то, что у тебя могли увести девушку, – смеялась Лилия, слушая Элиаса. – Ты и твои братья обладают какой-то притягательной силой очарования, которая и привлекает к вам людей. Если честно, твой младший брат – мой господин, едва не влюбил меня в себя однажды, сам того не желая.
– Йоханнес – опытный обольститель, – признал Элиас. – Я помню то время, когда мы еще работали в театре, и ему было семнадцать. Так вот, его постоянно окружало множество девушек. Но ни одна так и не смогла добиться его внимания.
– Зато моей покойной госпоже удалось это сделать, – горделиво произнесла Лилия, поправив выбившуюся из прически прядь волос. – Знаешь, Элиас, леди Жанна всегда была моим эталоном женщины и объектом подражания. Она была так элегантна и сдержанна, моя госпожа была настолько образованна, что можно было поговорить с ней о чем угодно. Нужно признаться, что я до сих пор пытаюсь быть на нее похожей. Но, увы, мое происхождение никогда не сделает меня настоящей леди.
– Тебе не нужно кому-то подражать, – сказал Элиас, взяв ее маленькую ручку в свою ладонь. – Ты сама по себе прекрасна, и подражать должны тебе.
Их уединение нарушил приход на кухню Кертту и Николь. Они припозднились с завтраком в силу своей занятости.
– Уже на носу июнь, – говорила Кертту, подавая Николь чай с баночкой прошлогоднего варенья, купленного у фермера из Плейг. – Скоро Йоханнесу стукнет двадцать семь, а Артуру исполнится семь лет. Последнего нужно крестить, а он одет, как оборванец… Надо сшить ему новую рубашку и не лишними были бы брючки…
– Скоро мы уедем с Йоханнесом на целый месяц в имение Уиттакеров, – сообщил Элиас, вмешавшись в их разговор. – За работу старый Уиттакер платит нам хоть небольшие, но деньги. Мы вполне сможем купить тканей на обновку Артуру.
– А что толку, если все деньги уходят на еду? – печально произнесла Кертту. – Не считая нас, Ярвиненов, в доме четыре человека слуг. Они, ровно как и мы, не умеют питаться бесплатной  энергией Солнца, и их тоже нужно чем-то кормить.
– У сэра Йоханнеса много белых рубашек, которые он не носит, – прошептала Николь, прикрывая свой изъян платком. – Можно скроить из одной рубашку для его сына.
– Да, сколько я его знаю, он не снимает черных одежд, – согласилась Кертту. – Но как же быть с брюками для мальчика?
– У меня есть старая шелковая юбка, – сказала Николь. – Я могу ее отдать на раскрой.
С приходом весны голод стал ощущаться не столь явственно. В марте Йоханнес и Элиас, поняв, что без пенни за душой им не прожить, отправились в соседнее графство, где отыскали имение лорда Уиттакера. Как раз в это время в его роскошном особняке готовилась свадьба юной Фионы, его дочери. Братья, едва назвав свою фамилию, сразу были приняты в штат его придворных. Оказывается, его дочь любила их творчество и часто бывала на шоу братьев еще до войны. Фиона настояла на иллюзионном шоу, которое устроят именитые фокусники по случаю ее свадьбы. Так Йоханнес и Элиас заработали сумму, которой хватило, чтобы прожить в сытости два месяца. А позавчера к ним в дом явился один из слуг Уиттакера с просьбой пожить в их имении еще хотя бы месяц, развлекая и утешая дочь его господина. Оказывается, Фиона не долго прожила в браке – уже через неделю ее брак почему-то треснул по швам, а месяц назад он и вовсе был расторгнут. Конечно, братьям не слишком прельщала участь шутов, но что поделаешь, если нужно опекать детей и племянников. Итак, через неделю они собирались ехать в Хэмпшир.
Йоханнес мрачно наблюдал у окна за тем, как льет на улице дождь, стуча по карнизам. В этом году выдалась необычайно промозглая весна. Артур в гостиной усердно трудится над «Калевалой». Мальчику тяжело дается финский язык. Сердце Йоханнеса сжималось, когда он видел слезы своего ребенка, который из последних сил твердил про себя слова на этом чуждом для него языке. Артур не понимал Эйно и Пертту, когда те общались на родном языке, ему были не ясны речи Элиаса и Кертту, когда те разговаривали между собой. Не понимал он и отца, когда тот беседовал с его дядей. Печально, что сын англичанки и финна не понимает языка последнего. Поэтому помимо грамматики родного английского, нужно было заучивать правила иностранного немецкого и учиться понимать язык членов своей семьи. Лингвистика, равно как и математика, давалась Артуру с трудом. Зато он делал успехи в актерском мастерстве и в музыке. Искусство звуков завораживало его, и Артур мог просидеть пять часов за фортепиано своей без вести пропавшей тетки. Играл он вполне недурно и было решено отдать его со следующего учебного года в нью-роутский Дом Изяществ, если, конечно, Йоханнес и Элиас не останутся без работы, и если в городе будет все так же спокойно, как и сейчас.
Йоханнес, чувствуя усталость после бессонной ночи, прикрыл глаза. В этот момент, сквозь тьму, в его сознание ворвалась картинка, в сюжете которой фигурировала Николь. Он видел ее, бьющуюся в конвульсиях от удушья. Открыв глаза, Йоханнес подумал:  «Я бы отдал все, лишь бы только не видеть события будущего… Сначала мама и сестры в огне, потом Кертту, летящая с лестницы, затем Жанна, предупреждающая о железной птице, а теперь умирающая Николь… За что меня так наказывает Бог?»
– Ландыш, доброе утро, – к нему в комнату заглянул Элиас.
– Привет, Элиас, – угрюмо проговорил Йоханнес. – Что ты хотел?
– Мы с Лилией решили прогуляться по лесу… Не хочешь пойти с нами?
– Но на улице ливень.  
– Нет ничего приятнее, чем прогуляться в теплой семейной компании под широким зонтом.
– Романтику таких прогулок я оставлю для вас, – произнес Йоханнес, взглянув на брата. – А я хочу побыть один.
– Все еще убиваешься по ней? – спросил серьезно Элиас. – Но не стоит. Вы еще встретитесь с Элен и обретете друг друга вновь.
– Ты считаешь, что полтора года я ни о ком, кроме как о ней, не думал?
– Многострадальный ты, Йоханнес, – печально произнес его брат. – Едва не сгорел от скорби, похоронив жену, а потом, решив начать все сначала, потерял невесту. Мы ведь так надеялись, что с Элен ты обретешь счастье…
– Зря вы на это надеялись, – равнодушно проговорил Йоханнес. – Я не собирался на ней жениться.
– Как это?! – такая новость оказалась для Элиаса сенсацией. – Ты же сказал, что она – твоя невеста.
– Если бы я не солгал, то было бы странно, что я привел в родительский дом практически чужую девушку, не имея касательно нее никаких намерений, – заявил он. – Элен нуждалась в моей помощи и защите, ей было негде спрятаться от тех, кто жаждал кровной мести. Я хотел уберечь ее, а сам обрек на страдания, предложив ей пожить с нашей матерью. Тогда я еще не знал, что в моем родном доме скрыта еще более серьезная угроза для ее жизни.
Элиас ненадолго умолк, чтобы обдумать услышанное, после чего проговорил:  «То есть, ты ее совсем не любил?»
– Нет, – холодно ответил Йоханнес. – Моей единственной настоящей любовью была Жанна. С ее смертью мое сердце превратилось в мрамор. Не надейся на то, что у тебя с моей стороны однажды появится еще один племянник. Я живу ради Артура и если бы не он, то я бы ушел следом за Жанной.
– Пойми, Йоханнес, ее уже не вернуть, – произнес Элиас, заглядывая ему в глаза. – Но ты жив и тебе суждено быть счастливым, ведь у тебя есть сын. Если ты умрешь сейчас, решив обрести ее на небе, то ты все равно не встретишься с Жанной. Ведь самоубийцы горят в аду, а она наверняка в Царстве Божьем. А ты представь, пройдет десять лет, закончится война и Артур вырастет, превратившись в красивого юношу. Ты увидишь, как он продолжит наше дело, если мы его воспитаем должным образом. И главное, ты застанешь то время, когда Артур встретит свою любовь и обретет счастье. Неужели ты и в самом деле не хочешь жить?!
– Жизнь меня не спрашивает, хочу ли я ходить по этой земле, – сказал Йоханнес, опустив глаза. – Мне приходится жить.
– У тебя впереди вся жизнь и это достаточное время, чтобы пересмотреть свои перспективы на будущее, – сказал Элиас, сжав его руку в своей. – Я оставлю тебя, ведь одиночество – это лучший способ познать собственную душу.
И Элиас ушел, даруя брату уединение. Йоханнес снова впал в тоску. С ним явно что-то происходило и при чем, давно.
А между тем Элиас, одетый в добротный кожаный плащ, бродил по лесным прогалинам, разделив широкий зонт с Лилией. Она скрашивала его жизнь и наделяла его помрачневшую от этого вездесущего одиночества душу яркими лучами, сродни солнечным. Девушка изо всех сил старалась быть ему полезной. Любовь – это то чувство, которое любого эгоиста может превратить в альтруиста. Лилия принимала за счастье просто выгладить ему рубашки. А уж если им доводилось поговорить или, еще лучше, уединиться и пооткровенничать о насущном, то Лилия приходила в экстаз. Она готова была пойти ради него на все, а Элиас, несмотря на свой опыт и возраст, так и не смог до сих пор понять ее души. Это так ранило ее…
– А ты когда-нибудь любил по-настоящему, Элиас? – спросила вдруг Лилия.
– Да, это было однажды… Давно, – не растерявшись, ответил он и вспомнил о Лэттис. – Она была такой же юной, как и ты… Эта девушка была моей спасительницей от всех напастей, ведь любовь лечит все. Но наши пути разошлись…
– И с тех пор ты так и не смог найти утешения с другой? – вкрадчиво спрашивала Лилия.
– Нет, – печально проговорил Элиас, потупив взгляд. – Порой я смотрю на Йоханнеса и завидую ему. Моим братьям еще только двадцать шесть, но у них уже есть сыновья. А мне неделю назад исполнилось тридцать два года, и я одинок. Так страшно состариться и не познать радости супружества и отцовства…
Лилия, немного помолчала, опустив взор, после чего вновь подняла на него робкий взгляд и проговорила:  «А если бы вдруг представился шанс обрести любовь, ты бы воспользовался им?»
– Нет, боюсь, что у меня уже нет шансов, – произнес Элиас. – Я готов любить, но кому я нужен?
– Мне, – выпалила она и тут же залилась краской. Лилия до последнего надеялась, что он не услышал ее, но увы…
– Что ты сейчас сказала?! – изумленно произнес Элиас, встав на месте. – Мне послышалось или…
– Нет, тебе не послышалось, – призналась Лилия, осознав , что еще сильнее усугубила свое положение. Но она уже не могла молчать. – Я давно покорена тобой Элиас! О, это так нелепо и вульгарно… Я не имела права говорить тебе о своих чувствах, ведь ты – мой господин, а я – ваша служанка…
– Наши слуги – это Эллиоты, а ты давно стала нашей семьей, – мудро заметил Элиас. – Но ты слишком молода для меня, Лилия. В моем возрасте любить юных пошло, и я не посмею испортить твою репутацию. Ты еще встретишь того, кто дарует тебе счастье, а мне, видимо, суждено посвятить себя детям своих братьев…
Последующее время они молча бродили по берегу Литла. Когда-то давно, еще в прошлом веке и, наверное, в прошлой жизни, здесь ходил молодой Аапо Ярвинен, наслаждаясь одиночеством. Литл помнил Маритту и Аапо, купающих здесь девочку Аннели и ее малютку-брата. Эта река видела резвящихся на ее берегу двойняшек Йоханнеса и Ильмари еще до их отъезда из дома, длиною в семь лет. Литл помнил и новорожденную Тарью, принимающую на руках матери здесь язычество… Он видел горе Маритты, прощающейся на берегу с умершим Юхани и ему довелось застать ее дорогу до леса, где она принесла себя и дочь в жертву богу мира и плодородия. Теперь же Литл наблюдал за тем, как повзрослевший Элиас гулял здесь с той, которая надеется найти в его душе хотя бы толику любви к ней. Река жила уже столетья, не меняя своего течения и не мельчая, а те, чьи жизни навсегда связаны с ней, рождались, росли, умирали… Двойняшки Ильмари и Йоханнес выросли, и теперь их дети ходят по его берегам, а Литл остается таким, каким был десятилетия назад.
Лилия едва дождалась окончания прогулки, которая стала для нее мучением после ее опрометчиво сказанных слов. О, как она стыдилась своей глупости… Это надо было додуматься только, заявить о своей никому не нужной любви! Элиас слишком взрослый для нее, он успел познать буйства чувств и страсти. Наверняка его подруги были благородных кровей, не то, что  она.  «Нашлась тут, Джейн Эйр… – думала про себя Лилия, трепеща от стыда всем своим существом. – Это жизнь, а не роман. Здесь хозяин не проникнется любовью к служанке!» Больше всего девушка боялась насмешек с его стороны, но Элиас был слишком умен и толерантен. Он деликатно намекнул ей на невозможность отношений в силу большого разрыва в их возрастах. Хорошо хоть, что все обошлось так благополучно. Но от этого несчастной Лилии было не легче.
Элиас между тем тоже корил себя. Он сам отвергает любые попытки естественного течения Судьбы, если, конечно, это она. Да, Лилия и в самом деле слишком молода для него. Но разве возраст – преграда для любви? Конечно, отсутствие взаимности делает несчастными обоих, но… Элиас уже сомневался в своей бесстрастности. Лилия могла бы стать ему верной подругой сердца и, быть может, с ее помощью он сможет наконец забыть Лэттис? Что ж, время покажет… А пока им лишь остается жить под одной крышей и догадываться о том, что же им готовит Судьба, гораздая на сюрпризы…

 

Глава 36

Тепло семьи

Йоханнес и Элиас проживали в особняке господина Уиттакера уже три с половиной недели. В десятых числах мая они покинули свой дом, оставив племянников и сына на попечение слуг и Кертту. Это так нелепо: в их распоряжении четыре  человека слуг, но в то же время они сами прислужничают! Однако, какое бы ты не занимал место в обществе и кем бы не был, во времена нужды приходится забывать о своем положении. Странно, что во время войны и голода этот лорд живет в роскоши. Наверное, он успел нажиться за годы на женской обуви, которую производили на его заводе, что достался ему в наследство от отца. Но это не сильно волновало братьев. Они просто выполняли свою работу и получали за нее деньги. В один из дней Йоханнес, угрюмо выходя из своей спальни и вспоминая события прошлой ночи, когда ему вновь явилась во сне Жанна, встретился на лестнице со старым лордом. Господин Уиттакер шел из ванны в свои покои, одетый в шелковый халат и источающий приятный запах мятного мыла.
– Добрый день, мой господин, – приветствовал его Йоханнес, чувствующий себя униженным. Он привык, что так обращались к нему и Йоханнесу было больно душить свою гордость во имя средств к существованию.
– Привет, Йоханн, – добродушно улыбнулся ему старый лорд. – Нет ничего восхитительнее, чем понежиться среди дня в горячей ванне с травами. Глядя на вас с Элиасом, я немного завидую вам, ведь мне никогда не доводилось париться в настоящей сауне.
– То, что мы финны не обязывает нас посещать сауну. Скажу даже больше – я смутно представляю себе ее строение, – холодно, но не отступая от этикета, проговорил он.
– Йоханнес, пройдем в мой кабинет, – позвал Уиттакер. – Мне нужно поговорить с тобой.
– Да, мой господин, – Йоханнес, повинуясь, пошел за ним.
Кабинет лорда представлял собой богато обставленную комнату с шелковыми портьерами синего цвета и гобеленом с диковинным узором на стенах. Уиттакер располагал большой библиотекой и коллекцией антиквариата. Усевшись в кожаное кресло, старик предложил присесть и Йоханнесу, но тот любезно отказался.
– Йоханн, я вижу, что ты носишь обручальное кольцо, – заметил лорд. – Ты женат, и мне как-то неудобно говорить с тобой об этом…
– Вас смущает то, что я женат? – уточнил Йоханнес. – Что ж, не стесняйтесь, говорите. Быть может, если я скажу вам, что я вдовец, вы перестанете смущаться?
Его тон был дерзким, но это ничуть не оскорбило Уиттакера.
– Тогда я еще больше смущен, – проговорил лорд, заерзав в кресле. – Но моя дочь совсем плоха. Расставание с мужем убило ее морально, и в отчаянии она решила утешиться влюбленностью… Я думаю, ты понимаешь, к кому она неровно дышит.
– Да, чувства девушки голубых кровей к простому фокуснику – это так романтично. Мне очень приятно, но чем, собственно, я могу быть полезен? – в недоумении спросил Йоханнес.
– Ты не мог бы сделать вид, что тоже неравнодушен к ней? – попросил лорд, шокировав своего слугу. – Поухаживать, проявить внимание и сочувствие. Даже если этот фарс зайдет слишком далеко – я, узнав об этом, не покараю тебя. Только прошу, Йоханнес, облегчи страдания моей Фионы! Я заплачу тебе любые деньги.
Йоханнес, едва представив себя с ней, пришел в замешательство. Нет, никакая сумма денег не сможет окупить его вечной боли. Он не предаст ту, которую любил… Йоханнес не омрачит ее светлой памяти и не нарушит клятву верности, данную у алтаря.
– Тот факт, что я ваш подчиненный, не дает вам права просить меня о невозможном, – проговорил Йоханнес с тенью злобы в глазах. – Еще одно такое предложение, мистер Уиттакер, и эпоха иллюзий в вашем доме закончится. Во всяком случае, в нашем с Элиасом лице.
Йоханнес понимал, что дерзость не доведет его до хорошего, но ему уже было все равно. В порыве негодования, он забыл о том, что у него есть Артур, детство которого не должно закончиться, едва начавшись. Йоханнес думал, что его ультиматум станет предтечей увольнения, но, к его удивлению, старый лорд заговорил с ним доброжелательно.
– Твоя гордость вызывает уважение, – проговорил Уиттакер. – Я слышал, что все скандинавы горды, как ястребы, но мне казалось, что это лишь сложившийся стереотип. Извини, я не должен был даже заводить этот разговор. Прими мои соболезнования, ведь я тоже однажды потерял жену…
Откланявшись, Йоханнес ушел. Сейчас его ждет очередная встреча с Фионой, ведь он обещал вчера вечером показать ей трюк с превращением воды в вино. Уже все готово, оставалось лишь красиво это обыграть… Но видеть ту, которая посредством своего отца могла занять место Жанны в его душе, вернее, в его материальном пространстве, Йоханнесу теперь было откровенно противно. Благо, послезавтра заканчивается срок его службы в имении Уиттакера, и они с Элиасом возвращаются домой, в Лиственную пустошь.
В пятницу вечером, в последний раз порадовав дочку лорда своими чудесами, братья двинулись на север королевства. Йоханнес умолчал о разговоре с лордом, решив избежать откровений даже с братом. Вскоре неприятное впечатление о лорде забылось, а осадок, оставшийся в его душе после той беседы, растворился в бесконечности бесплотного. Ему некогда было накручивать себя мрачными думами и самоистязательством, ведь в их доме намечается череда праздников. Завтра Артур вступает в отрочество, а сегодня он встретит очередную годовщину со дня своего прихода в этот мир. Йоханнес по поводу предстоящего дня рождения сына решил подарить ему то, о чем мальчик так грезил. Артуру очень нравилось творчество норвежского композитора Эдварда Грига, и он мечтал разучить на фортепиано что-нибудь из «Пер Гюнта». Но в Лиственной пустоши были лишь ноты Шопена, горячо любимого Йоханнесом. Было очень сложно разжиться нотами, но он умудрился выкупить у одного нью-роутского старьевщика потрепанный сборник нот. Чего не сделаешь, чтобы порадовать того, ради которого живешь. К тому же Артур этого и в самом деле заслужил – он, в отличие от непоседы – Пертту, прилежно учился и отлично себя вел.
– Сегодня и у Ильмари праздник… – проговорил Элиас, вспомнив о брате-воине. – Он, наверное, и забыл, что такое веселье…
– Как-будто мы помним, – равнодушно сказал Йоханнес. – Бегаем, как крысы, от постоянной угрозы. Сегодня мне исполняется двадцать семь, а я сомневаюсь, доживу ли я до следующих своих именин. Вернуться бы на десять лет назад, во времена, когда мы еще не знали бед и смертей…
– Скоро все закончится, Йоханнес. Я чувствую сердцем, что однажды в наш дом придет покой и благополучие, и все вернется на свои круги.
– Конечно, скоро в наш дом придет покой, ведь в июне восемнадцатого года к нам вернется живой и почти здоровый Ильмари, – проговорил Йоханнес. – А в конце августа следующего года у тебя родится дочь. Я знаю, кто станет твоей женой, но, боюсь, что мое заявление ошарашит тебя.
– И кто же? – в его разум закрадывалась догадка.
– Лилия, – совершенно спокойно сказал Йоханнес. – Она давно любит тебя, а ты еще в смятениях. Но будь уверен, в конце июля тебе все станет ясно и случится то, что должно было случиться.
– Но откуда ты все знаешь? – удивленно произнес Элиас. – Я начинаю бояться тебя. Такое ощущение, что ты – не от мира сего.
– Я и сам не понимаю, что заставляет меня говорить этот абсурд, – равнодушно проговорил Йоханнес. – Все началось еще тогда, когда была жива наша мама. Я угадываю и оказываюсь прав. Интуиция и ничего более.
В середине дня братья достигли моста через Литл. Уже по истечению двадцати минут они оставили в стойле Викинга и Штиля, направившись в сторону дома. Там уставших путников ожидал богато накрытый стол. Да, хоть и унизительно было работать на лорда, приятно теперь пожинать труды своего предыдущего пребывания в его доме. На первое блюдо было подано калаккейто не с дешевой путасу, а с жирным лососем. Финский суп был заправлен не жидким молоком, а настоящими сливками! Экреоря с жареным картофелем и селедочный салат заняли место на старом дубовом столе, который давно забыл те времена, когда Ярвинены сыто жили. Калалаатикко подали перед холодным блюдом в виде селедочного салата. Здесь было слишком много рыбы, почитающейся в этом доме, и ее обилие было разбавлено десертом, представляющем собой кровяные блинчики.
– Боже мой, наверное, я сплю… – проговорил Йоханнес, когда перед ним предстал стол, который изобиловал вкусной пищей. – Где вы добыли лосося и сливки? И кого зарезали, чтобы напечь блинов?
– Мы полгода откладывали деньги на то, чтобы накрыть стол в честь ваших с Ильмари и Артуром именин, – призналась Кертту. – В июле исполнится семь лет Эйно и Пертту. Я решила, что сегодня можно поздравить всех вас, а заодно и Элиаса, которому в апреле исполнилось тридцать два года.
– Тогда я поздравляю и тебя, Кертту, ведь у тебя День Рождения будет в августе, –смеясь, проговорил Элиас.
Женщина так и не сказала им, где сумела достать редкие в эти годы продукты. С брусничным вареньем и куриной кровью для кровяных блинчиков было все просто – она выкупила это у одного фермера из Плейг равно так же, как картофель, яйца, молоко и другое. А вот за сельдью и лососем пришлось ехать в приморский Мэринг-Лайн… Как бы то ни было, даже во время войны душа требовала праздника.
Перед тем, как сесть вместе с семьей за стол, Йоханнес поднялся наверх и прошел в спальню Артура. Он застал сына как всегда опрятно одетого: недавно Кертту, перекроив с разрешения Йоханнеса три его рубашки, нашила одежды для своего племянника. Артур носил белую шелковую рубашку с кружевным жабо от старой блузки Николь, разбавляя ее ослепительно белый цвет черной жилеткой. Его классические черные брюки были в тон жилетке, а белоснежные мягкие волосы Артура спадали ему на спину. Артур носил на шее серебряный кулон с кельтским рисунком, который Жанна перед смертью завещала ему. Йоханнес замечал, что год от года мальчик все больше и больше становится похожим на него.  «Боже, ну за что ему такое наказание? – думал Йоханнес, глядя на сына. – Неужели все мужчины моего рода будут настолько женоподобными?» Артур в это время любовался собой у зеркала, расчесывая деревянным гребешком свои восхитительные волосы. Заметив стоящего в дверях отца, который по своему обыкновению любил появляться так же внезапно, как и исчезать, Артур оставил все свои дела и бросился к нему.
– Отец! – воскликнул он, сжав Йоханнеса в своих слабых детских объятиях. – Я так скучал по тебе и даже не надеялся увидеть тебя в день своего рождения…
– Что бы ни случилось, я бы все равно был бы с тобой в этот день, Артурри, – проговорил Йоханнес, по привычке поцеловав ему ладонь. – Ты видишь, что я не с пустыми руками?
– Ой, а что это? – с детским восторгом от предвкушения чего-то приятного, воскликнул Артур. – Эд-вард Григ. Пье-ссы для… – он пытался прочесть по слогам.
– Не утруждайся, это пьесы для фортепиано, – Йоханнес с улыбкой вручил сыну сборник нот.  – Здесь же ты найдешь некоторые вещи из горячо любимого тобой «Пер Гюнта». Учи это, Артур, и наслаждайся прелестью музыки.
– Я об этом так давно мечтал, отец! – мальчик ликовал. – Ты осуществил мою мечту, и я счастлив! Спасибо тебе огромное! Я люблю тебя!
Артур еще долго не разжимал своих объятий и осыпал отца поцелуями, после чего произнес:  «А у меня тоже для тебя кое-что есть…»
И Артур надел ему на шею маленькую, но очень аккуратную подвеску в виде паука, сплетенного из черного бисера. Йоханнес знал о страсти сына к различного рода рукоделиям, но он и представить себе не мог, насколько красиво это получается у Артура. При этом ему никто помочь не мог, ведь, насколько было известно Йоханнесу, ни одна женщина из его дома никогда не имела дело с бисероплетением.
– И тебя с Днем Рождения, отец! – проговорил Артур, снова прижавшись к нему.
– Спасибо, мой мальчик. Ты очень красиво плетешь… Я бы не поверил, что это ты, если бы сам не видел, – проговорил Йоханнес. – Мне очень приятно.
Вскоре они прошли к столу. На кухне уже собралась вся семья. Кертту разливала по кубкам сваренный сегодня глёг.
– Именинники пришли позже всех, – с доброй улыбкой заметила она. – Но вам сегодня можно все, мои дорогие.
Едва пригубив глёга, все члены семьи накинулись на еду. Когда они на славу наелись, снова заплескалось вино в кубках. У братьев сложилось такое впечатление, что им довелось вернуться в далекий 1908 год, когда еще их не коснулись беды, пошатнувшие их счастливое существование. Тогда каждый вечер был праздником… В этот день Йоханнес впервые за все время не грустил. Ему некогда было грустить в этом теплом семейном кругу. Когда взрослые, подняв кубки за здоровье именинников и счастье клана Ярвиненов, осушили их, маленькие Пертту и Эйно с разрешения матери вышли из-за стола и подошли к Артуру. Дальше случилось то, чего не ожидал никто. Тихий и равнодушный к своему кузену Эйно обнял его, после чего примеру брата последовал и Пертту, который до сегодняшнего дня игнорировал Артура.
– С Днем Рождения тебя, Артур, – искренне улыбнулся ему Пертту, поздравив брата заранее. – А давай с сегодняшнего дня дружить?
– А разве мы не дружили раньше? – удивился Артур.
– Я всегда чувствовал тебя только другом, но я хочу быть твоим братом, – сказал Пертту. – Так мы будем дружить как братья?
– Еще спрашиваешь? Конечно же будем! – воскликнул Артур и снова обнял его.
Это было так трогательно, что некоторые присутствующие за столом взрослые прослезились. Кертту, вытерев слезы, произнесла: »Так пусть же братья дружат, их отцы будут живы, здоровы и так же молоды, а война пусть изживет себя…»

Глава 37

Пророчество сбывается

Элиас был сам на себя не похож. Вот уже несколько недель его не покидала мысль о Лилии. Все началось в первых числах июля, когда они с Йоханнесом намеревались устроиться на работу в театр Нью-Роута. Тогда братья, сомневаясь в том, что театр, где они раньше трудились, вообще работает, отправились на поклон к Ропперу. Ведь закрыли же в Мэринг-Лайне школу и Архитектурное училище из-за отсутствия финансирования. Быть может, и на здании театра теперь висит замок? Но нет, драматический театр, как ни странно, продолжал работать в штатном режиме, давая почти каждый день спектакли. Иногда здесь устраивались выставки картин некого Дейла Джонсона, который сам жил где-то то ли в Грин-Хилле, то ли в Саме-Тауне. Теперь театр посещали лишь элиты города, ведь нищим не то, чтобы зрелища, им еда была почти недоступна. Роппер, узнав в молодых мужчинах тех юных мальчиков, которые работали здесь девять лет тому назад, не раздумывая взял их вновь под свое крыло. Правда, он сразу предупредил, что заработная плата будет небольшая. Таким образом, все дороги ведут в Рим, а в их случае – в театр.
Тогда, вернувшись домой, братья разошлись по своим углам. Йоханнес, как и обещал сыну, играл с ним в четыре руки на фортепиано, а Элиас хотел подремать пару часов в своей комнате. Но Лилия уговорила его составить им с Эйно компанию на пикник. Пертту с ними не было – он снова провинился и был наказан. Устроившись на уединенном берегу озера Теней, они перекусили ягодами с грядок и бутербродами со стола. Эйно, купаясь в теплых летних лучах, гонялся с сачком за бабочками.
– Как же скоротечно время, – говорила Лилия, наблюдая за своим подопечным. – Давно ли я была такой? А теперь уже даже юность моя закончилась, уступив место молодости…
– Тебе еще рано грустить об этом, – сказал Элиас. – Мне повезло меньше, ведь скоро моя молодость закончится, уступив место зрелости.
– В какой-то степени я завидую младшим Ярвиненам, – призналась Лилия. – Ведь они еще совсем дети… Им покуда не довелось познать мук неразделенной любви и одиночества.
Элиас, поняв ее намек, ощутил щемление в сердце. В последнее время он питал к ней симпатию, но Элиас считал ее глупостью. Ему нравилась ее внешность и голос, а это, как известно, не очень весомый аргумент в истинном проявлении любви. Но сейчас вдруг кровь прилила к его лицу, а руки, напротив, стали холодными.
– А ты познала? – спросил он, заранее зная ответ.
– Если человек до двадцати лет не успел обжечься первой влюбленностью, то это слишком счастливый человек, – заметила молодая Лилия с мудростью зрелой женщины.
– А не проще ли просто забыть, чем помнить и страдать? – спросил Элиас, заглянув в ее глаза.
– А ты попробуй забыть, как выглядят твои племянники, постоянно находясь с ними рядом.
Поняв очередной намек умной девушки, Элиас, смутившись, проговорил:  «Тебя и в самом деле совсем не смущает большая разница в наших возрастах?»
– Нет, – искренне ответила Лилия. – Сколько бы тебе не было лет, я полюбила тебя не за возраст.
– Но… За что? – Элиас ощущал то волнение, которое испытывал в юности, когда был впервые влюблен.
– За доброту, – сказала девушка. – Знаешь, такого доброго отношения к себе я ни от кого, кроме как от тебя, не видела. Даже мой господин не был так добр ко мне, как ты, Элиас.
Он, созерцая эту наивно-нежную юность Лилии, которая уже переходила порог очаровательной молодости, не мог оставаться равнодушным. Да, Элиас, похоже, снова влюблен. В последнее время образ Лилии не покидал его, но Элиас это наваждение считал ничем иным, как обычной симпатией. А симпатия – это еще далеко не любовь. Но очередная бессонная ночь сегодня заставила его расставить свои мысли и чувства на полки разума. Он представил, что враги бомбят их дом, как имение Логана. Что, если бы ему пришлось выбирать из целой семьи одного единственного человека, которого он, если бы мог, должен был спасти? Кого бы Элиас выбрал? Алвара Эллиота, его жену Адели или больную Николь? Или, быть может, Кертту или одного из ее сыновей? А может, ему бы пришлось выбирать между Йоханнесом, Артуром и Лилией? Но Эллиоты будут спасать друг друга, забыв о Ярвиненах, ведь в момент беды в первую очередь думаешь о тех, в чьих жилах течет твоя кровь. Кертту, как благодетельная мать, сделает все, чтобы спасти своих детей, Йоханнес поступит аналогично. Поэтому можно быть уверенным, что о детях позаботятся. Кертту и Йоханнес спасут себя сами во имя благополучия своих детей, ведь нет ничего хуже, чем оставить своих наследников сиротами. А кто позаботится о хрупкой Лилии? Элиас не смог бы оставить ее в беде. Он бы выручил ее даже ценой собственной жизни. Значит, уровень любви можно измерять готовностью человека пойти на любые жертвы во имя благополучия того, кто поселился в его сердце? Выходит, стадия симпатии изжила себя, а ее место заняла любовь? Элиас понимал, что больше не может притворяться равнодушным. Но если он даст себе волю, то Элиас просто испортит жизнь Лилии. Она слишком молода для него… Хотя как сказать, Лилии уже двадцать три года, она уже не дитя.
Эйно, вдоволь набегавшись по лугу, пришел к своим дяде и няне. Он уселся рядом с ними на пледе и набросился на скромную еду.
– Ешь больше, Эйно, – говорила Лилия, одаривая его своей сияющей улыбкой. – У мужчины должен быть хороший аппетит!
– Если я буду много есть, то я стану толстым, как сэр Эллиот, – заметил мальчик, развеселив своих опекунов. – А я хочу быть стройным и красивым, как дядя Йоханнес.
– Ну почему все хотят быть на него похожими, а не на меня? – с досадой проговорил Элиас, обратившись к Лилии. – Артур, смотрю, постоянно крутится у зеркала, расчесывая свои светлые волосы – я помню, Йоханнес в детстве был таким же. Теперь Эйно  захотел быть красивым и стройным…
– У меня складывается такое ощущение, что сэр Йоханнес обладает магнетическими свойствами и тем самым притягивает к себе людей, – призналась Лилия. – Такой вот    харизматичный он человек и с этим ничего не поделаешь.
Спустя некоторое время Эйно лег на плед и задремал. Игры вымотали его, и он погрузился в крепкий сон на свежем воздухе. Убедившись в том, что племянник беспробудно спит, Элиас решил, что уже некогда медлить. Лилия сейчас рядом, они далеко от дома и нет поблизости тех, кто любит посплетничать. Он не знал, что сказать ей, и поэтому Элиас не придумал ничего лучше, чем дать волю рукам. Он заключил Лилию в свои объятия и коснулся своими губами ее губ. Девушка была бы до смерти напугана, если бы на его месте оказался кто-то другой. Но рядом с ней Элиас и она трепетала всем своим существом от внезапно нахлынувшей бури эмоций. Она ощущала его нежные прикосновения и мечтала о том, чтобы время остановилось, умерло… Ей так не хотелось, чтобы это заканчивалось… Но Элиас, вовремя умерив свой пыл, прошептал:  «Меньше, чем в ярде от нас спит Эйно и поэтому я не могу себе позволить большего. Если ты не возражаешь, то приходи сегодня ко мне. Нам есть, о чем поговорить».
В это время Йоханнес, находящийся дома с Кертту, детьми и слугами, уединился в гостиной. Сыграв пару пьес с сыном в четыре руки, он оставил его и предался единением со своими мыслями. Его страсть к одиночеству, наверное, можно объяснить несколькими причинами. Во-первых, сам по себе он был человеком-одиночкой, предпочитающим обществу людей постоянные рассуждения и мечтания. Да, пора его юности канула в лету, а взрослым не присуще витание в облаках. Раньше, будучи юным и глупым, Йоханнес мечтал о неземной любви; он грезил о том, чтобы кто-то заполнил пустоту в его сердце. Чертова материальность мыслей. Мечта его сбылась, но счастье слишком быстро прошло, уступив место нескончаемым годам вечного одиночества. Теперь он не мечтает ни о чем, боясь, что даже у благих мыслей есть темная сторона. Вторая причина страсти Йоханнеса к уединениям состояла в том, что люди его просто угнетали. Они постоянно находятся в движении, проводя свою жизнь в суете. Люди слишком живые и эта живая подвижность раздражала медлительного Йоханнеса, любящего размеренность. Эти люди даже во время войны радуются жизни и ликуют от того, что начался новый день. А чем, в сущности, эта жизнь так хороша, чтобы радоваться ей? За свою жизнь Йоханнес видел лишь враждебность матери, страшный скандал с братом, смерть любимой жены и неправедный суд. Эта жизнь жестока и несправедлива к нему, и Йоханнесу просто не за что ее любить. Если только за сына, дарованного ему ею. И все. Артур – это тот человек, который держит его на этом мерзком, гнусном свете. Он – луч света, что озаряет черноту его души. Артур –его личный нейтрализатор мрачности.
Вспомнив об Артуре, Йоханнес решил провести ревизию на книжных полках. Его сын уже вполне недурно читает, и пора оградить Артура от нежелательных к прочтению книг. А их было в этом доме много. Йоханнес долго блуждал по полкам, постоянно сталкиваясь с книгами оккультного содержания.
– «Языческие боги скандинавских земель»,  «Обрядовость древних викингов», »Жертвоприношение во благо миру»… – Йоханнес вслух произносил названия книг, бывшей владелицей которых была его мать. – Какой кошмар, матерь божья… После такого и правда захочется себя сжечь…
В этот момент Йоханнес боковым зрением увидел человека, стоящего в дверях. »Наверное,  Элиас вернулся. Сделаю вид, что не замечаю его. Он так любит подходить со спины и пугать – не буду разочаровывать Элиаса» – подумал Йоханнес, продолжая заниматься своими делами. Но так никто и не подошел к нему сзади и не положил зловеще руки на его плечи. Однако  он продолжал ощущать за своей спиной присутствие второго лица. Йоханнес обернулся. Действительно, перед ним стоял мужчина, но не Элиас. Вернее не мужчина, а молодой парнишка, который, судя по его виду, был чем-то напуган. Йоханнесу бросилось в глаза то, что юноша был одет по моде начала нулевых годов, а сейчас уже дело шло к двадцатым.  «Наверное, все вещи истрепались, а купить не на что, вот он и решил открыть старый сундук», – мысленно предположил Йоханнес.
– Что ты делаешь в этом доме, и кто тебя впустил? – сухо спросил Йоханнес, обратившись к незнакомцу.
– А Маритта где-то поблизости? – шепотом, будто чего-то опасаясь, проговорил молодой человек.
– Моя мама, увы, умерла несколько лет тому назад, – опечаленно произнес Йоханнес, но не стал вдаваться в подробности. – Так кто же ты и что ты здесь забыл?
– Я торгую специями, и моя повозка стоит у дома. Но я не могу отсюда выйти и давно блуждаю здесь… А где Аннели?
– Там же, где и мама, – Йоханнесу этот тип показался весьма странным. – Парень, ты спрашиваешь тех людей, которых нет на этом свете уже два года. Скажу тебе, мой друг, что ты какой-то странный.
– Почему вы говорите, что они умерли? Час назад я сидел с ними за столом и пил чай! – утверждал юноша.
– Ты сдурел? – это был скорее даже не вопрос, а утверждение. – Слушай, проваливай поскорее отсюда. У тебя не все в порядке с головой.
– А Маритты точно здесь нет? Мне страшно… Она ужасная женщина. Я прячусь от нее и стараюсь найти выход из этого дома, но не могу, – продолжал говорить юноша. – С виду она добрая… Завлекла меня горячим чаем, а теперь задумала что-то недоброе… Помогите мне выйти отсюда, пожалуйста…
В этот момент взор Йоханнеса случайно упал на зеркало, висящее как раз напротив двери, в проеме которой стоял парень. Что все это значит... Мальчишка не отражается в этом зеркале! Но Йоханнес видит его… Не иначе, как здесь творится какая-то чертовщина, а иначе кто же брякал по клавишам фортепиано в одну из ночей? Йоханнес, испугавшись, закрыл глаза и стал молиться. Взглянув на происходящее через одно мгновение, он осознал, что видение исчезло! И что же это было? Призрак прошлого или предтеча его сумасшествия?
Йоханнес стал вспоминать времена, когда еще была жива женская половина Ярвиненов. Но он никогда не видел этого юношу. Кем бы он мог быть? Тут Йоханнес вспомнил подслушанный однажды им разговор сестры и матери. Аннели с ностальгией вспоминала, как принесла в жертву богам собственного отца. Что же она тогда еще говорила? Кажется, она жаловалась, что устала заманивать в дом бродяг и странников, соблазняя их собой… Может, этот мальчик и есть одна из ее жертв? Боже правый, что происходило в этом доме в их отсутствие… Все это так напоминает новеллы короля ужасов Эдгара По. Ах, если бы это была и в самом деле новелла…
Находиться в этой комнате Йоханнес больше не мог и поэтому он, бросив книги, покинул ее. Побыть бы сейчас с Артуром, но он в это время обычно занимается историей Британской Империи с Николь. Сейчас они изучают войны Йорков и Ланкастеров. Это, вообще-то, неплохо, что мальчик так старательно учится, но надо бы сделать упор на историю Скандинавии. Как метис финна и англичанина, Артур должен знать все о своей родине. Про Британию ему известно многое, но Финляндию Артур совсем не знает, а это плохо.
На улице была отличная погода – вечернее солнце золотистого цвета уже было не в зените, но оно так великолепно освещало землю, укрытую пестрым ковром из полевых цветов и трав… Небо становилось розовым, как лепесток майского тюльпана. Вылеченная и откормленная собака, которая много лет жила без имени, а под старость была названа Ярвиненами Катрин, радостно виляла хвостом выходящему из дома Йоханнесу.
– Привет, Катрин, – произнес он, слабо улыбнувшись. – Ты смотри не делай и шагу со двора. Скоро ночь, мы тебя вымоем, и ты будешь спать дома.
Животное будто все поняло, и собака, в знак согласия, весело тявкнула.
Йоханнес вывел из стойла Викинга, который мирно жевал свежескошенную траву и вышел с ним за ворота. Седлая коня, Йоханнес проговорил:  «Ну что, друг, давай вспомним былое и пустимся в резвый галоп? Я хочу, чтобы ветер бил меня по груди, развивая, как парус, рукава моей рубашки, а тебе пусть он заплетает гриву в косы!» Викинг, почувствовав себя вновь молодым, пустился вдаль с такой силой, что пыль на тропинках стояла стеной. Эта бешенная скачка была для Йоханнеса разрядкой от тяжелой жизни в доме умершей, но не нашедшей покоя матери. Он бы отдал все или почти все, лишь бы только перестать видеть этих визитеров из прошлого…
Ближе к ночи, когда были выполнены все обязательства по воспитанию и уходу за Артуром, Лилия отправилась в ванну. Там она долго нежилась в горячей воде с травами, намывая свое белое тело холщовой мочалкой с лавандовым мылом. Девушка была в смятении. Сегодня произошло то, что совершенно сбило ее с толку. Элиас, который раньше утверждал, что он ей не пара, теперь одарил ее своей невинной нежностью. Он сделал ей предложение, от которого она не могла отказаться, но которое ее пугало ровно как и все то, что неизвестно… Вряд ли он будет с ней просто разговаривать… Быть может, Элиас просто хочет развлечься с молоденькой служанкой? Может, он ее и не любит вовсе? А она, наивная, поверила, что будет все так, как бывает в лучших романах о любви. Сначала они будут тайно встречаться, скрываясь от молвы, и ее возлюбленный будет дарить ей милые подарки. Как это романтично, посиделки у очага и теплые беседы ни о чем. А потом Элиас сделает ей предложение руки и сердца, она разразится слезами счастья, они сообщат об этом всей родне… Будет грандиозное венчание и свадебное путешествие в неведомую ей Финляндию. Лилия понимала, что ей двадцать три и к этому возрасту люди обычно взрослеют. Но она ничего не могла поделать со своей разгулявшейся фантазией. Конечно, ее огорчило, что этап романтичных свиданий прошел мимо них, рано передав эстафету приземленному и порочному. Ну а чего еще Лилия ждала от человека, успевшего познать все, что нужно и не нужно, который был еще вдобавок намного старше нее? Но Лилия не собиралась отступать. Быть может, все закончится таким же ранним расставанием, ощущением того, что ее просто использовали. А может, Элиас и вправду любит ее… Все нужно попробовать в этой жизни и риск в том числе.
Вернувшись в свою комнату, Лилия, скинула с себя халат, впитавший в себя воду с ее тела, что нежилось в горячей ванне полтора часа, и упала на свою мягкую кровать. Ее лихорадило в предвкушении свидания с ним. Она чувствовала, как бьется в груди ее сердце, горит кожа, но леденеет душа. А полночь уже пробьет через два часа…
Ожидание было ужасным. Время шло до безобразия медленно, а волосы долго сохли. Наконец, приведя себя в порядок, она отправилась к нему, брызнув на запястье рук духами и накинув на себя бардовый пеньюар из шелка, который был ей подарен еще Жанной. Многие вещи, которыми пользовалась сейчас девушка, принадлежали ей раньше и хранились в Лиственной пустоши – спешно собираясь когда-то в имение Логана, она не успела все забрать с собой. Как оказалось, тем самым она спасла свои вещи от перспективы быть заваленными остатками особняка Логана.
Элиас стоял у окна, глядя на то, как на небе загораются одна за другой звезды. Услышав, как скрипнула дверь, он обернулся и проговорил:  «Знаешь, Йоханнес говорит, что скоро я женюсь. Впервые он сказал мне об этом еще тогда, когда тебя не было даже рядом со мной. Я ему не верил, поскольку был уверен, что никому не нужен. Но, похоже, он предвидит будущее».
– Я люблю тебя, иначе бы меня в эту ночь не было бы здесь, – решительно проговорила Лилия.
– А я, судя по всему, тоже неравнодушен… – Элиас коснулся ее плеч.
Это прикосновение было прелюдией новой жизни для Лилии. Эта ночь перевернула ее жизнь навсегда и сулила ей перемены во всем. Элиас только сейчас понял, что это не просто симпатия и страсть. Он нашел ту, с которой хотел бы остаться навеки. Ему на мгновение вспомнилась Лэттис, некогда любимая им, но Элиас быстро отогнал ее образ от себя. Главное то, что сейчас. А остальное – миражи прошлого…

Глава 38

Крещение Артура

 – Ах, Артур, до чего же ты красив… – прошептала чуть слышно Николь, которой так хотелось выплеснуть свой восторг возгласом. – Еще чуть-чуть уложить твои роскошные волосы… И все будет просто потрясающе!
Гувернантка и ее подопечный находились в зале у большого зеркала. Николь и Кертту месяц трудились над пошивом одежды для Артура из старых рубашек его отца и юбки Николь. Образ Артура, которого сегодня окрестят в христианстве, был и в самом деле восхитительным: белоснежная рубашка свободного покроя с кружевным жабо из старой скатерти великолепно сочеталась с шелковыми брюками классического покроя из старой юбки Николь. Мальчик был обут в свои крошечные туфельки черного цвета, купленные еще до войны. Они уже не очень хорошо выглядели, поскольку потрепались, но Кертту догадалась покрасить их печной краской цвета смоли. Все было замечательно, если не считать кулона с кельтским узором. Кертту, сочтя рисунок проявлением чего-то языческого, попыталась снять кулон с шеи племянника, но Йоханнес строго настрого запретил ей это делать против воли Артура.  «Ему вообще-то, эту подвеску завещала мать! Не может быть ничего дороже памяти о ней! Не делай больно моему ребенку!»
– Я хочу кушать, – произнес Артур, которому несколько дней пришлось поститься.
– Вот придем из церкви, и тетушка Лилия даст тебе курочку, запеченную в фольге и яблок, много яблок, испеченных на костре… – произнесла Николь, вспомнив о том, как вчера они закололи одну из куриц, которую вместе с другими птицами Йоханнес и Кертту зимой благополучно утащили  у одного фермера.
– Пертту и Эйно тоже скоро крестятся? – спросил Артур, глядя на свое отражение в зеркале.
– Да, мой мальчик. Через год и им исполнится семь лет… – говорила Николь, расчесывая ему волосы. – Какой же ты красивый… А давай позовем твоего папу, пусть и он увидит, как ты хорош сегодня?
Вскоре в гостиную был приглашен Йоханнес. Сегодня он, как и всегда, был необычайно элегантно одет: на нем была темно-синяя рубашка из атласа, дополняемая кожаной жилеткой в тон черным брюкам. Йоханнес носил остроносые черные туфли, обильно смазанные  гуталином, придающим им красивый блеск. Его шея была украшена несколькими кулонами, которые он носил еще со времен юности, а на пальцах было всего несколько колец – перстень, подаренный на его восемнадцатый день рождения матерью, обручальное кольцо и женское колечко, дарованное Жанной в день ее смерти. Она хотела, чтобы это кольцо с красным камнем принесло ему счастье… Йоханнес носил серьгу в мочке уха и это, конечно же, вызывало много вопросов у домочадцев. На время он даже снимал ее, уставая выслушивать недоумевающие речи, но сегодня Йоханнес снова решил надеть серьгу. Его светлые волосы красиво спадали на спину Йоханнеса. У него была мысль убрать их в хвост, но он решил, что это будет не слишком опрятно. Итак, необычайно красивый отец был под стать прекрасному сыну.
– Ну что, Артурри, вот мы и дожили до того момента, когда тебя облачат в белые одежды и окунут в Литл, – проговорил Йоханнес, оглядев его. – Страшно?
Мальчик, молча, кивнул головой.
– Я тоже боялся, когда мой учитель привел нас с Ильмари в церковь, а потом, вместе со священником повел нас на берег Литла. В городе Грин-Хилл ведь тоже течет эта река, –вспоминал Йоханнес. – Нам, правда, было тогда по  двенадцать лет. Но не так было страшно креститься, как приезжать потом с крестом на шее домой. Ох, нам тогда и попало от мамы…
– За что? – удивилась Николь. – За то, что крестились? Так это очень странно…
– Наша мама не была христианкой, – проговорил Йоханнес, стараясь закрыть эту тему.
Николь, поняв по его тону, что он не хочет развивать этого разговора, лаконично заговорила о насущном.
– Элиас и Лилия, наверное, впервые станут крестными? – спросила она.
– Наверное, – слабо улыбнулся Йоханнес.
Вспомнив о том, что ее воспитанник в последний раз употреблял пищу еще вчера вечером, Николь обеспокоенно произнесла:  «Артур, мой мальчик, ты, наверное, очень голоден… Тебе сейчас есть нельзя, но чай, наверное, не возбраняется… Пойдем на кухню, я налью тебе чаю!»
И она увела его на первый этаж, оставив своего хозяина в гордом одиночестве. Едва их голоса на втором этаже утихли, как кто-то потусторонний заговорил с ним. Это был Джеймс Бредберри, вышедший из-за угла.
– Кто бы мог подумать, от кого родится мой внук, боже мой! – смеясь, будто разговаривая с давним приятелем, проговорил мистер Бредберри, исчезнувший несколько лет назад. – Но видит бог, мне все нравится. Кстати говоря, привет, Йоханнес.
– Сгинь! – пытался отмахаться от него зять. – Ты мне кажешься! Это демоны хотят сорвать мой визит в церковь… Или я схожу с ума…
– А ты не рассматриваешь того варианта, что в этом доме живете не только вы, живые люди? – произнес Бредберри.
– Нет, этого просто не может быть, – упорно сопротивлялся Йоханнес.
– Да брось ты отрицать очевидное, – фыркнул Бредберри, присев на диван. – Тем более, что я не первый, кого ты видишь здесь. Не тебя ли просил вывести его из этого дома юный Энжел, которого в начале века очаровала твоя старшая сестра, чтобы убить его во славу своих богов?
– Я вроде бы еще не пил за здоровье сына крепкий виски… – размышлял вслух Йоханнес.
– Быть может, ты еще скажешь, что не слышал, как бренчала среди ночи на фортепиано твоя старшая сестра, которая, как и все мы, не может найти покоя? – продолжал Бредберри.
Йоханнес, находясь в ступоре от суеверного ужаса, молчал, устремив свой взгляд на дух мистера Бредберри. До сегодняшнего дня он верил, что без вести пропавший отец Жанны жив и обитает в настоящее время где-то далеко, возможно даже в новой семье. И хоть Йоханнес слышал разговор Аннели о том, что Бредберри убит, ему до конца не верилось в то, что слабые женщины смогли совладать с крепким мужчиной. Но нет, с ним, судя по всему, и правда произошло что-то ужасное.
– Ну скажи еще, что тебя не посещает моя дочь в часы твоей скорби, – привел Джеймс решающий аргумент.
Последний аргумент Джеймса сразил  его, и Йоханнес воскликнул, вознеся руки к небу:  «Боже, за что?!»
– За то, что ты особенный, – проговорил Бредберри. – Ты бы лучше не причитал о своей нелегкой участи и не гневил бога. Тебе бы следовало нам помочь.
– Да чем я вам помогу? Мне надо идти к доктору и помогать себе – у меня, похоже, сносит башню!
– Боюсь, что доктор в нашем случае не поможет… – произнес мистер Бредберри и исчез.
Йоханнес так и остался стоять на своем месте, уставившись в пространство, которое только что занимал его покойный зять. Что происходит в этом доме? Жаль, что нет денег, а то бы он уже давно покинул бы его…
В этот момент в гостиную вошел Элиас. Он уже был готов идти в церквушку деревни Плейг.
– О, брат, ты бы видел, какую роскошную белую сорочку сшила в качестве подарка Артуру наша Лилия… – говорил Элиас, открывая двери гостиной. Узрив там совершенно потерянного Йоханнеса, он произнес:  «Ты что стоишь? Крещение уже через двадцать минут, а ты прохлаждаешься?!»
– Прости… Задумался. Пойдем, – сказал Йоханнес и поплелся за Элиасом.
– Забавный ты, – усмехнулся брат. – У тебя сына крестят, а ты в облаках витаешь. Впрочем, как всегда.
Обряд крещения сопровождался беспокойствами священника и плачем Артура – как оказалось, мальчик боится воды. Когда он повел его к реке, Артур сначала просто отказался заходить в Литл, а потом, когда его креститель проявил настойчивость, попытавшись затащить мальчика туда силой, Артур вырвался из его рук и побежал к отцу.
– Я не могу насильно окунать его в воду! – заявил священнослужитель. – Упаси боже, еще случайно утоплю!
– Артур, умоляю тебя, успокойся, – просил Йоханнес, вытирая ладонью его слезы. – Сын мой, ты должен окреститься, иначе за тобой не будет ходить твой Ангел, и ты будешь уязвим для всего и всех.
– Там вода холодная и только богу известно, насколько эта река чистая! – воскликнул мальчик. – Я не буду погружаться в нее с головой – я замерзну или хуже того, вообще утону!
– Артурри, ты не утонешь, отец Августин не допустит этого, – уверял его Элиас. – Речка чистая – она берет свое начало из Северного моря. Поверь мне, все нечистоты, даже если они есть, уносятся быстрым течением. А холод можно и перетерпеть – все произойдет очень быстро, у тетушки Лилии готово полотенце и белье. Она тебя мигом переоденет. А потом мы пойдем домой, и я растоплю камин…
– Артур, не бойся, – сказал Пертту, стоявший рядом. – Мы с Эйно купались в этой реке на прошлой неделе – вода там теплая и никакой грязи. Иди.
Лишь родные ему люди сумели успокоить испуганного Артура и убедить его подчиниться отцу Августину. Он, скрепя сердце, все же вошел в реку и доверился священнослужителю. Тот, проведя некоторые манипуляции, посвятил его в христианство и надел на шею Артура медный крестик.
После погружения в воду Артур выскочил на берег и умоляюще просил дать ему сменную одежду. Йоханнес, стаскивая с него мокрую сорочку, проговорил:  «Ну вот, сын мой, теперь ходить каждое воскресенье в церковь – твой священный долг. А через пять лет будем тебя готовить к первому причастию…»
– Представляю, какой скандал нас сейчас ждал бы дома, если бы наша мама была жива… – проговорил Элиас, вспомнив о ней.
В знак благодарности Ярвинены позвали священника в свой дом на праздничный обед. Попробовав экреоря с картофелем и закусив его селедочным салатом, отец Августин почувствовал, что его желудок не готов к экзотической пище и, сославшись на занятость, вскоре удалился, не забыв поблагодарить хозяйку. Потом, уже у себя дома он, ощущая, как его распирает изнутри, подумал:  «Боже, как они это едят?» А Ярвинены, в свою очередь, оставшись довольными прошедшим мероприятием, разошлись по своим углам. Артур предпочел залезть под одеяло в детской комнате и крепко заснуть, Эйно и Пертту, счастливые от того, что сегодня не будет занятий с Николь и Йоханнесом, убежали гулять. Кертту сидела на террасе с Эллиотами, ведя с ними задушевную беседу. Йоханнес, отметив с братом крещение своего сына маленьким фужером виски, ушел в свою спальню. Он был намерен сегодня заняться тем, что практиковал изо дня в день, независимо от того, что происходило вокруг него. Дело в том, что вот уже больше, чем полгода, Йоханнес изучал книги, посвященные искусству гипноза. Как ни странно, таковых много нашлось в библиотеке его покойной матери. Что, если она заманивала в дом своих жертв не только красотой дочерей? Но ведь гипноз можно применять и в благих целях… Например, включать сеансы гипноза в свои шоу, если, конечно, они с братьями снова вернуться к иллюзионному ремеслу. На этом же можно заработать еще больше денег…  «При гипнотизировании взглядом гипнотизеру следует возвышаться над тем, кого он вводит в транс…» – читал про себя Йоханнес, стараясь отложить эту информацию в своей памяти. Интуиция подсказывала ему, что однажды его умения сыграют с ним добрую шутку…
А Элиас, зная, что сейчас из кухни в чулан отправится Лилия, чтобы достать оттуда кадку для засолки томатов, которые поспевали в их огороде, решил опередить ее. Он, быстро поднявшись на второй этаж, скрылся за дверью чулана, спрятавшись под лестницей. И вот Элиас услышал знакомый стук каблучков о деревянные полы дома. Лилия напевала что-то, когда заходила в темный чулан. Не успела она зажечь лампу, как кто-то схватил ее и затащил под лестницу.
– Ах, Элиас! Ты, верно, хочешь, чтобы я умерла от разрыва сердца! – воскликнула девушка, оказавшись в его объятиях.
– Нет, детка, ты не умрешь, пока жив я, – улыбнувшись в темноте, проговорил Элиас. – А жить я собираюсь долго!
– А ты хитрец, мой Элиас, – смеясь, произнесла она. – Днем ходишь мимо меня с каменным лицом, но когда хочешь встреч и прикосновений, ловишь в безлюдных местечках, чтобы избежать молвы. Только это зря – мне кажется, что сэр Йоханнес все знает о нас, как бы мы ни старались скрывать свои чувства. Я боюсь его. Он однажды сказал, что зря я вышиваю скатерть, ведь все равно не доведу дело до конца. А я ведь молчала и не говорила об этом даже тебе – хотела подарить ее на день рождения госпоже Кертту, но так и бросила вышивать, не успев доделать ее до праздника! Мой хозяин может смотреть вглубь разума…
– Да, его и в самом деле нужно бояться – он с детства был каким-то  не таким… И Артур пошел в него. Загадочная парочка, – произнес задумчиво Элиас. – Но, надеюсь, что ему сейчас не интересно прожигать взглядом стены, чтобы увидеть нас…
И он еще крепче сжал ее в своих объятиях. Одарив Лилию жарким поцелуем, Элиас сказал:  «Знаешь, мне так хочется все бросить, сесть на коня и уехать туда, где озера, леса и северное сияние…»
– Родные земли зовут тебя, да? – произнесла девушка.
– Мои родные земли – это Ювяскюля, ведь я там родился. Мне так хочется отстроить где-нибудь в поселке Неллим дом и поселиться там с тобой…
– А почему не в самом Ювяскюля?
– Не знаю… Я хочу тихой, уединенной жизни в кругу семьи.
Лилия, от чего-то тяжело вздохнув, произнесла:  «Так что же тебе мешает это сделать, кроме войны? Мы могли бы вполне счастливо жить и в этом доме, в Лиственной пустоши…»
– Могли бы… Вернее, можем, – говорил Элиас, поглаживая ее ладонь. – Почему бы нам не обвенчаться у того же отца Августина, который крестил сегодня Артура?
– Нет, Элиас, я не могу быть твоей женой, – сказала вдруг Лилия то, что Элиас совершенно не ожидал услышать.
– Но почему? – удивленно, но в то же время опечаленно, произнес он.
– Я служанка твоего брата. Он в свое время сделал мне большое добро, когда выкупил меня из работного дома и взял в свою семью. Я буду вечно благодарна ему и в знак своей благодарности посвящу всю себя сыну сэра Йоханнеса. Я буду верной слугой моему господину и я заменю несчастному Артуру его мать. Если мы создадим семью, то я, сама став матерью, полюблю кого-то больше, чем Артура. Сам понимаешь, я не могу себе такого позволить.
– Но ведь это не значит, что мы с тобой расстанемся, едва ощутив на себе чувство любви?
– Нет, – сказала решительно Лилия. – Но только давай это останется между нами. Никто не должен знать…
В минуты уединения Элиас думал о том, что недолго продлится эта игра в тайну. У них два пути – либо тихо расстаться, насладившись мимолетным романом, либо отбросить все стереотипы и стать семьей. Ему так хотелось, чтобы первая участь не коснулась их… И видел бог, что мечты должны сбываться.

Глава 39

Явление Аапо

С приходом осени положение в окрестностях Нью-Роута улучшилось. Уже не палили из пулеметов близ деревушки Плейг, сражаясь за шахты. Деревню Литтон, что расположилась близ Грин-Хилла, все-таки удалось отбить у противников. Немецкие цеппелины продолжали летать, но, благо, далеко от Лиственной пустоши. А недавно пришла весть от Ильмари. Он писал, что был переведен в пехоту еще в прошлом году и участвовал в операции по захвату Константинополя через Дарданеллы, правда это было еще тогда, когда Ильмари служил во флоте. Сейчас он воюет где-то на берегу реки Соммы, это во Франции. Ильмари рассказывал о достижениях военной техники, проявляющихся во введении в войну танков. То, что они, англичане, впервые в истории применили в бою танки, звучало очень гордо. На какой-то момент, Ярвинены, забыв о том, что они не англичане, возгордились Британской империей. «Да прибудет сила с Антантой! – воскликнула Кертту после прочтения письма. – Ведь рухнул Тройственный союз!»
Ответ воину писала вся его семья. Кроме Йоханнеса и Артура. То ли им было все равно, то ли они предпочли, молча, переживать за своего родственника. К тому же у них было не мало и своих забот, ведь в сентябре Артур пошел в школу. Мальчик умолял отца отдать его в Дом Изяществ города Нью-Роута. Йоханнес и не собирался ему отказывать. Сначала он хотел, чтобы его сын учился игре на фортепиано, но оказалось, что преподаватель был убит год назад осколками снаряда, упавшего на Грин-Хилл, где он тогда был. Артур, увидев в углу концертного зала одиноко стоящую виолончель, воскликнул:  «Отец! Я хочу играть на этой большой скрипке!» И Йоханнесу ничего не оставалось, как добыть для сына виолончель и устроить  его в Дом Изяществ в класс струнно-смычковых инструментов. Вот уже два месяца Артур прилежно посещает школу города Нью-Роута и Дом Изяществ.
Элиас и Йоханнес работали в театре. Пользуясь расположением мистера Роппера к своим персонам, братья устроили туда и своих племянников. Малютки Эйно и Пертту, едва выучив уроки, заданные им Николь, шли в театр, чтобы в очередной раз выйти на сцену. Нет, братья вовсе не хотели, чтобы их малолетние племянники приносили в дом деньги. Они желали сделать из них настоящих артистов, ведь Эйно и Пертту, как оказалось, не проявляли особых способностей в учении. Если Йоханнес и Элиас не приложат все свои усилия, чтобы укрепить положение своих племянников на сцене, то они рискуют вырастить никчемных людей. Пертту, например, даже если и поступит в школу, не сможет после нее поступить в педагогический колледж, ведь он совсем ничего не понимает в философии и арифметике. И вряд ли станет разбираться в них через девять лет. Эйно тоже не силен в естественных и точных науках, да к тому же, он слаб физически – его не возьмут работать даже на железную дорогу. Поэтому единственный выход для них – это театр. Кертту долго не разрешала им эксплуатировать своих детей, но Йоханнес убедил ее, что если они с ранних лет не приучатся к труду, то Эйно и Пертту к семнадцати годам просто сядут им с Ильмари  на шеи.
– А почему же тогда твой сын не идет работать?! – возмущалась Кертту. – Бережешь своего Артура, да? А с моими, значит, как угодно можно?!
– А мой Артур и не плачет, когда решает арифметику, – защищал своего сына Йоханнес. – К тому же он учится в Доме Изяществ. Ему некогда работать.
В перерывах между учебой и игрой в театре, сыновья Ильмари учились у Йоханнеса и Элиаса фокусам. Это им особенно нравилось, и они даже делали определенные успехи. Йоханнес был доволен тем, что ему и его братьям, возможно, будет кому передать свое ремесло. После того, как Пертту изобрел свой собственный трюк, а потом продемонстрировал его своему младшему дяде, Йоханнес изумленно проговорил:  «Да, хоть ты и не силен в учебе, в тебе определенно что-то есть… Если ты захочешь, то из тебя вырастет отличный иллюзионист, который еще даст фору самому Гудини».
В октябре Роппер отправил Йоханнеса в Литлфорд. »Извини, мой друг, но тебе придется отучиться в театральном колледже. Видишь ли, у нас слишком мало профессиональных актеров. Талантливых я отправляю учиться, а посредственностям даю эпизодические роли. Всего-лишь три года ты будешь ездить туда раз в неделю, а потом ты станешь обреченным на главные роли» – сказал тогда руководитель театра. Йоханнесу, взрослому человеку, ничего не оставалось, как снова стать чьим-то учеником. Однако, преподавательский состав приглянулся ему с самого начала, и учеба Йоханнеса в театральном колледже задалась с самого сентября. Единственное, что огорчало его – это тот факт, что он учится, а Элиас – нет. Значит, Роппер посчитал его брата посредственностью?
Но Элиасу было и не до учения. Ведь в феврале семнадцатого года Лилия обрадовала его тем, что у нее скоро родится сын или дочь. Йоханнес в тот день сдавал экзамен по вокалу, а вечером, приехав домой, он услышал от брата с порога:  «Ты не актер, Ландыш… Ты колдун».
– Ты это сейчас к чему сказал вообще-то? – недоуменно спросил Йоханнес, отряхивая с волос снег.
– Как ты и говорил много лет назад… – светясь улыбкой, говорил Элиас. – Моему одиночеству пришел конец. Скоро ты снова станешь дядей!
– Так я знаю, – спокойно сказал Йоханнес. – Я в этом и не сомневался ни дня.
– Но как к тебе приходят твои видения? – спрашивал Элиас. – Откуда ты знал о том, что будет,  за четыре года до этого?
– Я не могу объяснить, – Йоханнес был искренним. – Но скажу лишь то, что у вас родится дочь и ты навсегда останешься с Лилией, хоть и обвенчаешься с ней не скоро.
Посмотревшись в зеркало, Йоханнес спросил:  «Артурри в Доме Изяществ?»
– Да, Николь скоро пойдет в Нью-Роут за ним, – сообщил Элиас.
– Сегодня есть спектакли с Эйно и Пертту? – спрашивал Йоханнес, причесываясь.
– Нет, завтра будут, – ответил Элиас и собрался идти к Лилии.
Йоханнес был голоден и он, решив не задерживаться с братом, направился прямиком на кухню. У него был бесшумный шаг и поэтому Эллиоты, сплетничавшие на кухне о нем, не услышали, как он приближается. Адели стояла спиной к дверной арке, рассказывая своим родственникам небылицы. Йоханнес, поняв, что речь идет о нем, притаился за углом.
– Да я готова поклясться на Библии, что эта Лилия каждую ночь выходит из своей комнаты и шагает в сторону его спальни. А бывает и так, что его тяжелый шаг раздается на пути в ее спальню, – говорила Адели. – У меня чуткий сон, я все слышу.
– Через стену с Йоханнесом спит его брат, – прошептала Николь. – Я бы не стала на твоем месте говорить о нем то, в чем ты, возможно, не уверена.
– Но я уверена! – утверждала Адели. – А вы не думали, почему этому Элиасу тридцать два года, а он до сих пор не женат? Скорее всего у него не может быть детей и все его подруги, узнав об этом, бросают его, так и не дойдя до венца. А вот Йоханнесу нет еще и тридцати, а у него сын уже ходит в школу. Он, в отличие от Элиаса, здоров и скорее всего ребенок Лилии – его работа.
– Тебя это сильно волнует? – спросил ее Алвар. – Кем бы ни приходился Йоханнес ее ребенку – дядей или отцом, нас это не касается.
– Эта девчонка жила с ним еще до того времени, как мы стали работать на него, – говорила Адели. – А пришли мы в эту семью довольно давно. Как думаешь, будет ли молодой вдовец, молча, созерцать красоту своей служанки? Вот, наверное, как все было: умерла у него жена, он нашел молоденькую девчонку, вскружил ей голову, а потом использовал. Вот вам и результат. Этому Йоханнесу, наверное, и одного сына много. Он от нее отрекся и навязал Лилию своему одинокому брату, отчаявшемуся иметь своих детей.
В этот момент Йоханнес, решив залить сплетницу красной краской, бесшумно показался в дверях. Николь и Алвар, увидев его, ужасно смутились, а их жена и мать, стоявшая спиной к двери и не видевшая его, продолжала:  «Ты, Николь, будь осторожна, –напутствовала Адели. –  Этот Йоханнес не такой безобидный, каким кажется…»
– Ну, а что дальше было с тем парнем, который воспользовался своей служанкой? – Йоханнес, войдя в кураж, решил устроить госпоже Эллиот пафосные разборки с ноткой креатива. – Его брат потом женился на ней, и они были счастливы?
– О, мистер Ярвинен… Это я не о вас… – побагровев от стыда, начала выкручиваться леди Эллиот. – У меня есть знакомый, он тоже из Норвегии… Ой, из Финляндии. Его зовут Йоханнес, что по-нашему значит Джон.
– Николь, принеси мне кружку пива и вяленого леща! – воодушевленно просил Йоханнес, вальяжно устроившись в кресле. – Сейчас меня ждет захватывающий рассказ о моем земляке и тезке, который во многом копировал мою судьбу. Прошу вас, миссис Эллиот, расскажите же эту историю на «бис» персонально для меня!
Поняв, что хозяин откровенно издевается над ней, Адели, опустив глаза, произнесла:  «Извините… Грешна. Клянусь, что впредь буду держать язык за зубами. Только не увольняйте ради бога мою Николь… Она не виновата – Николь молчала…»
– Не благородно, леди Эллиот, распространять сплетни о человеке за его спиной, – сказал Йоханнес, умерив свой пафос, приобретенный за годы работы в театре. – Мне ли, простолюдину, напоминать об этом супруге лорда.
– Вы ведь не уволите меня? – с надеждой в глазах смотрела она на него.
– Разумеется, нет, ведь кто же, как не вы, станет работать на меня лишь только за проживание в моем доме. Но учтите – я потерял к вам доверие навсегда, – холодно проговорил Йоханнес. – Да, и если уж это так беспокоит вас… Увы, Артуру не суждено иметь родных братьев и сестер. Зато скоро мой брат ощутит сладкий вкус отцовства. У них с Лилией все серьезно – Элиас много мне говорил о своих отношениях с ней. Надеюсь, я утолил ваше любопытство.
И он ушел, оставив слуг, сгорающих со стыда, на кухне. Совсем перехотев есть, Йоханнес решил лечь спать. Сегодня был бешеный день; рано утром, в половине седьмого, он, устроившись в поезде, отправился в Литлфорд, куда прибыл в десять утра. В двенадцать он уже разогревал связки на пении арий из известных мюзиклов, находясь в театральном колледже. Лишь в половине третьего до него дошла очередь к сдаче экзамена. Йоханнес, никогда не учащийся в школе, плохо адаптировался в колледже среди студентов, которые были моложе него лет на десять. Как показал его опыт, домашнее обучение вредит процессу социализации. Йоханнес с облегчением подумал о том, что не зря он отдал своего сына в школу. Однако, он быстро сдружился со своими юными коллегами, которые однажды насмешили его тем, что с чего-то взяли, что ему двадцать лет. Узнав, что Йоханнес приближается к порогу тридцати, юные актеры смутились и даже отстранились, но он утешил их тем, что их возраст для него непринципиален. Так он и обрел новых приятелей в лице совсем еще молодых парней, можно даже сказать, мальчиков. Им нравилось общаться с ним, ведь Йоханнес уже набрался жизненного опыта и мог многому научить их. Едва сдав экзамен по вокалу, Йоханнес двинулся на вокзал, откуда уехал в Нью-Роут.
Едва ли не с разбегу запрыгнув в кровать, он, зарывшись в подушках, собрался уже уснуть. Только вот не тут-то было. Дар, то ли от Дьявола, то ли от Бога, снова нарушил его покой. Йоханнес, не открывая глаз, услышал чей-то голос.
– Вот еще бы чуть-чуть и ударился бы затылком о спинку кровати! – с ним говорил какой-то мужчина. – Ох уж эти юноши, до чего нетерпеливые! Не мог, что ли, спокойно лечь?
«Второй раз за день меня принимают за мальчика… Как приятно!» – подумал про себя Йоханнес, не открывая глаз. Он уже догадывался, что к нему снова явился кто-то сверхъестественный. Да что же это за наваждение? Ему слышатся голоса и видятся несуществующие люди.  «По-моему, я болен…» – снова подумал Йоханнес.
– Ну здравствуй, очередной визитер с того света, – раздраженно проговорил Йоханнес, взглянув на него. – Что, в феврале под землей холодно, и вы все решили до лета прописаться в нашем доме, да? Или, подожди, дай  я угадаю… Ты одна из жертв моей мамы и ищешь выход из этого дома? Я вставать сейчас не буду, чтобы тебя проводить – мне лень. Скажу только, что дверь прямо по коридору и направо.
– Сынок, ты меня не узнаешь? – опечаленно проговорил Некто. – Ах, да, ты же был совсем малюткой, когда я ушел с Мариттой и Аннели… Откуда тебе помнить меня…
Йоханнес после его слов ошарашено стал оглядывать пришедшего. Перед ним стоял Аапо Ярвинен, его отец. На вид ему было не более сорока лет, и он был красив. Густые светлые волосы спадали на его плечи, а в ухе он носил золотую серьгу – почти такая же была у Йоханнеса. Но Аапо вовсе не был женоподобным – напротив, в нем было слишком много мужского и брутального. Видимо, в него угодили Ильмари и его сыновья, а Йоханнес, скорее всего, пошел в мать. Его отец был одет совершенно не по моде двадцатого века – этот бархатный жилет поверх белоснежной рубашки в дополнении узких брюк выглядел сейчас совершенно нелепо. Трость и устаревшая шляпа из фетра – тем более. Йоханнес так одевался лишь при выходе на сцену, когда играл каких-нибудь денди. Выйдя из ступора, он произнес:  «Извини, но я и вправду плохо тебя помню, – проговорил Йоханнес. – Скажи лучше, зачем пожаловал ко мне?»
– Я должен попросить тебя о том же, о чем тебя просил господин Бредберри, – сказал Аапо, присев на край его кровати. – Помоги нам обрести покой, сынок. Я уже много лет здесь. Этот дом опостылел мне, но я не могу выйти отсюда, ведь меня все равно не пустят за Ворота.
– Они убили тебя… – опечаленно проговорил Йоханнес. – Удивительно, как жив еще мой сын – мама тоже покушалась на него…
– Да, умереть от рук собственной дочери – это самое ужасное, что могло постичь меня… Они ведь опоили меня и завели в лес. Дальше я помню лишь то, как увидел себя со стороны и все понял… – рассказал ему отец. – Я думал лишь о том, чтобы ничего не случилось с вами. Пока вы росли, я ходил за вами, но не дальше Лиственной пустоши. Я закреплен за этим местом до тех пор, пока не уйду на свет и не обрету покой… Здесь, кроме меня, еще твоя мать, сестра и Жанна – твоя супруга. Хорошая девчонка, кстати. Но я завидую ей – она может ходить куда угодно, ведь ее пускают за Ворота. А ее отца, господина Бредберри, не пускают…  А с остальными ребятами я не общаюсь – они молоденькие, с ними скучно.
– И сколько вас здесь? – спросил Йоханнес, подозревающий себя в сумасшествии.
– Не считая тех, кого я перечислил, душ тридцать, – сообщил Аапо, протянув к нему руки, чтобы обнять. Но Йоханнес, словно обожженный ужасом, резко отстранился. – Не бойся меня, Йоханн. Я ведь не холодный труп, а бестелестное существо… Позволь, я коснусь тебя… Ты же разрешаешь сделать это Жанне, когда она приходит.
Йоханнес, слабо веря в то, что происходит, все же поддался. Аапо нежно прикоснулся к нему и Йоханнес, как ни странно, ощутил тепло. Внезапно голос Аапо задрожал, и Йоханнес ощутил, как ему на шею упала слеза отца.
– Мне было так больно осознавать, что я больше не смогу обнять вас перед сном… – говорил Аапо. – Но по-настоящему я страдал, когда вы надолго уехали из дома учиться, будучи подростками. Все, что я видел в те годы – это опостылевшие пейзажи Лиственной пустоши и место, где я встретил смерть… А когда от скуки я заходил в дом, мне приходилось видеть Аннели, которая, подобно императору Нерону, убившиму мать, лишила жизни родного отца…
В этот момент сердце Йоханнеса замерло, и он сам ощутил, как глаза его налились слезами. В последний раз он был так сентиментален в тот день, когда его покинула Жанна. Слова Аапо не были давлением на его жалость. Нет, отнюдь. Это была реальная трагедия  из жизни одного, ныне не существующего в этом мире человека. То, что случилось с ним – чудовищно. Действие сумасшедшей Аннели не поддается оправданию и, тем более, прощению. Какие же ужасные тайны хранит его семья…
– Я очень хотел бы вам всем помочь и особенно тебе, папа… – уже не скрывая слез, говорил Йоханнес. – Но я не знаю, что я должен сделать для того, чтобы вы смогли обрести вечный покой…
– Пойдем со мной в лес. Я покажу тебе свою могилу, – с надеждой на его доброту, звал Аапо. – Я прошу тебя лишь о немногом – похорони меня по-человечески, по-христиански…
– Но сейчас зима, лед сковал землю… Я не смогу добраться до нее через слой снега, – говорил Йоханнес. – Ты сможешь подождать до весны? Или тебе совсем плохо здесь?
– Я подожду сынок, я подожду… – послушно ответил отец. – Если ты не будешь против… Я стану оберегать твою служанку, ведь она носит дочь моего старшего сына.
– Нет, папа, я не против, – попытался улыбнуться Йоханнес. – И я обязательно помогу тебе и всем, кто здесь… Только весной.
Аапо еще немного побыл с ним, после чего ушел, решив не докучать своему взрослому сыну. А Йоханнес, оставшись один, конечно же, не смог уже заснуть. Он думал о том, что явление его отца в это время и в этом месте – не случайно. А что если это была вовсе не проказа его помутившегося от горя рассудка? Кто знает… Но в Мэринг-Лайн к психиатру Мартину Берроузу, что живет на Лорд-Стрит, съездить надо. И желательно бы еще побеседовать об этом со священником. Скептик Йоханнеса до сих пор не мог покинуть его душу. Но, похоже, в его случае, ни доктор, ни священник не помогут. Помочь себе может только он сам.

Глава 40

Лицемерие во благо

«Ну почему я всего-лишь служанка для него… – думала Николь, гладя рубашки Йоханнеса. – Как повезло Лилии – была всего-лишь нянечкой для сына сэра Йоханнеса, а теперь почти что его ятровь… А мне, видно, суждено быть его прислужницей вечно». Эта девушка из благородного рода в последнее время питала к нему теплые чувства. Раньше она не рассматривала Йоханнеса как мужчину – она относилась к нему лишь только как к хозяину. Но после того, как Лилия, с которой они раньше были на равных правах, была освобождена Йоханнесом от своей работы и провозглашена его названной сестрой, Николь поняла всю свою ничтожность. Какая-то неграмотная женщина, живущая за его счет, стала хозяйкой дома лишь потому, что полюбилась Элиасу. Николь чувствовала себя неполноценной всю свою жизнь: в детстве, во время светских раутов в их доме, к ней не подходил ни один мальчишка, а если и предлагали ей дружбу, то только лишь по приказу своих родителей, видевших во всем корысть. В ранней юности ей предлагали супружество сыновья знатных людей, но ни для кого не было секретом то, что для ее воздыхателей это было не любовью, а выгодным предприятием. А потом ее постигла страшная болезнь, изуродовавшая Николь и обрекшая ее на вечное ношение платка на шее. Николь хотела бы чувствовать себя привлекательной, но она была никчемным, безголосым существом, чей изъян отталкивал от нее людей. Йоханнес привлек юную Николь своей трагичной судьбой –ведь жизнь его била почти с той же силой, что и ее. Она находила в нем душевное родство. Йоханнес был хорош собой – он чем-то напомнил Николь персонажа из ее любимой книги о приключениях поэта-авантюриста. И как человек он был прекрасен. О, как он участвует в жизни своих племянников! Вроде бы дядя – это не отец, но его любви хватало и Артуру, и его кузенам поровну. Недавно Николь пересеклась с ним на первом этаже и ощутила, как похолодели ее руки, и вспыхнуло лицо – с чего бы это? Она страшно боялась предстать перед Йоханнесом неопрятной – так не хотелось ей портить его впечатление о ней. Девушка представляла себя рядом с Йоханнесом, взлетала на крыльях мечты до неба и падала с облака отчаяния, больно ударяясь о землю. Это был  ее романтический порыв, переросший спустя некоторое время в подлинное и искреннее чувство.
Конечно же, Йоханнес замечал в своей служанке некоторые изменения. Он, будучи наученным жизнью, мог понимать людей и читать их, как раскрытые книги. Да, девчонка и в самом деле неровно к нему дышит – то же самое было и с Элен, которой тоже довелось пожить в этом доме. Как бы ни старались люди хранить свои чувства за семью замками мутной души, что-нибудь однажды выдаст их. Влюбленные люди, как дети – более искреннего взгляда и переживания за твои беды и победы нет, пожалуй, ни у кого, за исключением самых близких тебе людей. Но Йоханнес уже много лет хранил верность одной женщине, которой присягнул однажды у алтаря, позволив ей надеть на свой палец обручалье кольцо. Он бы продолжал делать вид, что не замечает ее смятений, если бы не участившиеся видения.
Йоханнес ездил в Мэринг-Лайн к прославленному психиатру, надеясь получить от него помощь. Но Мартин, выслушав его, велел Йоханнесу посетить церковь. »Я бы мог все списать на переутомление, если бы вы ежедневно не просыпались в полдень и если бы вы работали больше восьми часов в сутки… Поговорите со священником – это облегчит вашу душу…» Йоханнес негодовал. Да какой же он доктор, если отправляет пациентов в церковь? Значит, он ничего не понимает в своем деле и сплавляет работу кому-то другому. Но Йоханнес был в таком отчаянии, что мог поверить во что угодно – даже в то, что церковь может избавить его от сумасшествия. Он наведался в храм на Портовой улице, где исповедался отцу Патрику, который однажды обвенчал его с Жанной. Тот, узнав, что присутсвие потустороннего ощущает в доме не только он, сказал: »Нет, Йоханнес, с вами все в порядке… С вами, но не с вашим домом. Если и ваша ятровь слышала, как среди ночи без воздействия на него внешних факторов, играет фортепиано, то, вероятно, сущности, наполняющие ваш дом, просто хотят дать вам о себе знать. Вы говорите, что видите наяву тех, кто приходит из мира мертвых, и можете наперед угадать, что произойдет в будущем. Скажу вам, вы зря беспокоитесь. Бог наделил вас особым даром, которого не нужно бояться. Вы должны использовать его на благо окружающим. Если отец и другие просят вас о помощи, то помогите им. Возможно, получив то, что им нужно, они покинут вас и больше не побеспокоят.»
И Йоханнес решил, что надо постараться выполнить просьбы этих существ. Может, конечно, их и нет – в этом Йоханнес и не сомневался, но нужно что-то делать. За неимением других вариантов, он стал ждать весны.
А между тем все навязчивее врывались в его сознание видения страшной смерти Николь. Он закрывал глаза и видел ее, багровеющую и бьющуюся в конвульсиях от удушья. Что-то ему подсказывало, что виной тому будет ее трубка в горле. Конечно же, Йоханнес молчал о том, что видел. Также никто не знал о его поездках в Мэринг-Лайн. Он так боялся, что его беда всплывет наружу и семье станет известно о его нездоровье. Йоханнес до конца не мог принять то, что дом, в котором он живет, переполнен блуждающими душами – жертвами его матери, которая, в отличие от  него, была и в самом деле больна. Ему было проще окрестить сумасшедшим себя, чем отступить от своих скептических взглядов.
Понимая, что Николь осталось недолго жить, Йоханнес решил сделать ее последние месяцы счастливыми. Она была слишком юнна, чтобы уметь прятать свои чувства за плотной материей равнодушия, а он был слишком опытен, чтобы понять, что творится в душе девушки. Николь за всю свою недолгую жизнь, наверное, так и не успела познать настоящей любви. Если он не ответит взаимностью несчастной влюбленной, которую ожидает скорая гибель, то Йоханнес никогда себе этого не простит. Нет, он не забыл о Жанне. Просто иногда ложь может сделать человека счастливым.
Йоханнес сделал первый шаг. В тот солнечный апрельский день Йоханнес привел с нью-роутского рынка молодого жеребца. Ему пришлось продать свой золотой перстень, который он купил много лет назад на свою первую заработную плату, чтобы купить коня для Артура. Йоханнес стал замечать, что его сын слишком много времени проводит с виолончелью и поэтому он  решил заинтересовать Артура верховой ездой, чтобы у него появился хоть какой-то предлог для прогулки на свежем воздухе. Когда Йоханнес оказался во дворе дома, Артур прогуливался с Николь, которая в это время развешивала белье Эйно и Пертту. Ее мать только что закончила стирать. Николь, после долгих занятий с детьми, уговорила Артура прогуляться, а Эйно и Пертту сесть за стол и поесть. Мальчики упорно  отказывались есть невкусный картофель, замерзший в сарае, но, поскольку больше семья ничем не располагала, приходилось их кормить тем, что было.
– Артурри! Иди ко мне! – позвал его Йоханнес.
Едва услышав родной голос, Артур побежал к отцу. Тот повел его в стойло для коней, где в бывшем стойле Ночки стоял красивый конь бурого окраса. Йоханнес, погладив коня, проговорил:  «Я решил, что настоящий мужчина должен уверенно держаться в седле. Да, ты еще совсем ребенок, но все начинается в детстве. Я хочу, чтобы однажды ты пронесся по лугам со скоростью и удалью настоящего сына ветров. Дай ему достойное имя – он твой».
– Отец… Ты слишком много тратишься на меня. Виолончель, а теперь, вот, конь, – смущенно проговорил Артур. – Нам нечего есть, а я живу в свое удовольствие… Я очень  благодарен тебе, но не менее смущен…
– Не нужно думать о деньгах, мой сын, – говорил Йоханнес, скрывая, чего ему стоил этот добрый конь. – Особенно в том случае, если ты тратишь их на благо своих близких. Ты даже не представляешь, какое я получаю удовольствие, одаривая тебя. К тому же, ты этого действительно заслужил, Артур.
Следующие несколько дней Артур продолжал судорожно заучивать вещи из школьной программы и совершенствовать свои пока еще скудные умения в искусстве музыки. Вечерами, обычно два часа перед ужином, он скакал по лугам Лиственной пустоши, рассекая своей бешеной скачкой воздух. К восьми годам в нем стала говорить эта скандинавская натура: Артур был горд, как и его братья, он полюбил дикие равнины, холодные ветра и быстрых коней. Он уверенно держал в руках вожжи, понукая в разное время и Викингом, и Фениксом, и Штилем. Однако, в отличие от Пертту, он не был импульсивным и горячим – напротив, Артур, как и его отец, был красавцем с ледяным сердцем и мрачным лицом. Мальчик считал, что улыбаться без причины – глупо, а смеяться в голос – не благородно. В какой-то мере он был прав.
В это время Йоханнес оказывал знаки внимания Николь. Началось все с того, что он снизошел на нее и одарил свою служанку в один из вечеров теплой беседой у очага. Его присутствие рядом с ней воодушевило Николь – всем тем, кто был когда-то влюблен, знакомо это ощущение умиротворенности, когда тот, кого любишь, просто говорит с тобой. Затем последовали дружеские прогулки до озера Теней, сопровождаемые разговорами об отвлеченном. При этом Йоханнес чувствовал, как сердце его обливается кровью – ведь здесь он бывал раньше с Жанной, а теперь прогуливается с другой… Но он настолько сильно хотел скрасить ее последние месяцы и очистить свою совесть, что героически терпел все муки своей души. А первого мая Николь отмечала свой День рождения. Йоханнес приготовил ей очень милый сюрприз.
В тот день он встал очень рано и отправился в сад, где недавно показались из земли нарциссы. Йоханнес красиво оформил букет и принес его в спальню девушки, не разбудив ее. Зная, что Николь любит книги, он достал из книжного шкафа, стоящего в его спальне, три тома Дюма, решив подарить их своей служанке. Йоханнес, перевязав книги красной лентой, принес их в спальню Николь вместе с вкусным завтраком. Уходя, он оставил романтичное послание на открытке, которую однажды не отправил по какой-то причине Элен, оставив ее неподписанной. Йоханнес начертал на ней:  «Сегодня твой день и ты – не служанка. Я знаю, что ты любишь нарциссы. Они прекрасны, как и ты. А книги Дюма – теперь твои. Благородная девушка хорошо сочетается с книгой. Всего тебе хорошего.
С любовью, Йоханнес».
После такого Николь окончательно растаяла. Она верила в искренность его чувств. Только Йоханнес так и не проникся к ней любовью. Он, будучи актером, просто играл в любовь. Ему было так больно осознавать, что эта трепетная юность скоро будет осквернена ледяной рукой смерти… Пусть хотя бы на закате жизни несчастная Николь, пережившая множество бед, будет счастлива. Около месяца продолжался этот рай на земле для Николь. А в начале июня случилось то,что являлось Йоханнесу в его страшных грезах.
То утро началось так же, как и все предыдущие. После завтрака Николь, проводив Артура в школу, занялась хозяйством. Во время глажения белья она ощутила, что трубка, вставленная в ее горло в процессе трахеостомии, перестала подавать ей воздух. Что случилось тогда, было неясно, но Николь ощутила удушье. Лицо ее багровело, и она издавала хрипы – прелюдии гибели. Благо, рядом был ее отец. Он сразу понял, что система дала сбой, и несовершенное орудие, вернее, жизненно-необходимый клапан, который они так трепетно берегли, слетел с этой трубки. В панике он искал его по полу, видя, как умирает его дочь. Бог пожалел его, и Алвар отыскал клапан, закатившийся под диван. Закрепив его на трубке, Алвар с непередаваемым ощущением счастья, увидел, как дочь его сделала вздох и медленно стала приходить в себя.
Она жива! Видения Йоханнеса, к счастью, обманули его. Но он и не видел ее смерти, он узрил лишь эту сцену… Значит, все позади?
Йоханнес узнал об этом вечером, когда пришел из театра. Он облегченно вздохнул, узнав, что ее жизни ничего не угрожает. Пророчество было неверным… Быть может, этот проклятый дар скоро покинет его? Как знать… Но что же теперь ему делать с Николь, которой он дал надежду?

Глава 41

Молнии Тора

В этом году июль выдался до ужаса жарким. Днем землю палил самый настоящий дьявольский зной, а ночью невозможно было спать, ведь за день деревянные стены дома накалялись, подобно камням в банной печи. Люди, живущие в этих местах, опаленных злым солнцем, чувствовали себя равно так же, как ощущает себя пасхальный кролик, тушащийся в печи.  «Ну и где эти легендарные английские дожди и туманы?» – говорил Элиас, изнывая от зноя.
В один их таких жарких дней, когда температура воздуха поднялась до критической отметки в тридцать четыре градуса, Йоханнес и Элиас со своими племянниками усердно трудились в театре. Выезжая из Лэнд-Крика рано утром, еще по росе, они видели, как со стороны леса тянется густой дым. Этим летом страшно горели леса.
Сегодня с двенадцати часов дня они играли свои роли в спектакле «бродяга Аркел» некоего скандинавского драматурга по фамилии Ульссон. Несмотря на тяжелую обстановку в стране и в мире, театральное искусство продолжало быть актуальным. Люди тратили последние свои деньги лишь на еду и представления. Видимо, римский принцип «хлеба и зрелищ народу» не устареет даже спустя тясячелетия. Но сегодня давалось благотворительное представление для тех, кто хочет утолить свой эстетический голод, но не может купить билет. Йоханнес и Элиас, равно как и все актеры, знающие цену деньгам, негодовали.  «Они могут и обойтись без этого спектакля, а нам нужно кормить свои семьи! Что же теперь, актеры отныне – не люди?» – восклицал Элиас. Но делать им было нечего, и Ярвиненам пришлось отыграть этот спектакль. Йоханнес как всегда был в главной роли юного Аркела, которого выгнали из дома его же братья. Элиас сыграл Нордмана – его старшего брата, а малютки Пертту и Эйно исполнили второстепенные роли мальчиков-бродяг, которым пришлось делить с несчастным Аркелом его печальную участь.
«Я до сих пор не понял, почему
Тяжелый крест я на плечах несу!» – патетически произнес в своей последней реплике Эйно, одетый в лохмотья.
Публика всегда принимала маленьких актеров с особенным трепетом и, вероятно, поэтому Эйно и Пертту, когда в зале были богатые зрители, постоянно одаривались конфетами и игрушками. Но сегодня на них смотрела нищета, и им ничего не перепало, кроме скромного букета полевых цветов.
Домой Ярвинены возвращались, как и много лет назад, на конях. Только вот не хватало Ильмари. Зато седла с ними делили его сыновья. Йоханнес всегда ездил в одном седле с Эйно, поскольку тот, в отличие от своего брата, не был чересчур подвижным. И на крыльце у дома их встречали не мать и сестры, а Кертту и Лилия. Последняя вот уже полгода носила свободные одежды, чтобы скрыть временный изъян своей фигуры. Совсем скоро мрачный дом Ярвиненов вновь наполнится счастьем, ведь в августе в этот мир придет крошка Анжелика. Лилия и Элиас, доверившись пророчеству Йоханнеса о том, что у них будет дочь, заранее придумали для нее имя.
– Мои маленькие артисты! – говорила Кертту, помогая Йоханнесу снять с коня Эйно. – Неплохо же вас эксплуатируют ваши дядьки – вы еще совсем дети, а работаете наравне со взрослыми!
– Мы их не эксплуатируем, а приучаем к труду, – поправил ее Йоханнес.
В доме его ждала Николь. В последнее время они отстранились друг от друга –Йоханнес, поняв, что ошибочное видение завело его в тупик, ясно осознал, к чему его привел легкий флирт. Он просто хотел сделать ее последние месяцы счастливыми, оказав Николь чуждые ей знаки внимания. Но, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. К счастью, Николь жива и здорова, но, на беду Йоханнеса, она влюблена. И он решил просто избегать ее – быть может, со временем ее чувства остынут, и все вернется на свои круги. Йоханнес поклялся себе, что проведет остаток своей жизни в одиночестве и сохранит светлую память о Жанне. А Николь… Общение с противоположным полом добавит ей опыта, что тоже неплохо.
Устав от неясности в отношениях, девушка осмелилась вызвать его на откровенный разговор. Она, поймав Йоханнеса в гостиной, увела его в свою спальню, чтобы скрыться от посторонних глаз.
– Что все это значит? – спросила Николь шепотом.
– О чем ты? – Йоханнес еще пытался делать вид, что не понимает ее.
– Почему ты избегаешь меня, Йоханнес? Я что-то сделала не так?
– С тобой все нормально… Кое-что не так во мне… – увиливание уже не имело смысла.
– Но что случилось? – недоумевала она.
– Я не хочу нарушать пустоту в своем сердце, – Йоханнес был искренним.
– Это все из-за твоей жены, да? – проговорила Николь. – Йоханнес, ты должен принять то, что Жанна давно умерла. Она ушла, но ты жив. Тебе никак нельзя ставить на себе крест, ведь ты слишком молод. Жанна сошла с дистанции, но жизнь продолжает идти своим чередом и твое дело – идти навстречу своему счастью, которое неприменно коснется и тебя. Я могу тебе помочь в его обретении…
– Знаешь, Николь, ощущать пустоту в сердце очень больно, – признался он. – Но еще больнее чувствовать, как из души вытесняется кем-то другим навек милый тебе образ. Я не мазохист и ты не садистка, поэтому давай забудем о том, что было между нами. Хотя, в принципе, ничего и не было. – Йоханнес старался быть тактичным.
– Ты можешь забыть, – опечаленно произнесла Николь, отстранившись от него. – Но сделай для меня подарок на прощание… Подари мне память о том, чего не было…
Йоханнес, в последний раз коснувшись ее руки, произнес:  «Помни, ведь первую любовь забыть невозможно. Я надеюсь, что ты еще встретишь того, кто будет по-настоящему достоин тебя».
Так закончилась эта красивая история любви длиной в три месяца. Николь снова стала считать его своим хозяином, обращаясь к Йоханнесу исключительно на «вы». Он же избегал встреч с ней – это жгучее чувство вины перед Николь травило ему душу. Йоханнес осознавал, что желая ей добра, он совершил подлость. В очередной раз. Это уже когда-то было… Много лет назад, когда Йоханнес едва не сломал жизни Ильмари и Жанны. Благо, тогда все окончилось благополучно. Он, заметив эту повторившуюся тенденцию, предположил, что дважды в одну реку не входят. История с Николь – уже не случайность. Наверное, он и в самом деле подлец…
А в одну из пятниц случилось то, что Йоханнесу не могло придти в его видениях. Он видел опасности, которые угрожали его близким, но, увы, Йоханнес не смог уберечь самого себя.
Тот день, как и многие другие, был очень жарким. В Нью-Роуте едва не плавились дороги, а в Лиственной пустоши горела на лугах трава. Но где-то ближе к часу дня небо затянулось тучами. Эйно и Пертту, накатавшись вдоволь на конях своих родственников, искупались в озере Теней, после чего, вернувшись домой, наелись тошнотворного сладкого картофеля и ушли спать. Кертту в своей спальне отдыхала за чтением романа, слуги снова сплетничали в одной из комнат. А счастливые Элиас и Лилия занимались хозяйством на кухне.
– Когда наша дочка подрастет, я куплю ей много красивых тканей, и мы попросим Николь нашить ей платьев! – мечтал Элиас, обнимая свою любимую. – А представь, как мои племянники будут любить ее и всячески оберегать!
– О, Элиас! Я не могу дождаться, когда она родится! – воодушевленно говорила Лилия. – Мне так уже хочется взять малютку на руки и услышать ее голосок…
За этими милыми разговорами они забыли, что для мантокалакейтто, которое Лилия собиралась приготовить на ужин, одной рыбы недостаточно. Нужно еще молоко. Элиас, поленившись дойти до соседней деревни, решил оторвать от дела Артура. Мальчик учил новый этюд, ловко орудуя смычком.
– Артурри, хватит уже играть на своей виолончели, – ласково проговорил Элиас. – Дай ей немного отдохнуть, а сам, покамест, прогуляйся до Плейг и купи молока.
Послушный Артур отложил в сторону ноты и повинуясь дяде, отправился с пустым бидоном в деревню. Йоханнес в это время старательно изучал книги о гипнозе. Он делал определенные успехи, осваивая новое для себя занятие. Йоханнес активно практиковался на домочадцах и слугах – он уже вводил в гипнотическое состояние Элиаса, Кертту, а так же Алвара, который, интереса ради, согласился поучаствовать в его эксперименте. После сеанса, они, как правило, смутно помнили манипуляции, проводимые над ними Йоханнесом. Элиасу это нравилось – он, как и Йоханнес, считал, что если они однажды вернутся к искусству иллюзий, то гипнотические сеансы выгодно дополнят их шоу.
Устав от этого занятия, Йоханнес решил спуститься вниз и выпить чашечку ароматного чая с чабрецом. Он видел, что происходило за окном – судя по всему, природа решила освежить опаленный солнцем Лэнд-Крик бурей. Небо, еще час назад такое ясное, освещенное палящим солнцем, вдруг почернело, а горячая звезда бесследно исчезла за свинцовыми тучами. Деревья клонило из стороны в сторону и казалось, что их мощные стволы в один прекрасный момент переломятся, подобно тонкой соломинке. Было даже слышно, как шелестел неподалеку лес и бурлил совсем близко Литл. Но дождя не было. Слышались лишь дальние раскаты грома и сверкали неоновые молнии. В такие времена Йоханнес любил напиться горячего чая, уйти в свою спальню и, устроившись под уютными балдахинами широкой кровати, любоваться красотой и величием природы.
Оказавшись на первом этаже, Йоханнес встретился с Элиасом и Лилией, которые потрошили заколотую сегодня курицу.
– Вы же хотели приготовить на ужин мантокалакейтто? – проговорил Йоханнес, который так и не смог провести параллель между курицей и мантокалакейтто. 
– Чтобы потушить рыбу, нам нужно молоко. Курицу мы будем есть завтра, а молоко скоро принесет Артур, – сказал Элиас.
– Ты послал его в Плейг за молоком в такую погоду? – в голосе Йоханнеса зазвучала тревога.
– Ну да, – совершенно спокойно произнес Элиас. – Разве я мог подумать какие-то полчаса назад, что разойдется такая буря?
– Только не говори мне сейчас, что после его ухода прошло уже полчаса… Дойти до Плейг и вернуться обратно можно за пятнадцать минут! – было видно, что Йоханнес стал серьезно беспокоиться.
– Быть может, он задержался у Траверсов… – робко предположила Лилия, поняв, что назревает ссора.
Но Артур не пришел и через час. Сейчас беспокоились уже все: и Кертту, и Элиас с Лилией, и слуги. О Йоханнесе и говорить не приходится. Он был готов размазать по стене Элиаса, который из-за своей лени и нетерпимости подверг его сына опасности.
– Ты, придурок, хоть понимаешь, что натворил? – кричал на него Йоханнес, уже не стесняясь в выражениях. – Ешь сам теперь свою рыбу!
– Но я не думал, что начнется гроза! – отчаянно оправдывался Элиас.
– Все небо затянуло тучами, а он не думал, что разойдется ураган с огромными молниями! –сгорая от гнева, едва сдерживая себя от рукоприкладств, восклицал его брат. – Идиот! Ты понимаешь, что он запросто мог по своей неопытности спрятаться под одинокостоящим деревом? Что тогда? В него может угодить молния! Траверсы не гостеприимны – он не будет сидеть у них целый час! Хотя чего я тебе объясняю – у тебя нет детей, ты не понимаешь меня!
Йоханнес, в запале ярости от опрометчивого поступка Элиаса, который мог возыметь ужасные последствия, ринулся к двери.
– Куда ты? – озабоченно крикнула Кертту, догоняя его.
– В Плейг! – вскричал он. – Если с ним что-то случится – я больше не ваша семья!
И убежал, захлопнув за собой дверь. Йоханнес мчался по Пустоши, не разбирая дороги. Страшные удары грома были страшнее артеллерийской атаки – они раздавались прямо над головой, и Йоханнесу казалось, что молния вот-вот угодит в него. Но сейчас он думал лишь об Артуре – только бы с ним все было в порядке… Йоханнес, видя перед собой лишь мрачные очертания Плейга, бежал, чувтвуя, как в висках его пульсирует кровь. В одно мгновение он ощутил невыносимую боль во всем теле, а дальше – чернота…
Артур вернулся домой  спустя некоторое время после окончания буйства стихии. Несмотря на грозу с молнией, которая сыграла роковую роль в жизни несчастного Йоханнеса, с неба не упало ни капли дождя. Увидев на пороге одинокого Артура с бидоном молока, Элиас бросился к нему едва ли не со слезами:  «А где же твой отец?!» – тревожно спрашивал он.
– Я не знаю. Гроза застала меня в доме Траверсов – там я и переждал непогоду, – спокойно ответил мальчик, отдав ему молоко. – А что, он не дома?
– Нет… – безнадежно произнес Элиас. – Иди в комнату… А мы будем его ждать здесь.
Но Йоханнес не явился ни через час, ни спустя шесть часов после своего ухода. Тогда Элиас и Кертту отправились на луга в поисках своего родственника. Они, не находящие себе места, шли, освещаемые лучами теплого вечернего солнца, которое так предательски показалось на небе после ужасной грозы. Кертту и Элиас, обойдя всю округу, так и не нашли его.
– Может он остановился у тех же Траверсов, чтобы переждать бурю? – предположила Кертту. – А сейчас пробирается домой каким-нибудь окольным путем?
Но эта жизнеутверждающая идея скоро пришла в негодность. Издалека Элиас увидел чернеющую рубашку лежащего на земле тела.
– О, нет! – зарыдала Кертту. – Нет, Йоханнес! Он… Мертв!
Элиас подбежал к брату и обхватил его, заключив в крепкие объятия. Он еще никогда не плакал так искренне. Элиасу еще никогда не было так больно. Прекрасный Йоханнес был так податлив и безукоризненно мертв, как сейчас казалось Кертту и Элиасу. Но он был так же красив – эта благородная бледнота, которая стала еще ярче в этот час, придавала ему особую прелесть. На его шее переливалась бликами золотая цепочка, а тонкие пальцы, украшенные перстнями и кольцами, стали совсем холодными… Светлые волосы Йоханнеса, раскинувшиеся на траве ядовито-зеленого цвета, создавали такой яркий контраст с ней…
– Молнией… Его ведь молнией убило! – с Кертту случилась настоящая истерика.
Элиас ощутил тепло на своей коже. Это было слабое дыхание Йоханнеса. Нет, он не умер… Элиас, прикоснувшись к запястью его руки, нащупал пульс. Сердце Йоханнеса, хоть и через раз, билось! Да, оно билось!
– Он жив, – заявил Элиас. – Йоханнес дышит. Беги скорее домой и приведи Алвара – один я его не донесу.
Меньше чем через десять минут Кертту привела с собой господина Эллиота. Совсем скоро они достигли дома. Незамедлительно Йоханнеса унесли в его спальню и положили на кровать под те самые балдахины, под которыми он собирался днем насладиться непогодой, глядя на нее из дома. Кертту была послана в Нью-Роут за доктором, а Лилия встала у распятия в своей спальне и стала молиться за спасение Йоханнеса. Прибывший вскоре молодой врач, в отличие от Ярвиненов, догадался содрать с Йоханнеса его рубашку и обработать страшную рану на его груди. После чего лекарь проговорил:  «Больше, увы, я ничего не могу сделать. Он дышит, но слабо – может умереть в любой момент, ведь поражение было очень сильным. Молитесь, а я зайду к вам послезавтра – надо будет опросить его о самочувствии, если он придет в себя».  После ухода доктора, Элиас упал перед братом на колени и произнес:  «Нет, нет божеств! Они, вместо того, чтобы хранить нас, делают все во вред… Проклятые Перун и Тор со своими молниями… Где же забота ангелов-хранителей? Живи, Ландыш… Я ведь никогда себя за это не прощу…»

Глава 42

В мире грез

Йоханнес был где-то между грезами и явью. Вот уже вторые сутки пошли с того времени, как его поразила молния. Йоханнес лежал в своей постели в тех одеждах, в которых встретил свой час беды. Черная рубашка его была прожжена разрядом тока, и поэтому Кертту заботливо надела на полумертвого деверя свежую рубашку белого цвета. Молния оставила на белой груди Йоханнеса глубокую рану. Примечательно, что рана была в виде красивого разветвляющегося узора. Видимо, сами небеса пометили его. Йоханнес, судя по всему, придет в себя еще не скоро. А может, и вовсе не очнется…
В эти дни лил бесконечным потоком с неба дождь. Эйно и Пертту, понимая, что их семьи коснулась беда, были необычайно молчаливыми. Все занятия были отменены в виду случившейся трагедии. Николь, вместо того, чтобы учить их, не отходила от своего хозяина, надеясь на то, что он очнется. Элиас винил себя в случившемся, а Лилия утешала его. Эйно и Пертту, сидящие в детской на подоконнике, молча, созерцали, как на землю падают капли дождя.
– А если дядя Йоханнес умрет? – спросил печально Эйно. – Что будет с Артуром?
– А если наш папа умрет на войне? Что будет с нами? – ответил вопросом Пертту.
– У нас есть мама и дядя Элиас – они позаботятся о нас, – сказал Эйно. – А у Артурри нет мамы. Мне его так жаль.
– Наверное, плохо, когда нет мамы, – размышлял Пертту. – Никто не пожалеет, когда ты упадешь с коня, не поцелует перед сном и не накормит вкусными пирожками…
Артур, узнав о случившемся, словно был подменен, что, конечно, естественно. Он уже два дня не касался своей виолончели, не седлал Скифа – своего любимого коня, Артур не ел и почти не спал. В первый день он, не помня себя от горя, весь в слезах, ворвался к отцу в спальню и бросился в постель, чтобы обнять его. Артур так и пролежал, обнимая своего родителя, целые сутки. Взрослые боялись, что ток до сих пор не покинул его тело и может поразить мальчика, но, благо, молния не остается в теле. На второй день Артура все-таки удалось оттащить от Йоханнеса, но он продолжал сидеть у его постели, сжимая в своей маленькой ручке изящную руку отца. Артур почти без перерывов молил бога о том, чтобы его отец остался жить.
Душа Йоханнеса в эти дни ощущала невероятную гармонию и легкость. Ведь он был не где-то, а Дрим-Тауне! Там было все так, как отпечаталось в его памяти: пояс могучих гор, зеленое их подножие, голубые воды лагуны Рыбака и деревянный пирс, теплые летние деньки и вечера с алым закатом и звездным небом… Он был с той, которой так не хватало ему в эти годы. В мире снов Йоханнес был юношей, а не взрослым мужчиной, а Жанна – чистой, как утренняя роса, девушкой, а не женщиной. Она предстала перед ним такой, какой была в Ювяскюля в тот день, который стал точкой невозврата из любви, длиной в вечность…
За окном щебетали нежной трелью птицы, вьющие гнезда в их саду. Где-то в водах Лагуны плескалась форель. Йоханнес очнулся от луча солнца, озарившего их спальню. В его объятиях сладко спала Жанна. Он, нежно коснувшись ее поцелуем, произнес:  «Просыпайся, любовь моя – уже утро. Нас ждет великолепный день!»
– Йоханнес… – произнесла она своим трогательно-нежным голосом. – Ты со мной… Мне было так одиноко без тебя…
Все дни Йоханнес и Жанна проводили вместе. В царстве Оле Лукойе влюбленные не осознавали, что у них есть сын и семья, Жанна будто и не умирала, а Йоханнес как будто не пребывал в коме. Они словно попали в прошлое, когда не было еще Артура и они могли переживать лишь друг за друга. В этом волшебном месте на берегу Лагуны были только они и вечный покой…
Утром, едва пробудившись, они купались в Лагуне, после чего шли в дом и пили ароматный кофе. Днем Йоханнес и Жанна любили уйти к подножию гор и устроиться в тени раскидистого дуба, любуясь красотами приграничных земель. Рядом с ними всегда стояла корзина с красными сочными яблоками из их сада. Жанна чувствовала себя самой счастливой из всех смертных, вернее, бессмертных в его объятиях. А он не чувствовал чего-то из ряда вон выходящего. Йоханнес не ощущал тоски, что съедала его душу, он не чувствовал радости от встречи – ему казалось, что так было всегда. Йоханнес просто был счастлив с ней и испытывал умиротворение. Вечером, когда небо становилось рубиновым, они уходили в дом и разводили огонь в камине. До полуночи Йоханнес и Жанна сидели на уютном диванчике в объятиях друг друга, наблюдая за размеренным горением дров и оранжевыми искорками огня. Иногда он читал ей вслух романы о невероятной любви с благополучной развязкой сюжета. Но чаще всего они вели теплые беседы.
– А помнишь, как я впервые пришла в ваш дом? – спросила Жанна. – Наши семьи о чем-то говорили, а я ужасно смущалась от того, что ты так бессовестно разглядывал меня в присутствии Ильмари…
– Он все равно ничего не заметил, – улыбнулся Йоханнес. – А я насладился созерцанием твоей красоты.
– Вспомни, как ты утешал меня по дороге в Финляндию, когда я узнала о его измене. Ты тогда помог мне унять мою боль…
– Но тем самым сделал больно себе. Знаешь, как было тяжело осознавать, что ты – невеста Ильмари, а не мне.
– А тот вечер, когда ты дал мне сутки, чтобы я решила, с кем остаться – с тобой или с ним? Ты помнишь тот вечер?
– Я не могу забыть того, что касалось нас двоих, – признался он, и снова их губы слились в поцелуе. В поцелуе потустороннем и сверхъестественном.
В этот момент его целовали наяву. Николь, оставшись на некоторое время одна в его спальне, склонилась над Йоханнесом и, позволив себе мгновение нежности, невинно поцеловала его.  «Не умирай… Я знаю, что мы никогда не будем вместе, но ты только живи, я прошу тебя…»
Но не бывает встреч без расставаний, и его волшебное пребывание с Жанной подошло к концу. В один из вечеров они вместе предались сну, а рано утром Жанна ласково разбудила его и проговорила:  «Просыпайся, мой нежный цветок Ландыша. Тебе пора возвращаться…»
– Куда? – Йоханнес так и не осознал, что все происходящее – лишь грезы.
– К жизни, – сказала Жанна. – Мы встретимся однажды вновь. Для меня это произойдет очень скоро, ведь ваша жизнь у нас равна году. А для тебя, надеюсь, это время будет идти очень медленно, ведь я хочу, чтобы ты прожил долгую и счастливую жизнь. Учись жить без меня, Йоханнес. Память мешает тебе обрести счастье. Нет хуже жизни без любви и в скорби.
Вскоре в их доме появился Джеймс Бредберри. Он каким-то странным образом сумел вырваться из Лиственной пустоши, конечно, не без помощи дочери.
– Пойдем, Йоханнес? Нам по пути, – сказал Джеймс.
Йоханнес долго прощался с Жанной, расставаясь с ней, по сути дела, на всю оставшуюся земную жизнь. После чего они с Бредберри ушли.
– Меня отпустили ненадолго, – сообщил Джеймс. – Твои мать и сестра держат в страхе всех, кто застрял в том доме. И пока их рядом нет, я прошу тебя – найди наши могилы! Похорони нас!
Йоханнес поклялся Бредберри выполнить его просьбу. Скоро вновь они очутились в Лиственной пустоши, а потом в самом доме. Джеймс привел Йоханнеса в его спальню и тот с ужасом обнаружил самого себя, лежащего без чувств, и Николь с Артуром и Элиасом, плачущих над его полуживым телом.  «Он, наверное, уже никогда не придет в себя… – с горечью предположил Элиас. – Если бы Йоханнесу суждено было выжить, он бы очнулся вчера…»
– Что со мной?! – испуганно спросил Йоханнес у мистера Бредберри. – Я вообще… Жив?
– Отчасти, – улыбнулся Джеймс. – Вот что. Войди в тело и открой уже глаза. Не делай больно своим близким.
И Йоханнес пришел в себя. Его окружали стены родного дома, вполне реальные домочадцы и настоящее время. Он жив и счастлив… Счастлив снова видеть сына и брата…

Глава 43

Чувство легкости

Еще пару дней Йоханнес провел в постели, почти не вставая. Ему было так тяжело и больно. Он бы полежал еще, унимая невыносимую ломоту в теле сном, если бы не навязчивые гости из иного мира. Снова приходил Энжел, моля его спасти от страшной Маритты. Этот молоденький дурачок до сих пор не понял, что ему, уже и без того мертвому, ничего не угрожает. Разве что только изгнание его из этого дома опытным медиумом. Сюда являлся еще господин средних лет по имени Дин, который искал своего сына Юхани – в тот день Йоханнес познакомился со своим несостоявшимся отчимом, который приходился отцом его почившему брату. Следом за ним пришла Ада – та самая женщина, которую Маритта принесла в жертву за отношения с ее любовником. Она плакала, умоляя найти ее родственников и похоронить ее рядом с ними. Заходил и Юхани – он, как ни странно, предстал перед Йоханнесом не блаженным, а вполне разумным ребенком. Брат просил Йоханнеса установить на кладбище кенотаф в его честь, ведь тело его было сожжено. И еще целая вереница мертвых, которая не давала ему покоя…
В один из дней, Йоханнес, почувствовав себя лучше, решил принять ванну. Он любил наполнить ее горячей водой и добавить туда ароматные масла, чтобы еще полтора часа наслаждаться приглушенным светом белых свечей и ароматом масел. Но и тут ему не дали отдохнуть! Пришел Аапо и стал слезно умолять его пойти в лес.
– Отец, ты не видишь, что я занят? – негодующе проговорил Йоханнес. – Подожди, я выйду, высушу волосы у очага, выпью чаю… И можешь приводить всю свою компанию.
– Извини, я просто забыл, что тебе необходимы земные удовольствия, – смутился Аапо. – Я уже много лет не чувствую ни холода, ни голода, ни боли…
Эти похождения призраков Йоханнеса могли показаться забавными до глупости, если бы они реально не доставляли ему неудобства. И Йоханнес решил уже поскорее разобраться с этими нелепыми недоразумениями. Он, едва приведя себя в порядок, ушел из дома прочь. Незаметно взяв в сарае лопату, Йоханнес ушел задними дворами за пределы своих владений. Если его, направляющегося в лес с лопатой, кто-то увидит, то, вероятно, этот человек решит, что после удара молнией он окончательно тронулся умом.
– Ну что, беглецы с того света, вставайте в очередь! – крикнул он, оказавшись в лесу. – Кого первого откапывать?
– Меня, по-братски! – улыбнулся Аапо и повел его к своей могиле. – По-сыновьему, вернее.
Скоро Йоханнес оказался на заброшенном языческом капище. Останки Аапо были захоронены неглубоко. С ними Йоханнес обнаружил черепки какого-то кувшина и несколько монет.
Энжел был похоронен неподалеку. С ним была тряпичная истлевшая куколка, вся проколотая иглами, наподобии куклы Вуду. Дин и Ада лежали рядом друг с другом, но в разных могилах. Был найден и Джеймс Бредберри, которого в свое время не нашла даже полиция.
Бедный Йоханнес выполнял работу археолога несколько дней, пока, наконец, не была найдена последняя жертва Маритты. Вернее, первая по хронологии убийств. Ею была совсем юная Аликс – девочка девяти лет, которая случайно забрела в их дом в восемьдесят девятом, в год, когда родились Ильмари и Йоханнес. С ней был ритуальный нож, исписанный рунами.
Йоханнес решил не рисковать и обо всем рассказать родным. Как ни странно, его истории не были приняты в штыки, и Йоханнесу безоговорочно поверили все. Конечно же, он не стал распространяться об этом слугам, считая, что дела его семьи их не касаются. Элиас предложил обратиться в полицию.
– И как ты себе это представляешь? – спросил Йоханнес. – Придти к нашему констеблю, рассказать, как мне не давал спать наш покойный отец и поведать увлекательную историю о том, как все эти сущности увели меня в лес? Нет уж, я не хочу провести остаток жизни в приюте для душевнобольных, хотя там мне и место.
– Когда ты уже перестанешь быть скептиком, Ландыш? – спросил Элиас. – У тебя дар, а ты в него не веришь.
В полицию они все же обратились. Пришлось, правда, слукавить. Ярвинены сказали, что они искали наследие древних кельтов, живущих в этих местах в раннем Средневековье. Констебль, побоявшись грязной работы, сразу умыл руки, позволив им делать с останками все, что угодно.
На последние деньги Ярвинены заказали дюжину гробов у плотника из деревеньки Плейг, который работал над ними целый месяц. Кенотаф для Юхани был изготовлен в Мэринг-Лайне на Дак-Стрит, где располагалась ритуальная компания, вернее, магазинчик. Это был обычный памятник из дешевого камня с именем и годами жизни Юхани. Аапо, в отличие от остальных невинно убитых, должен был быть похоронен отдельно от всех, ведь он для братьев был не чужим человеком.
– После таких похорон нам только и остается, что самим умереть, – заключил Элиас, сделав подсчеты расходов. – Это три твои зарплаты и две мои… Мы же будем голодать после этого, черт знает, сколько месяцев…
– А давай помянем их на славу, напьемся до потери сознания и будем с ностальгией вспоминать этот день во времена неминуемой нужды? – предложил Йоханнес.
Как бы это абсурдно не звучало, но так и было сделано. Двадцатого августа, когда было все готово, Ярвинены довезли до кладбища на повозках останки умерших и, под надзором могильщиков и констебля, который пришел в назначенный час, чтобы принять участие в скорбной процессии, похоронили тех, кто однажды случайно забрел в Лиственную пустошь. Джеймс Бредберри был похоронен рядом с Жанной, а Аапо досталось место рядом с несостоявшимся зятем. Юхани был пристроен тоже около Жанны, которая при жизни так трепетно нянчилась с ним. Остальные же были захоронены в одной могиле под одним крестом. Родственники Ады обнаружены не были, и ее похоронили вместе с любовником. После этого неприятного действа вся семья и констебль справили по ним поминальную тризну и благополучно разошлись.
Об этом все предпочли забыть как можно скорее, тем более, что со дня на день у Лилии и Элиаса должна была родиться дочь. Элиас ушел в отпуск на целый месяц, чтобы в это время быть с ней, и поэтому работали в театре лишь Йоханнес и его племянники. Едва оправившись после встречи с молнией, Йоханнес снова вышел на сцену. Коллеги знали о том, что произошло с Йоханнесом, и были искренне рады его возвращению к ним в добром здравии.
А двадцать четвертого августа тишину дома в Лиственной пустоши разрезал детский плач. Пока Йоханнес, Пертту и Эйно играли в одном из спектаклей по Шекспиру, они становились в очередной раз кому-то родственниками. Лилия, приняв множество мук, заснула с блаженной улыбкой на устах. Кертту осталась ухаживать за матерью и ребенком, а Элиас с Алваром открыли бутылку красного вина. Первым после Элиаса малютку увидел Артур – его в комнату позвала Кертту, чтобы тот взглянул на свою сестру.  «Хорошенькая, – только проговорил мальчик и ушел обратно к себе. Это равнодушие, видимо, передается по наследству, ведь Йоханнес, вернувшись вечером и увидев Анжелику, тоже произнес:  Примерно такой я ее себе и представлял».
– Мой господин… Спасибо вам за то, что однажды выкупили меня из работного дома и взяли в свою семью, – проговорила Лилия, проснувшаяся к вечеру. – Если бы не вы, я не повстречала бы вашего брата и не стала бы матерью нашей с Элиасом дочки…
– Я больше не твой господин, Лилия, – сказал Йоханнес как всегда суховатым тоном. – Ты избавила моего брата от одиночества, за что я тебе очень благодарен. Ты больше не служанка в этом доме – теперь ты его полноправная хозяйка.
Следующие несколько дней прошли в веселье. Ярвинены опустошали винные запасы, что хранились в погребе и пили за здоровье малютки Анжелики. Было заколото и пожарено две курицы и съедено много овощей с грядок. После июльского несчастья в дом снова пришло благополучие. В последний раз Йоханнесу явился отец, пришедший ему во сне.
Аапо был красиво одет и озарен светом. Он выглядел счастливым.
– Примите же мои поздравления, смертные, – улыбался Аапо. – Я  буду ее охранять от жизненных невзгод, когда стану лишь ветром… Спасибо тебе, сын мой, ты дал нам всем то, о чем мы мечтали много лет – ты избавил нас от страданий. В награду я, с позволения Херувима, забираю твой дар, который так тяготит тебя. Ты больше не будешь видеть будущее, и мертвые не потревожат тебя. Во всяком случае те, которые покинули твой дом. Прощай, Йоханнес, мы встретимся вновь – в следущей жизни я буду с тобой, ты познаешь сыновью любовь, которую не познал в этой жизни. А теперь я лишь дух, я исчезаю…
Йоханнес проснулся от того, что его разбудил стук в окно. Он, открыв глаза, конечно же, ничего, кроме ночи, не увидел. Зато ощутил, как падает с его сердца тяжелый камень божьего дара…

 

Глава 44

Агония войны

После того, как из жизни Йоханнеса ушло паранормальное, больше ничто не тревожило его. Жизнь вернулась в свое русло, и казалось, что отныне в их дом навсегда пришел покой. С сентября Йоханнес снова стал ездить в Литлфорд, где продолжал совершенствоваться, как актер. Артур поступил во второй класс нью-роутской школы и Дома изяществ по классу виолончели. Эйно и Пертту перестали заниматься с Йоханнесом и Николь, ведь они были отданы Кертту в школу.
Искусство нью-роутского театра переживало с некоторых пор сильный упадок, и платить актерам было просто нечем. Поэтому доходы семьи, и без того низкие, упали еще сильнее. Роппер уволил дюжину актеров, которых счел совершенно бесполезными. А если они бесполезны, зачем же тратить на них бюджет театра? Элиас и Йоханнес, видя, что в почти пустом зале не присутствуют даже первые лица города и окрестностей, очень огорчались. »Последний источник доходов иссяк…» – печально констатировал Йоханнес.
– Это все потому, что изо дня в день мы прогоняем одно и то же, – заметил зрелый Эдвард, играющий обычно злодеев. – В понедельник «Ромео и Джульетта», во вторник «Бродяга Аркел», а в среду выходной. И в остальные дни спектакли ничуть не новее. Даже мне надоело, а зрителям – тем более.
– Давай покажем фокус с распиливанием продажного судьи Смита из нью-роутского суда, – в шутку предложил Йоханнес брату. – Готов держать пари, что когда об этом узнают горожане, зал будет переполнен людьми.
– Думаю, ты бы с радостью распилил этого гада по-настоящему, – усмехнулся Элиас, вспомнив, как свидетельствовал в процессе, где участвовал в качестве исца его брат, проигравший суд. – А вообще, это мысль. Можно попросить Роппера дать добро на то, чтобы мы устроили на сцене этого театра шоу. Если продавать за небольшую сумму билеты, придет много народу, и за счет количества людей мы получим неплохую выручку.
– Будучи молодыми и глупыми, мы однажды уже пришли к нему с такой просьбой. Ты ведь помнишь, как он нас едва не выставил за дверь?
– Но ведь  теперь мы зарекомендовали себя с лучшей стороны, – упорствовал Элиас. – Да и театр сейчас не в том добром здравии, в каком был одиннадцать лет назад.
– Ну хорошо, фокусники, даст он вам на это добро, – вмешался Эдвард. – А что делать нам, простым актерам? Мы не умеем распиливать людей, но есть нам тоже что-то надо.
– У нас из труппы в тридцать актеров после массового увольнения осталось только тринадцать человек, не считая нас с племянниками, – сказал Элиас. – Чтобы наши шоу были зрелищными, мы в свое время сопровождали их театрализованными сценками. Вы все могли бы в них участвовать.
Шутки шутками, а Элиас, не посоветовавшись с Йоханнесом, решил поговорить об этом с Роппером. Тот сначала не очень воодушевленно принял его задумку.
– Ты думаешь, что к нам кто-то придет, чтобы посмотреть на ваши фокусы? – скептически проговорил он.
– Но мы же в свое время собирали целые залы, пока не началась война, – утверждал Элиас.
– В том-то и дело, что пока не началась война, – Роппер был пессимистом. – А сейчас кто отдаст деньги за билет, если все только и думают, как бы урвать лишний кусок хлеба?
– Приходили же в театр до его упадка, – парировал Элиас. – Интерес публики к нашему творчеству пропал не из-за отсутствия у населения денег. На зрелища деньги найдутся всегда – уж такова человеческая природа. Просто мы стали неинтересны. Давайте хотя бы в качестве эксперимента создадим некое варьете в нашем драматическом театре и посмотрим, как это скажется на посещаемости. Ведь хуже уже все равно не будет.
– Хорошо, только разработка программы, ее режиссура и постановка будет за вами, поскольку я сам никогда этим не занимался.
Таким образом, Роппер дал добро Ярвиненам на возобновление их творчества. Немедля, братья стали думать, как это все обыграть.
– Я думаю, можно показать трюк с освобождением от наручников в кубе, наполненном водой, – предположил Элиас. – Магистр все свое оборудование завещал нам. Этот куб, наверное, до сих пор стоит у нас в чулане пустой.
– И обязательно фокус с самосожжением, – сказал Йоханнес. – Главное только не спалить театр.
– А Эйно, Пертту и Артур пусть покажут простенькие трюки с деньгами и прочими мелочами, – предложил Элиас. – Заодно устроим им экзамен на усвоение изученного ими ранее.
Пока братья и их племянники были озабочены разработкой программы для предстоящего шоу, Лилия нянчила свою новорожденную дочку. Она чувствовала себя счастливой и несчастной одновременно. Лилия обрела семью и мужа, хоть они с Элиасом и не были венчаны. Его родственники стали относиться к ней не как к служанке Йоханнеса, а как к супруге Элиаса. Лилия чувствовала себя такой же хозяйкой в этом доме, как и Кертту. Только вот Элиас постоянно пропадает в своем театре, так мало уделяя внимания ей и малютке-Анжелике. Она понимала, что трудится он во имя их же блага, но ничего не могла поделать с этим до жути неприятным чувством одиночества.
Недавно Лилия видела во сне Маритту, с которой много лет назад ей довелось пересечься. Маритта была дружелюбной. Во сне Лилии она пришла в их с Анжеликой спальню и прошла к кроватке девочки. Играя с ней ее же игрушкой, Маритта говорила, обращаясь к Лилии:  «Я так счастлива за вас с Элиасом. Наконец-то он тоже обзавелся семьей. Только остерегайся Йоханнеса и береги от его сына свою дочь – они могут испортить даже самых хороших людей».
Во сне Лилия чувствовала нечто, похожее на обиду.  Ну, за что мать Йоханнеса так не любит его и Артура?
На этом ее сон оборвался, а утром, встав с постели, чтобы покормить дочь, Лилия обнаружила в ее кроватке несколько гиней, которые уже давно не использовались в денежном обращении. И откуда у Маритты, родом из второй половины девятнадцатого века монеты, которые перестали чеканить еще в 1813 году? Но не это главное. Весь пафос этого происшествия состоял в том, что Лилия столкнулась с потусторонним. Она слышала, что сверхъестественного в этом доме слишком много, но чтобы настолько…
А между тем, после долгих трудов над разработкой шоу, Ярвинены были готовы выйти на сцену. Разноцветные афиши, развешенные по городу, зазывали зрителей, и надо признаться, что все шли в театр не столько из-за фокусов, сколько из-за сеанса гипноза, который проведет Йоханнес.
Действо было запланировано на пятнадцатое февраля, но билеты стали продаваться уже в ноябре. Стоили они дешево для тех, кто занимал места на галерке. Лорды и другая знать предпочитали сидеть в первых рядах и на балконе, поэтому они платили больше.
Вечером, в семь часов, им нужно было начинать. Перед выступлением Йоханнес наставлял сына и племянников, одетых в строгие костюмы и белые сорочки.
– Парни, я умоляю вас, не ударьте, пожалуйста, лицами в грязь! – просил он. – Не подведите нас с Элиасом, особенно ты, Артур. Я знаю, что ты любишь музыку, а не иллюзии, но все равно старайся, ведь ты же все умеешь.
– Я все сделаю как надо, главное только, чтобы у зрителя нашлась нужная купюра, а то не со всякой банкнотой можно проделать мой фокус… – проговорил задумчиво Артур, наводя лоск на свою прическу. – Но у меня на этот случай припрятана моя собственная денежка, которая точно подойдет.
– Мы не подведем вас! – обещали Эйно и Пертту. – Мы долго репетировали и уверены в себе!
Йоханнес в это время проверял, вшита ли в его рубашку металлическая пластина с нарисованной на ней долгосохнущей краской галочкой.
– Хочешь показать свой коронный трюк? – спросил его Элиас.
– А почему бы и не раздеться, покуда еще есть чем похвастаться перед зрелыми господами, которые давно превратились в огромный кусок мяса? – спокойно ответил Йоханнес.
– Двадцать семь лет – это тот прекрасный возраст, когда ты красив, как юноша, но умен, как зрелый мужчина, – мудро изрек Элиас. – Я даже в чем-то тебе завидую, Ландыш. Я в свои тридцать три не смог сохранить свою прежнюю красоту, к сожалению.
В зале, как и предполагал Элиас еще в сентябре, когда задумал это предприятие, и правда было много народу. Даже очень много. Сотни лиц наблюдали за чудесами, проводимыми двумя поколениями Ярвиненов. Маленькие финны брали у взрослых деньги и увеличивали на их глазах сумму этих денег. Артур каким-то чудом восстанавливал  разбитую вазу и пропадал в Дьявольском колесе, появляясь потом в другом конце зала. Эйно превращал бумажную белую розу в живую красную, а Пертту доставал монетки из запаянной железом фляги, а так же превращал воду в яблочный сок. Йоханнес снимал перед сотнями людей рубашку, демонстрируя переместившуюся с запястья его руки на грудь чернильную галочку, а Элиас сжигал сам себя, а потом проходил по залу живой и невредимый.
Такое представление было принято публикой с восторгом, в отличие от давно приевшихся спектаклей. Братья снова ступили на стезю иллюзионистов. Раз в неделю они давали свои шоу, а в остальные дни играли в спектаклях. Скоро театр полностью обновил программу и снова стал встречать поток зрителей. Жизнь налаживалась, а война – заканчивалась, доживая свои последние месяцы.

Глава 45

Эпоха перемен

Николь сидела в кресле под торшером и вышивала скатерть. Белая материя была оживлена изображениями замысловатых цветов и райских птиц. Артур делает в своей комнате уроки, заданные ему в школе, а Эйно и Пертту, давно решившие арифметику, занялись любимым делом. Они обсуждали с Элиасом предстоящее выступление со своей программой в театре Роппера. Было решено показать фантастический трюк с выделением цветного песка из обычной воды. Вот уже больше, чем полгода, они развлекают почтенную публику Нью-Роута своими фокусами. Йоханнес продолжал ездить в Литлфорд и становиться образованным актером, обучаясь у знаменитых артистов, преподающих в его колледже. Уже много месяцев он не играл в театральных постановках Роппера – Йоханнес лишь принимал участие в экзаменационных спектаклях при своем колледже. И все это было потому, что знаменитый театр Драмы на площади Мира пал, подобно Западной Римской Империи, завоеванной вестготами. Вместо Драматического театра имени Джона Болдуина Бакстона там теперь существовал Мюзик-Холл «Империя Варьете». Отныне вместо зрительских кресел там было множество столиков и стульев, на месте запасного выхода стояла барная стойка, а зрители, вместо того, чтобы культурно проводить время, распивали спиртное и созерцали дешевые шоу с танцами полуобнаженных девиц, некоторые вещи из цирковых программ и многое другое. По вечерам приходили братья Ярвинены с племянниками и устраивали англичанам «час чудес», демонстрируя им оригинальные фокусы. Конечно, Элиас пожалел, что предложил Ропперу сделать из театра Мюзик-Холл, ведь теперь его родной театр превратился в злачное место. А ведь здесь работают маленькие дети, их племянники… Отныне Йоханнес и Элиас ни на минуту не оставляли их здесь без присмотра. Бог знает, чего можно ожидать от пьяных зрителей. Однако, благодаря этому нововведению, заведение Роппера отныне не знало отбоя от клиентов.
Лилия и Кертту прогуливались по берегу Литла вместе с малюткой Анжеликой на руках последней. Девочка, изучая окружающий мир своими задорными глазками, весело лепетала что-то, еще не похожее на человеческую речь, но очень схожее с тем, что и должно исходить из уст младенца.
– Как ярко светит солнышко, Анжелика! – восклицала Лилия, разговаривая с дочерью. –Смотри, какие птички летают по небу!
– Скоро придет ваш папа и покажет вам свой коронный фокус с пуговицей, – смеялась Кертту, вспоминая Элиаса. – Все пуговицы, что копила я много лет, растащил у меня!
– А Йоханнес постоянно просит у меня шелковые нити, – сообщала Лилия, светясь улыбкой. – Скоро все измотает, и мне придется распускать свои чулки!
– Интересная у них профессия, людей обманывать и получать за это деньги, – сказала Кертту. – Но, наверное, это не только их ремесло, а еще и способ завоевания женских сердец. Помню, Ильмари очаровал меня фокусом с колечком, после чего я совершенно растаяла и согласилась быть его подругой сердца.
– Мне рассказывала моя покойная госпожа, леди Жанна, что таким же образом ее влюбил в себя Йоханнес, – вспомнила Лилия. – Согласись, что наши мужья – очень романтичные натуры.
– А кто такая эта Жанна? – спросила вдруг Кертту. – Я много слышала о ней, но ни разу не видела, хоть и вошла в вашу семью еще при ее жизни.
– Это жена Йоханнеса, ты об этом знаешь, – сказала Лилия. – Элиас долго молчал о них, держа эту историю в тайне даже от меня. Но однажды он разоткровенничался со мной…
И Лилия, решив, что можно иногда и разворошить пыль времен, рассказала все Кертту. Она поведала ей о том, как был влюблен в Жанну Ильмари, будучи юношей. Лилия рассказала, что Жанна жила в этом доме, собираясь стать его женой. Также, она не могла не рассказать и о том, как Йоханнес увел у брата невесту и как тот уехал надолго в Финляндию, откуда вернулся спустя три года уже со своей собственной семьей. Кертту подозревала, что исключительно дружеские отношения с мужем, возможно, брали откуда-то свои корни… Ах, вот почему она никогда не чувствовала взаимной любви с его стороны…
Женщина выглядела подавленной. Это был тот острый нож, вонзившийся в ее спину, который был сродни кинжалу подлости Йоханнеса, пронзившего однажды душу Ильмари насквозь. Значит, Ильмари лгал ей, когда говорил, что она в его жизни – единственная? Выходит, Ильмари связался с ней лишь для того, чтобы забыть свою несчастную любовь? Что же теперь, Кертту – просто его утешительница? Да, она знала, что супруг не питает к ней чувства большего, чем привязанность. Но она думала, что он просто не эмоционален и прячет свои чувства в недрах души… Выходит, их и не было?
Остальное время Кертту шла, молча, с Лилией, выслушивая ее разговоры о насущном. Она все думала о том, что случилось однажды, восемь лет назад в ее родном городке Эспоо, где они встретились… А Лилия, совершенно не подозревая, что вылила в душу Кертту дозу яда, продолжала:
– Николь решила вышить скатерть на случай теплых семейных посиделок. Приятно будет созерцать на столе эту красоту… – говорила Лилия, срывая на ходу желтые цветы.
Скатерть, вышитая за несколько месяцев Николь, очень органично смотрелась на праздничном столе, накрытом в начале лета. Ведь в июне этого года раздался стук в дверь, который возвестил о начале новой эпохи в жизни семьи Ярвиненов. С войны вернулся Ильмари! Он был так же прекрасен, как и четыре года назад, когда уходил воевать, но что-то привнесло в его внешность еще большей мужественности. Эта солдатская форма из грубой материи и кожаные сапоги придавали его образу брутальности. Восхитительные рыжие локоны его были острижены, но он не собирался оставлять это и уже начал отращивать их вновь. Ильмари за эти годы успел опустить изящную бородку и, как было замечено остроумным Йоханнесом, он от этого стал похож на воинственного гнома. Эйно и Пертту, конечно же, не бросились к отцу с объятиями – они отвыкли от него и были смущены. Зато Элиас и даже скупой на выражение чувств Йоханнес, накинулись на него, и от радости еще долго не могли разомкнуть своих объятий.
– Боже, он живой! – восклицал Элиас. – Я так счастлив видеть тебя вновь! Солнце, ты ведь до сих пор не знаешь, что у тебя родилась племянница!
– Кто из вас женился? – строил догадки Ильмари.
– Он, – с улыбкой указал на брата Йоханнес. – Моя служанка отныне мне ятровь.
– Но как ты нашел нас? – спросила Лилия. – Ведь мы жили до этого у Логана…
– Сами написали мне письмо из Лиственной пустоши, а теперь спрашивают,  – усмехнулся Ильмари. – А где Артур? Я хочу увидеть своего любимого крошку Артурри!
– Он скачет на коне где-то по берегу Литла, – сказал Йоханнес. – Наверное, скоро вернется.
– В девять лет и уже держится в седле? – удивился Ильмари. – Настоящий финн! Горжусь им!
– Твои сыновья тоже неплохо ездят, – сообщил Элиас. – Они с семи лет в седле.
Весь день прошел в разговорах. Возвращение Ильмари стало настоящим праздником для его домочадцев, которые так отчаянно переживали за него, когда он ходил под пулями. Когда зашел разговор о годах, прошедших на поле боя, Элиас подумал о том, что Ильмари сейчас расскажет и про то, что было, и про то, чего не было. Ведь он так любил приукрашивать скучную действительность! Но Ильмари лишь печально опустил голову и произнес: »Знаете что? Давайте сделаем вид, что я все эти четыре года был здесь, с вами. Мне так опостылела эта война, будь прокляты те, которые ее развязали. И вообще… Никакой я не воин. Я иллюзионист. Давайте начнем все сначала и вернемся к былому?»

Конец Второй Части.

Вставай, вдовец! Будь к счастью ближе!
Ее ты должен отпустить.
Что до врагов – так ты их выше.
Начни уже нормально жить!

Часть III

Из тьмы забвения

Глава 46

Призраки прошлого

– Ты уверен, что мы сможем повторить трюк дяди Йоханнеса? – недоверчиво спросил Эйно своего брата. – Он говорил, что все зависит от того, как тело принимает йод.
– Я проделывал его, – уверял Пертту. – У меня галочка пропадает с запястья. Как это выйдет у тебя – надо посмотреть.
– Если хочешь, то проделай это без меня, – сказал Эйно. – Только посоветуйся сначала с дядей Йоханнесом, все-таки это его фокус.
Йоханнес больше не показывал публике свой трюк с чернильной галочкой, изобретенный им в юности, и поэтому за него решил это проделать Пертту, который, в отличие от своего брата, не боялся снять рубашку перед многосотенной толпой. Юноши вступали в тот прекрасный возраст, когда дети, превратившиеся однажды в подростков, становились красивыми молодыми людьми. Артуру в июне исполнилось семнадцать, а его братья встретили шестнадцатилетие. Йоханнес, стоявший на пороге зрелости, не выглядел на свой возраст. Он, на фоне Ильмари, замученного бытом, и Элиаса, погруженного в заботы о семье, смотрелся, как юная невеста рядом со старым женихом. Йоханнесу было тридцать шесть, но он не утратил своей первозданной красоты в отличие от своих братьев. Несмотря на все беды, свалившиеся на него в ранней молодости, Йоханнес был так же прекрасен, как и много лет назад.  «Ты точно колдуешь, – смеясь, проговорил однажды Элиас. – Уж не заключил ли ты сделку с нечистым?»
Однако, несмотря на всю свою прелесть, Йоханнес больше не решался оголять свой стан перед публикой ради своего коронного трюка. Люди стали замечать шрам на его груди, который оставила ему однажды молния. Чтобы избежать лишних вопросов, он решил, что этот фокус станут демонстрировать когда-нибудь его племянники. Жаль, что Артур пошел не по его стопам… Дуэт иллюзионистов, который должен был стать приемником ему и его братьям, был бы лучше, будь он на самом деле трио.
Время неумолимо шло вперед, подгоняя Артура, Эйно и Пертту к взрослению, а их отцов – к ступени зрелости. Старшие Ярвинены помнили их детьми, но годы лепят из неуклюжих мальчишек прекрасных юношей. Литл не меняет своего течения, а жизнь меняется. Но память вечна. И стоит вспомнить, что было после того дня, который сломал их прежний уклад.
После того, как Ильмари вернулся домой с полей битв, война продолжалась до ноября. Окончательно война изжила себя двадцать восьмого июня тысяча девятьсот девятнадцатого, когда был подписан государствами-победителями договор с Германией в Версале. Как и надеялись жители Соединенного Королевства и, наверное, большинства стран, победа была на стороне Антанты. В ноябре восемнадцатого года, когда война закончилась, на площади миллионов городов вышли счастливые люди. Это было волшебное время массовых гуляний и атмосферы бесконечного праздника.
Братья Ярвинены продолжали работать в «Империи Варьете», куда вскоре стал стекать огромный поток зрителей, уставших от смертей и требовавших зрелищ. С тех пор Мюзик-Холл Роппера стал самым посещаемым местом в городе. Там начали свою карьеру иллюзионистов сыновья Ильмари. Артур же продолжал упорно заниматься на виолончели, мечтая стать в будущем вторым Жаном Жерарди. Между тем он успевал участвовать в творчестве своих знаменитых родственников, которые после войны стали медленно выходить из забвения. Элиасу, Ильмари и Йоханнесу тогда пришлось начинать все сначала, ведь, как оказалось, интерес публики к ним за эти годы почти сошел на нет. Слишком долго они не давали о себе знать. Артур несколько лет выступал под началом своего отца, страстно любящего искусство иллюзий, но вскоре отстранился от семейного дела, поняв, что это – не для него. Около полугода после своего возвращения в родные земли, Ильмари не работал. Он залечивал старую рану, которая дала о себе знать лишь в Лиственной пустоши. В конце войны он получил осколочное ранение в бедро. В госпитале Ильмари наскоро поставили на ноги, но болезнь имеет способность приходить через года. К ее визиту он не был готов, поэтому еще долго гостья не отпускала его от себя, а Кертту гнала ее от мужа, делая ему перевязки. Потом он вернулся в творческий коллектив братьев.
Но, несмотря на покой и гармонию, пришедшую в их дом, в душе Кертту жили частицы прошлого, такого призрачного и загадочного. После разговора с Лилией о несостоявшейся много лет назад свадьбе Ильмари и Жанны, Кертту забыла о спокойствии. Ей не давала покоя мысль о том, что таит душа ее мужа. Любит ли он ее, Кертту, мать своих детей, или до сих пор с ностальгией вспоминает о счастливых днях с этой Жанной? Живет ли Ильмари с ней от большой любви, или он боится потерять ее из-за мрачной перспективы одиночества? И что случилось в Эспоо много лет назад? Ильмари нашел любовь или утешительницу? Эта вереница извечных вопросов сводила несчастную Кертту с ума. Она едва дождалась мужа с войны – ей не терпелось вызвать его на душевный разговор, чтобы уже скорее расставить все по своим местам.
Этот разговор состоялся вскоре после того, как воин вернулся в семью. В тот вечер Элиас и Йоханнес ушли с их детьми в Мюзик-Холл, чтобы вновь устроить чудеса. Слуги были заняты на кухне, а Артур был увлечен книгой в спальне. Ильмари хотел побыть в одиночестве, уединившись в гостиной, но его покой нарушила Кертту, пришедшая к нему.
– Прости за вторжение, – извинилась женщина и присела на край дивана. – Просто смотрю, ты здесь один и я решила, что сейчас самое время, чтобы побеседовать…
– Ты не должна извиняться, – спокойно сказал Ильмари. – Ведь ты же нарушила мое уединение, а не, скажем, одиночество Йоханнеса. Я так давно не видел тебя и приму за счастье поговорить с тобой, Кертту.
Она опустила глаза и стала нервно разглаживать невидимые складки на юбке своего платья. Разговор обещал быть тяжелым.
– О чем же ты хотела поговорить со мной? – проговорил Ильмари, обхватив ее одной рукой за талию и прижав к себе.
– Быть может, тебе мои переживания покажутся глупостью, но… – Кертту попыталась отстраниться от него. – Что у тебя было с Жанной? Почему ты мне не рассказывал о ней?
– А откуда ты знаешь о нас? – спросил Ильмари. – Не думаю, что Йоханнес способен на такого рода откровения.
– Нет, он здесь не при чем, – уверила Кертту. – Я узнала эту историю не от него. Так как же ты жил до меня?
– Я любил и ненавидел, Кертту, – признался Ильмари. – Тебя устроит такой ответ?
– Нет, ты не должен скрывать от меня свое прошлое, ведь тебе известна моя прежняя жизнь, – Кертту смотрела ему в глаза. – Я хочу знать, любил ли ты ее?
– Ты точно хочешь услышать всю правду? – осведомился Ильмари, став серьезным.
– Да.
– Когда я встретил ее, мне было семнадцать лет, – начал он. – Она была так же юнна, как и я. Жанна покорила меня с самой первой встречи, и я понял, что сердце мое взято в плен этой прекрасной гувернанткой. Я думал, что она любит меня так же, как и я ее, но видимое счастье было обычной иллюзией. Жанна боялась одиночества, поэтому и держалась за меня. Я был нетерпелив, а она – чиста. Мы были помолвлены и готовились к свадьбе. Я клялся сам себе, что перестану изменять этой недотроге сразу после того, как стану ее мужем.
– Ты мог пойти на измену? – ужаснулась Кертту.
– Тогда я не считал это подлостью. Просто Жанна берегла себя, а я не мог держать себя в рамках, – Ильмари чувствовал себя ужасно неловко. – Она об этом, конечно, знала. Я понимаю, что причинил ей много боли и мне очень за это стыдно. Но в то время я думал, что она никуда не денется от меня. Но нашелся тот, который смог оценить ее по достоинству и был в состоянии дорожить ею. Этим человеком был мой брат. В общем, Артур мог бы быть моим сыном, но не судьба…
– Ты жалеешь об этом? – спросила Кертту, которой снова казалось, что в ее душу вылили ведро кислоты.
– Нет, ведь иначе я овдовел бы в двадцать три года, и у меня не было бы Эйно и Пертту.
– Ильмари, скажи мне, только честно… Ты связался со мной не из-за любви, а лишь только для того, чтобы найти утешение?
– Я не хочу делать тебе больно, но отношениям нужна искренность, – Ильмари не собирался лгать и выкручиваться. – Я не любил тебя, но надеялся полюбить. Согласись, что невозможно сразу забыть одну женщину и впустить в свое сердце другую.
– Ты и сейчас ее любишь? – Кертту чувствовала, как на ее глаза выступили слезы.
– Я не могу любить ту, которая лежит под могильным камнем, – сказал Ильмари. – Жанна мертва, с ее смертью умерли и мои чувства. Но буду честен: если бы она была жива, даже будь она женой Йоханнеса, в моей душе продолжал бы гореть огонь любви. Прости, Кертту, но я ничего не могу с собой поделать.
– Ах, Ильмари… Я ведь думала, что у нас все, как у людей… – произнесла она, уже не скрывая слез. – Зачем же ты увез меня за море, разлучив с семьей? Для чего все это? Я могла бы стать женой того, кто смог бы меня полюбить…
Ильмари ощутил, что душу его разрывает от созерцания страданий супруги. Зачем он сказал ей всю правду? Что это могло дать им? Чувство легкости, которое испытал Ильмари, избавившись от груза тайны, никак не могло окупить тяжесть, обременившую душу Кертту.
– Не надо слез, пожалуйста, – просил он, обнимая ее. – Я ценю тебя и уважаю. Кертту, я не могу не любить мать своих детей. Мы можем быть хорошими друзьями.
– Моего хорошего друга зовут Йоханнес, а мне нужен муж по имени Ильмари! – воскликнула она.
– Значит, за эти четыре года вы успели сдружиться… – проговорил Ильмари. – Если этот паразит еще раз уведет у меня женщину, я его уже точно убью.
– Нет, Ильмари. Я, в отличие от тебя, могу любить и быть верной, – сказала Кертту, встав с места и собираясь уйти. – Я надеялась, что этот разговор вернет мне душевный покой, а вышло все иначе.
Она покинула его, а Ильмари, оставшись в комнате один, с горечью подумал о том, что однажды случилось то, что навсегда перевернуло их жизни. Жанна ворвалась в их судьбы, очаровала обоих братьев, а потом ушла туда, откуда не возвращаются. Но призраки прошлого мешают им жить в настоящем. Йоханнес не может открыть свое сердце для новой любви, а Ильмари не в состоянии проникнуться к Кертту такой же сильной и страстной любовью, как к Жанне. «Что же ты натворила, Жанна…» – прошептал Ильмари, закрыв лицо руками.

Глава 47

Неупокоенная

Артур вернулся из школы, когда стрелки часов перевалили за полдень. Он зашел в Лиственную пустошь, чтобы взять с собой забытые дома ноты. И заодно перекусить. Лилия гуляла на лугах с дочкой, а Кертту проводила этот день в Нью-Роуте. Недавно она, устав сидеть в четырех стенах, устроилась на службу в лавку шляп на площади Мира. Поэтому его встречала Николь, хлопочущая по дому.
– Привет, няня! – крикнул мальчик с порога, аккуратно положив ученическую сумку на стоящий рядом табурет. – А где дядя Элиас? Вроде бы он и дядя Ильмари работают по вечерам.
– Господа Ярвинены в мастерской, – сообщила Николь. – Наверное, делают новое оборудование.
– Понятно, – равнодушно проговорил Артур. – Что у нас на обед?
– Мантокалакейтто, мой мальчик, – сказала Николь, доставая из печи рыбу.
– Я не твой, – заметил Артур, не любящий подобных обращений. – Не люблю рыбу.
– Ты же финн, а настоящий северянин должен любить рыбу.
– Финны – мои братья, а я дальше Дрим-Тауна не бывал, – сказал Артур, пройдя на кухню. – Но сейчас я настолько голоден, что готов съесть все, что угодно.
Николь видела, что ее воспитанник сегодня необычайно печален и угрюм. За чаем она осмелилась спросить его о том, что же случилось.
– Я соскучился по отцу, – признался мальчик, заглянув в ее глаза. – Папа уехал еще в понедельник, а сегодня уже четверг… Я так хочу его увидеть.
– Но сэр Йоханнес учится, – сказала Николь, погладив его по голове. – В воскресенье он играет в мюзикле, а в понедельник, после занятий, снова приедет к нам.
– Я так люблю его, что мое сердце просто разрывается от тоски в его отсутствие… – искренне сказал Артур.
– Без расставаний не бывает встреч, мой господин, – проговорила Николь, улыбнувшись Артуру. – Сэр Йоханнес ведь уехал не навсегда.
Поблагодарив служанку за обед, Артур ушел. Вернулся он вечером, вдоволь наигравшись в Доме Изяществ на виолончели и взяв пару новых уроков от своих учителей. После ужина, состоявшегося около шести часов вечера, он ушел в детскую, где занялся подготовкой к завтрашнему дню в школе.
– Сенека ответил ей: «Я указал тебе на утешения, какие может дать жизнь, но ты предпочитаешь умереть. Я не буду противиться. Умрём же вместе с одинаковым мужеством, но ты — с большею славой,» – читал Артур, заучивая параграф по философии Античности.
«Да, каким же негодяем был этот царь Нерон…» – говорил Артур сам себе, размышляя о содержании главы.
Тусклый свет лампы клонил его в сон, и Артур, не в силах бороться с ним, задремал прямо над книгами. Находясь в поверхностном забытье, он все же сумел увидеть сон. Грезы не принесли  ему удовольствия,  ведь во сне Артур видел нечто пугающее. Ему снилась Маритта, чей образ он не успел позабыть. Она ничего не говорила ему, но ее глаза, налитые кровью, взгляд, полный ненависти и отрицательная энергетика, исходящая от нее, внушали несчастному Артуру ужас. Разбудил его холод, внезапно наполнивший комнату. Природу этого холода он не мог определить, ведь взяться ему было неоткуда, равно как и сквозняку, который, словно взявшись извне, потушил четыре горящие свечи. Артур, оставшись в полутьме, недоуменно уставился в пустоту. Он, не успев еще проснуться, наверное, сомневался, что все происходит наяву. Приоткрытая дверь со скрипом захлопнулась.
– Пертту, это, конечно, весело, но ты отвлекаешь меня от дела! – крикнул Артур, усмехнувшись.
Но Артур стал совершенно серьезным, когда ни с того, ни с сего, со стены упало висящее на ней распятие. Крест, звонко ударившись о пол, раскололся. Свято верующий в бога ребенок счел это дурным предзнаменованием и попытался помолиться, но напрочь забыл слова молитвы. Хотел осенить себя кресным знамением, но рука онемела.
– Господи, спаси! – воскликнул он и, сорвавшись с места, бросился бежать из комнаты вон.
Едва не свалившись с лестницы,  Артур достиг первого этажа и собрался умчаться прочь из дома – куда угодно, только бы туда, где не страшно.
– Куда ты, Артурри? – у порога его поймал Ильмари, пришедший из мастерской.
– Тут какая-то чертовщина! – вскричал он, едва сдерживая слезы. – Позовите священника!
Ильмари даже не успел понять, что произошло, как племянник выскользнул из поля его зрения и захлопнул за собой входную дверь.
Артур, оседлав Скифа, так пришпорил его, что конь, взвыв от боли, помчался по лугам с бешеной скоростью. Он не знал, в какую сторону унесет его Скиф, Артур думал лишь о том, как избавится от своего кошмарного наваждения. Произошедшее с ним несколько минут назад так явственно стояло перед его глазами, что Артур обезумел от страха. Потомок суровых скандинавов, несмотря на свою детскую нежность и природную мягкость, в час страха или в моменты горя, бывал порой слишком резким. Артур, как и его отец, находил утешение лишь только в сумасшедшей скачке. Скиф чувствовал, как горит земля под его копытами и вырывается из груди сердце – всадник едва не загнал его до смерти. В один момент Артур ощутил, как от слез, наполнивших его глаза, все поплыло перед ним. Он потерял управление и выронил из рук вожжи. Скиф уронил его, и Артур, упав на землю, сильно ударился об нее головой.
Конь вернулся к воротам дома один. Элиас, увидев одинокого Скифа, испуганно произнес:  «А где же Артур?»
Они с Ильмари, не заводя Скифа в стойло, со всех ног рванули на луга. После недолгих поисков, братья обнаружили ребенка на берегу реки, распластанного на земле.
– Чертов конь… Скинул его… – воскликнул Элиас, взяв племянника на руки. – Йоханнес убьет нас, если с Артуром что-то случится…
Мальчик лежал на диванчике с прихожей. Рядом с ним были Ильмари и испуганная Николь. Через час вернулся из Нью-Роута Элиас, отправленный за доктором. Молодой врач, господин Адамсон, узнавший этот дом, проговорил:  «У вас такая традиция что ли, висеть на волоске от смерти? Два года назад я приходил, чтобы спасти вашего брата, которого чуть не убило молнией, теперь вот, передо мной лежит ваш полуживой племянник, упавший с коня. Я даже не удивлюсь, если этот несчастный мальчик приходится сыном многострадальному сэру Йоханнесу».
Адамсон проводил необходимые для выживания Артура манипуляции. Оказалось, что тот, помимо сотрясения мозга, получил еще перелом ключицы и вывих ноги.
– Кому пришло в голову позволить десятилетнему ребенку сесть на коня? – негодующе говорил доктор. – Моя бы воля, я осудил бы вас за халатность.
– Вообще-то он с семи лет в седле, – заметил Элиас. – И Артур – превосходный наездник. Я никак не мог подумать, что он может быть сброшен конем.
– Я в свои семь лет слушал сказки, которые читала мне перед сном мать, – сказал Адамсон. – Я ни за что на свете не сел бы в седло.
– Вы, англичане, слишком нежны, – сказал Ильмари. – Я, едва научившись ходить, стал всадником, мои братья с детства знают, как стучат под ними копыта. Было бы странно, если бы наши дети не седлали коней.
– Дикари, – бросил Адамсон, и Артур в это мгновенье пришел в себя. – Мальчик жить будет, но в ближайшие месяцы ему придется полежать.
Заплатив доктору и сухо поблагодарив его, братья проводили Адамсона до ворот. Вернувшись, Ильмари негодующе произнес:  «Еще отчитывать нас вздумал. С коня упасть может каждый, но это же не значит, что нужно бояться его, как огня».
– Как ты, Артурри? – спросил озабоченно Элиас, склонившись над ним.
– Мне плохо – позвольте, я помолчу… – произнес Артур и прикрыл глаза.
Йоханнес вернулся в понедельник и застал сына не за уроками, а в постели. Он был весь искалечен, длинные светлые волосы спутались и потемнели от высохшей крови, а голову сжала повязка. Братья рассказали ему все, что случилось в вечер четверга.
– Он, перед тем, как уйти из дома, сказал, что у нас дома творится чертовщина и просил позвать священника, – рассказывал Ильмари. – У него был безумный взгляд… Он уже тогда  был не в себе!
– Боюсь, что с ним как-раз было все в порядке… – задумчиво проговорил Йоханнес.
Оставшись с сыном наедине, он заговорил с ним о невероятном, но вполне возможном в этом доме. Артур жаловался на страшные сны с неприменным участием в них своей бабушки, и ему нельзя было не верить – слезы были слишком искренними. Йоханнес не принял бы его жалобы всерьез, если бы он сам не имел контактов с мертвыми до тех пор, пока его дар не изжил себя. Лилия однажды рассказала ему, как ей приснилась Маритта, обещающая оберегать ее дочь и признающаяся в своей ненависти к Йоханнесу и его сыну. В тот день Йоханнес решил, что настало время расставаться со своей семьей и уезжать из Лиственной пустоши. Во имя их же с Артуром блага.

Глава 48

Побег из Пустоши

Едва Артур оправился после падения с коня, Йоханнес стал хлопотать о переезде. В Лиственной пустоши творилась сущая чертовщина: пока его сын лежал, не вставая с постели и страдая от невыносимой боли, сами по себе гасли светильники, открывались окна, и бесновалась собака. Артур плакал и говорил, что ему страшно. Ильмари, не посвященный в происходящее, думал, что его племянник, сильно ударившись головой, лишился рассудка. Слуги полагали, что мальчика лихорадит, и от жара в теле он бредит. Но Элиас, Йоханнес и остальные члены семьи, заставшие ужас, царивший в доме до того дня, пока не были найдены останки жертв Маритты, верили, что с рассудком Артура все в порядке. Йоханнес, утративший способность слышать мертвых, не видел того, что мог   узреть во снах его сын, но он чувствовал присутствие потустороннего. Кертту приглашала в дом священника, но тем самым она еще сильнее разозлила дух язычницы, и жить в доме стало невозможно. Причем попадало только двоим – Йоханнесу и Артуру. Недавно на  Йоханнеса ни с того ни с сего упала железная вешалка, которая была до этого случая  прикручена к полу.
– Леди Ярвинен снилась мне однажды, но она была дружелюбна по отношению ко мне, – сказала Лилия Йоханнесу. – Только вот сказала, что ненавидит вас и не даст вам жить здесь…
Ильмари отчаянно не верил предрассудкам суеверных родственников. Даже пройдя войну, он не уверовал ни во что больше, а вера в бога шла с ним по жизни.
– Быть может, он и вправду сильно ударился? – предположил Ильмари.
Но Йоханнес был непреклонен. Пока Артур лечился, он подыскивал новое место жительства. Йоханнес хотел поселиться в Дрим-Тауне, в том же доме, где был счастлив раньше с Жанной, если этот дом, конечно же, свободен. Но от этого дома остались лишь руины – оказалось, что во время войны в него угодил снаряд. Тогда он снял на пять лет дом в Мэринг-Лайне на Дак-Стрит. В последние несколько лет Йоханнес чувствовал, как душа его стремится к родным землям. Но нить, связующая Ярвиненов с родиной, давно оборвалась. Они даже не знали, живы ли Князевы из Ювяскюля. Но зато им было известно, что их страна теперь – независимая республика. Только во всем хорошем найдется смута – в январе этого года финская Красная гвардия и большевики захватили Хельсинки и пытались установить там Советскую власть. Ярвинены, не сведущие в политике, плохо соображали, что там случилось, но они были уверены, что ничего хорошего. Йоханнес выбрал Мэринг-Лайн лишь из-за воспоминаний, ведь здесь он венчался с Жанной и отсюда отчаливал с семьей к берегам Финляндии, путешествуя на лайнере.
Расставание с семьей было тяжелым. Братья, привыкшие видеть Йоханнеса каждый день, говорили о том, что без него дом опустеет. Но больнее всего разлука ударила по сердцам детей. Эйно, привязавшийся к Артуру, молил Йоханнеса:  «Не уезжайте, пожалуйста! Нам будет не хватать Артура…»
– У вас еще есть сестренка, – сказал Йоханнес, пытаясь утешить племянника.
– Анжелика еще слишком маленькая…
Элиас говорил:  «Неужели нельзя обойтись без переезда? Тебе же самому будет неудобно ездить каждый день в Нью-Роут на работу…»
– Четыре семьи для одного дома – это слишком много, Элиас, – ответил Йоханнес.
Артур страдал от того, что ему пришлось расстаться с любимым Домом изяществ.  «Я не смогу жить без виолончели… Моя жизнь без музыки утратит яркие краски…» – едва не плакал он, узнав о намерении отца. Однако  Йоханнес быстро устроил его в Дом изяществ города Мэринг-Лайна, и мальчик вернулся к занятиям уже в начале нового месяца. Поскольку в городе из-за войны была закрыта школа, Артур поступил в художественно-эстетический лицей, хотя это, в сущности, было почти то же самое, что и школа, только с уклоном на искусство. Йоханнес и Артур уехали в Мэринг-Лайн в октябре, оставив слуг в Лиственной пустоши. Прислуга нужнее Лилии и Элиасу, растившим совсем еще маленькую дочь. А они обойдутся и без нее.
А между тем в семье Ильмари намечался разлад. Кертту после разговора с мужем о его прошлом поняла, что все, касающееся их двоих – не любовь, а привычка быть вместе. Ильмари сам сказал, что не может впустить ее в свое сердце, поскольку не в состоянии забыть свою прежнюю возлюбленную. Кертту пыталась смириться с этим,  жить и терпеть близость того, кто равнодушен к ней лишь ради счастья своих сыновей. Но душа просила любви. И она пришла вскоре после того, как Кертту стала работать в лавке шляп на площади Мира. Вместе с ней, продавщицей шляп, в лавке работал молодой подмастерье, который был младше нее лишь на полгода. За каких-то пару месяцев Кертту и Филипп сдружились так, что она теперь не нуждалась в подругах, ведь у нее был замечательный друг. Искренний и добродушный Филипп был полной противоположностью Ильмари, который, как и его брат, был довольно мутной персоной. Поэтому ремесленник ей приглянулся с самого начала. Конечно, в красоте он сильно уступал прекрасным и благородным Ярвиненам, но красавцы слишком часто бывают холодными и равнодушными. А так хотелось простого человеческого счастья и тепла близкого человека…
Их встречи были частыми и трепетно-нежными. После работы они шли домой к Филиппу, жившему на окраине города. Кертту, приходившая в Лиственную пустошь позже обычного, объясняла это Ильмари тем, что у нее слишком много работы. А он верил ей, зная, что его жена – икона праведности. Если бы только она была и в самом деле такой.
– Ах, Филипп! – заливаясь смехом, воскликнула Кертту, выбежав на террасу. – Какой ты проворный! Догнал все-таки!
– Да, моя дикая финская девочка, я такой! – Филипп в ее обществе сгорал от огня всепоглощающей страсти. – Твой муж – глупец, если не ценит такое сокровище.
– Нет, он не глупец… – Кертту пыталась его оправдать. – Просто ему однажды не повезло в любви, и теперь он, судя по всему, утратил к ней способность.
Женщина понимала, на что шла. Измена – самый низкий поступок, на который только способен человек. Но жить без любви – подобно смерти. Филипп просто спас ее душу от гибели в повседневной рутине быта и пучине равнодушия того, кого она когда-то любила.

Глава 49

Искусство придти вовремя

– Парни, держите меня, я сейчас упаду! – в гримерную комнату Мюзик-Холла ворвался радостный Элиас.
– Неужели Роппер решил выдать нам премию? – усмехнулся Ильмари, оторвавшись от чашки чая.
– Есть новость получше, – улыбнулся Элиас, встав между Ильмари и Йоханнесом и положив свои руки на их плечи. – Сейчас Роппер вызывал меня в свой кабинет, чтобы я лично поговорил с неким господином Уокером. Он – организатор зрелищных мероприятий в городе Шеффилд, это в Южном Йоркшире. Уокер звонил ему и просил к телефону одного из нас. Знаете, что это все значит?
– Похоже, про нас наконец-то вспомнили, – угрюмо произнес Йоханнес, потупив взгляд.
– Разве это плохо? – вопрошающе взглянул на брата Элиас.
– Все в порядке, просто я уже привык к однообразию в нашем Мюзик-Холле, и внезапные  перемены меня слегка пугают, – Йоханнес оттолкнулся ногой от пола и прокатился в кресле на крошечное расстояние. – И когда же он хочет видеть нас?
– В преддверии Рождества.
– Я сдаю в это время зачеты, – проговорил Йоханнес, задумавшись. – Ну, ладно, сдам досрочно – в колледже это даже приветствуется. Но я не думаю, что нам стоит брать с собой Эйно и Пертту – им нужно учиться, а не разъезжать с нами по графству.
– Так каникулы же, – произнес Ильмари. – Полагаю, что они будут рады выступить на одной сцене с нами, тем более, что мои сыновья проявляют интерес и способности к иллюзиям.
– Вот только с кем мне оставить Артурри? – рассуждал вслух Йоханнес. – В Лиственную пустошь везти его не стоит… Может, позвать в Мэринг-Лайн наших слуг?
– А почему ты не хочешь задействовать в шоу Артура? – спросил Элиас. – Он ловко справляется со многими трюками.
– Артур слишком рьяно подходит к освоению программы лицея и Дома изяществ. Он не видит дня и очень расстраивается, когда я ему предлагаю оторваться от книг и виолончели. В каникулы ему надо отдохнуть, иначе Артур от переутомления просто сойдет с ума, – сказал Йоханнес.
– Вот так же и ты в свое время любил учиться, – вспомнил Элиас. – И судя по твоим поездкам в Литлфорд, тебе это нравится до сих пор.
После работы братья не разъехались по домам. Они стали обсуждать грядущее представление в запале этого сладостного ожидания.
– Вчера Эйно показал мне фокус, который раньше я никогда не видел, – сообщил Ильмари. – Он достал из колоды карт произвольные четыре карты и разложил их на столе вверх рубашками. Эйно попросил меня вытянуть одну и сказал, что угадает ее. И знаете что? Он сказал все совершенно верно – это была шестерка треф.
– Есть похожий трюк, но там все основано на внушении… – проговорил Йоханнес. – Да этот мальчишка гениален! Даже я не могу предположить, как он мог это проделать.
– Пусть он покажет этот фокус публике, – сказал Элиас. – Можно на них с Пертту еще возложить  ответственность за трюк с монеткой и веревкой, а так же за некоторые вещи из их программы в Мюзик-Холле.
– Я хотел бы продемонстрировать трюк с освобождением из цепей, – произнес Ильмари. – Можно было бы стилизовать это под Викторианскую эпоху, а меня представить в образе лондонского денди.
– Тебе тогда надо шляпу и трость, – проговорил Элиас. – Я бы купил сегодня, но мне нужно спешить домой – я обещал Лилии погулять с дочкой.
– Йоханнес, зайди сегодня на площадь Мира в лавку шляп, ты же ведь не собираешься поздно вечером гулять с Артуром? – попросил Ильмари.
– Когда я приезжаю домой, он обычно уже спит, – сказал Йоханнес. – Хорошо, я зайду. Давно не видел Кертту.
В лавке шляп под вечер наступала атмосфера отрешенности от работы. Посетители приходят только утром и днем, а после пяти уже почти никто не нуждается в галантерее, либо просто переносят ее покупку на другой день. Лавка закрывалась в шесть и Кертту с Филиппом, не готовые к расставанию, собирались идти к нему.
– О, Филипп! – Кертту, получив от него букет гладиолусов под вечер, была восхищена. – Да ты волшебник, если смог достать живые цветы в ноябре!
– Это еще не все, – мужчина достал из кармана рубашки два билета. – Это для нас. Можно будет сходить завтра вечером в Мюзик-Холл. Там будут выступать иллюзионисты братья Ярвинены со своими племянниками. Думаю, будет интересно.
– Это очень мило, дорогой, но нам лучше туда не ходить, – сказала Кертту.
– Почему же? – вопрошающе взглянул он на нее.
– Один из этих братьев – мой муж… – произнесла Кертту с тенью досады. – А их племянники – мои сыновья. Мы с тобой любим друг друга, однако,  ты до сегодняшнего дня даже не знал моей фамилии.
– Но я должен был провести параллель между финскими иллюзионистами и тобой. В Нью-Роуте не так уж и много иностранцев, – сказал Филипп, заключив ее в свои объятия. – Но я рад, что мне довелось встретиться с северной женщиной.
– У финских женщин горячие сердца, ведь иначе они бы замерзли, – сказала Кертту, прикоснувшись своими губами к губам Филиппа и слившись с ним в поцелуе.
Он ощущал биение ее сердца и чувствовал прикосновения теплых рук Кертту к его шее. Филиппа совершенно не смущала связь с замужней женщиной, ведь кто сумел завоевать расположение женщины, тот и прав. Ее муж упустил это сокровище, вовремя не оценив ее по достоинству, так пусть же теперь он носит рога. Тепло губ и нежность прикосновений Кертту были потрясающими, и Филипп горел в очаге страсти, сходя с ума от вожделения.
В этот час, так не вовремя, оказался легким на помине один из иллюзионистов, носящий фамилию Ярвинен. Йоханнес, возвращаясь из Мюзик-Холла, зашел в лавку шляп по просьбе Ильмари, которому понадобилась шляпа и трость. Перед ним предстала та картина, которую много лет назад увидел Ильмари, только не в лавке шляп, а дома и, причем, с другими людьми. Но, застав ятровь в объятиях любовника, Йоханнес почувствовал, как боль пронзила  его сердце. Его брату изменяют, а несчастный Ильмари думает, что в его семье царят гармония и любовь!
– Ну, здравствуй, Кертту… – проговорил он, нарушив сладость их уединения.
– О, Йоханнес… – воскликнула она от неожиданности.
– Прости, что я не вовремя, но мне нужна шляпа и трость, – проговорил Йоханнес, оглядев прилавки. – Да, кстати, доброго вам времени суток, сэр.
– Ты не о том подумал…– пыталась оправдаться Кертту.
– Ты запрещаешь мне думать о шляпах и тростях?
– Нет, думай на здоровье… Только не считай, что Филипп – мой любовник… – Кертту несла околесицу, и Йоханнесу откровенно хотелось поглумиться над ней, но он, получив прекрасное воспитание в свое время, попытался сдержаться.
– Хорошо, предположим, что тебе стало плохо и он делал тебе искусственное дыхание, – Йоханнес все же не удержался и, как всегда в подобной ситуации, съязвил. – Что ж, верю.
Понимая, что ее жизнь в семье мужа балансирует на грани бездны, Кертту готова была разразиться рыданиями. Филипп, видя это, но не осознавая до конца ситуации, решил пойти в атаку, приняв Йоханнеса за ее мужа.
– А вы, мистер Ярвинен, должно быть, дурак, если не цените такую женщину, продолжая помнить свою давно умершую невесту! – Филипп начал вести себя так, как и подобает невежественному подмастерью. – Ушел ваш поезд, она теперь отдала свое сердце мне! А вы продолжайте жить прошлым, отягощая его рогами настоящего!
Йоханнес был немало удивлен наглости этой челяди, но, быстро сообразив, что ответить, проговорил:  «Я так рад, что эта распутная женщина не приходится мне женой, а этот невежественный хам – не мой соперник».
– Йоханнес, только прошу тебя, не бей его… – умоляла Кертту, наивно думая, что за нее сейчас станут драться.
– Я работаю иллюзионистом, а не подмастерьем. Распускать руки – удел невежд.
–Оскорблять – удел слабых, – провоцировал его Филипп.
– Это констатация факта, а не оскорбление, – сказал Йоханнес. – Да идите вы куда подальше со своими шляпами. Только вот что мне сказать Ильмари, когда тот спросит, почему я не купил ему к выступлению шляпу и трость?
– Ты же ведь ничего не скажешь ему о нас? – тревожно спрашивала его Кертту.
– Я не стану смотреть на то, как моего брата предают во второй раз, – решительно сказал Йоханнес. – У вас есть совсем немного времени, чтобы расстаться. Пока я буду молчать, надеясь на то, что ты, Кертту, образумишься. Ждите меня неожиданно – если я увижу вас вместе еще раз, то, не обращая на себя внимания, скроюсь, но в скором времени приведу с собой Ильмари.
Йоханнес ушел, оставив смущенных любовников наедине. Кертту, пылая ярким румянцем на щеках, утратила желание любить Филиппа нежно и страстно. А тот, в свою очередь, напротив, воодушевился и стал ластиться к ней.
– Нет, Филипп, не нужно… – проговорила Кертту, отстранившись. – Не сегодня… Я не хочу.

Глава 50

Оборот колеса Сансара

Йоханнес собирался идти на вокзал, чтобы уехать оттуда на поезде до Саме-Тауна, где он намеревался пересесть в кэб и доехать на нем до Шеффилда. В Нью-Роуте в поезд зайдут его братья с племянниками, и оставшийся путь они проделают вместе.
– Николь! Где мой концертный костюм?! Ты его погладила, надеюсь? – крикнул он из своей спальни служанке, которая приехала на несколько дней из Лиственной пустоши со своими родителями, чтобы прислужничать Артуру, который оставался в Мэринг-Лайне.
– Вот, мистер Ярвинен, только что из-под утюга, – прошептала девушка, принеся ему на вешалке черный костюм с красной сорочкой. – В этом костюме вы, прошу прощения, будете похожи на вампира.
– Да, хорошее сравнение для того, кто в последние пару лет ведет ночной образ жизни, – проговорил Йоханнес, задумчиво расчесывая у зеркала волосы.
Артур все утро был рядом с отцом. Мальчик, проснувшись на рассвете, не отходил от него ни на шаг, стараясь наглядеться на родного человека перед расставанием. Артур проклинал профессию отца, которая обязывала его постоянно находиться в разлуке с ним.
– Адели, Алвар, слушайте меня внимательно: я уезжаю на два дня и ваше дело – беречь моего сына и не давать ему скучать, – говорил Йоханнес, надевая у порога плащ. – Двадцать пятого декабря, послезавтра, вы должны выключить свет и занавесить окна, после чего нужно покинуть дом и отправиться на вокзал, чтобы купить билет до Нью-Роута. Я, не заезжая в Мэринг-Лайн, поеду с братьми в Лиственную пустошь. Там все вместе мы и встретим Рождество. Деньги на билет и на проживание я оставил.
– Хорошо, мой господин, мы все сделаем так, как полагается, – обещала Николь, касаясь рукой горла, чтобы говорить.
Видя, как печальный Артур склонил голову, чтобы скрыть внезапно подступившие слезы, Йоханнес подошел к нему и, склонившись над сыном, проговорил:  «Ну, ты чего, Артурри? Я же ненадолго…»
– Отец, я знаю твои фокусы и мне страшно, – произнес мальчик, бросившись к нему с объятиями. – Я прошу тебя: не забирайся на высоту в десять ярдов и не поджигай трос, на котором сам же балансируешь. Умоляю, не лезь в куб, наполненный водой. Я видел, как умирала мама и боюсь, что твоя гибель меня убьет. Папа, береги себя, пожалуйста…
– Что ты такое говоришь, Артур? – Йоханнес, стараясь его утешить, гладил волосы сына. – Ничего со мной не случится, я проделывал это тысячу раз. Я уезжаю совсем ненадолго и уже в среду мы встретимся вновь.
Он уехал, оставив Артура с тяжестью на сердце. Да, маленький ребенок всегда должен быть рядом с родителем, но не все могут постоянно жить дома. Зато Эйно и Пертту определенно повезло, ведь все эти дни они будут с Ильмари. Если бы Артур смог поехать с ними…
Шоу братьев Ярвиненов в Шеффилде обещало быть грандиозным. За полтора месяца до него братья стали разрабатывать программу, в которую должны были войти лишь самые зрелищные фокусы. Они лихорадочно репетировали целыми днями, прерываясь только на выступления в Мюзик-Холле. Для двенадцати выходов братьев были сшиты самые разнообразные костюмы, и на их службу встал камерный симфонический оркестр, который должен сопровождать выступления иллюзионистов. Также в магическом действе участвовала небольшая театральная труппа из десяти человек, которая помогла бы воплотить в жизнь их сценарии. Готовы были и декорации, над которыми трудилась дюжина художников.  «Похоже, власти этого города выделяют много средств на культуру…» – заметил Ильмари, узрев красочные афиши со своей фамилией на въезде в Шеффилд.
– Как ощущения, мои юные коллеги? – спросил Элиас племянников, которые ловко орудовали колодой карт, находясь в пути.
– Чувствую себя племянником Гарри Гудини, – признался Пертту, оторвавшись от своего занятия. – И сыном Джона Маскелайна.
– Неплохо, – усмехнулся Ильмари, взглянув на сыновей. – А как же я? Зачем тебе чувствовать себя сыном недавно умершего Маскелайна, если у тебя есть живой и здоровый я?
– Не знаю, но я просто поверить не могу, что прославленные братья Ярвинены – мои близкие родственники, – смеялся  Пертту.
По прибытию в город, братья остановились в гостинице, расположенной в двух шагах от Театра оперы и балета, где им предстояло выступить. Как полагается, дети, пообедав, ушли спать, а взрослые предпочли отведать красного вина, заказанного Элиасом.
– Только бы не напиться допьяна, – проговорил Ильмари, опустошая второй фужер.
– Тебе это не страшно, – сказал Йоханнес. – Ты имеешь опыт выступлений в пьяном виде.
Вечером, с пяти до семи, самая чародейская семья королевства проводила генеральную репетицию уже на сцене театра. Все прошло как нельза лучше, и братья были уверены в своем превосходстве.
В восемь часов начиналось шоу. Первым выходил Ильмари в образе лондонского денди. Братья заковали его в цепи, и Йоханнес обошел вокруг Ильмари, закрывая его ширмой. А потом! О, чудо! Из-за ширмы вышел совершенно свободный Ильмари, который, раззанавесив столб с цепью, показал публике уже Йоханнеса, лишеного свободы движений. Потом был фокус с прохождением сквозь зеркало, где Элиас и его юная ассистентка предстали перед почтенной публикой в образе вампиров. Это был первый случай в истории, когда вампир отразился в зеркале. Когда из-за кулис вышел Эйно, публика рассыпалась в аплодисментах. Больше всего, как показывал опыт, людям нравились дети иллюзионистов и Йоханнес без рубашки, демонстрирующий фокус  с чернильной галочкой. Но самый любимый трюк фокусника, который уже давно вышел за временные рамки юности, решили оставить на десерт. Эйно, спустившийся в зал под «Венгерский танец» Брамса, подошел к солидному  господину, сидящему в шестом ряду.
– Сударь, не найдется ли у вас купюры в пятьдесят фунтов? – спросил мальчик. – Если есть,  дайте, пожалуйста – я верну.
Сумма была огромной, но такая банкнота все-таки нашлась у зрителя. Он дал ее Эйно, и тот, свернув ее в маленький квадрат, получил в итоге десять фунтов.

– Мое аnteeksipyyntö, – сказал Эйно по-фински. – Но ваша сумма уменьшилась в пять раз. Не бойтесь, даже если я не сумею превратить эти десять фунтов в ваши пятьдесят, то я могу обратиться в своему дяде. Он тоже волшебник, помочь нам – в его силах.

    Однако, Эйно проделал все с точностью ювелира и вернул господину его деньги, сорвав при этом восхищенные возгласы зрителей.

    После шести выходов братьев и их племянников, был сеанс гипноза от Йоханнеса. Он за несколько лет отлично освоил это искусство и мог творить невозможное.

– Леди, я прошу вас написать на этой доске любое слово, – просил он случайно выбранную ассистентку.
Женщина написала слово «Кошка». Другая его случайная помощница начертала:  «Дом».
– А теперь посмотрите, какое предсказание я составил сегодня утром перед тем, как уехать из дома, – Йоханнес достал из кармана пиджака записку и показал ее людям. Там было написано то же, что и начертали женщины.
В завершении шоу был трюк с чернильной галочкой. Он эффектно поставил точку в зрелищном мероприятии. В тот день братья, много лет находящиеся в забвении, скрывая свой талант в стенах Мюзик-Холла, ощутили, как все возвращается на свои круги. Все это уже было… Давно…
– За возвращение в иллюзии! – произнес тост Элиас, отмечая с братьями триумф в гримерной комнате.
Ночью они выехали из города и двинулись в Лиственную пустошь. Братья планировали изначально переночевать в Шеффилде, но Йоханнес хотел вернуться домой на день раньше, зная, как страдает без него Артур. Элиас скучал по дочке, а Ильмари просто поддержал общее желание братьев. В Нью-Роуте Ильмари и Элиас сошли на перрон, а Йоханнес поехал в Мэринг-Лайн, обещая приехать к ним вечером.
В это время дом в Лиственной пустоши был почти пуст. Слуги ночевали в Мэринг-Лайне с сыном Йоханнеса, братья дремали в поезде, Анжелика спала в колыбели, а Лилия ушла в Плейг, чтобы встретиться в канун Рождества со своей приятельницей. Она была образцовой женой и матерью, но раз в год даже монашки выходят в мир. И Лилия, поручив дочь Кертту, ушла со спокойной душой веселиться. Кертту, уложив в колыбель племянницу, стала ждать прихода Филиппа, который, конечно же, знал о планах жителей дома Ярвиненов на эту ночь. Он явился в полночь, тихо пройдя в спальню Кертту и Ильмари через черный ход.
– Надеюсь, что твой деверь не станет наезжать на меня, застав нас вместе, как в прошлый раз, – прошептал Филипп, заключая ее в свои объятия.
– Нет, дорогой, Йоханнес с моими сыновьями и мужем сейчас в другом городе, – уверяла Кертту. – Они приедут завтра только после полудня.
Но Ильмари, вопреки ее ожиданиям, прибыл на рассвете. Кертту и Филипп в это время крепко спали, согреваясь теплом друг друга. Несчастный ее муж, смертельно устав, хотел предаться сну в их постели, но, тихо приоткрыв дверь, Ильмари увидел то, что убило его душу. В лучах рассвета нежились его супруга и человек, которого он видел впервые. Этот безмятежный сон не нарушило даже его присутствие.
Ильмари тихо покинул комнату и, скрывшись в спальне Йоханнеса, которая теперь пустовала, упал на его ложе. Много лет назад в комнате, где он теперь неслышно плачет, чувствуя себя раздавленным и униженным, Ильмари застал свою невесту в объятиях брата. Здесь ему дали понять, что неприступную крепость, которую он не взял даже штурмом, смог с легкостью покорить другой. Но тогда Ильмари,  почти ежедневно предававший ее, и в самом деле был грешен перед Жанной, и несчастная просто нашла утешение с верным Йоханнесом. Но чем он провинился теперь? Тем, что хотел быть искренним, раскрыв все козыри своей души Кертту? Ильмари вспомнил всех своих любовниц, в его памяти всплыли воспоминания ощущений от измен. Он был подлецом, а его бедняжка-невеста была потерпевшей. Теперь же Ильмари в спектакле жизни сыграл собственного антагониста: обманутого, униженного и преданного. Спустя много лет изменили ему. Что же, выходит, что колесо Сансара сделало свой оборот? Зло, причиненное однажды Жанне, вернулось к нему в лице Кертту и этого негодяя, который спит теперь в его кровати? Ильмари, смахнув с лица слезы, вспомнил о своей внезапно пробудившейся ненависти и решительно направился в сторону спальни, где видела свои волшебные сны Кертту. Он, стремительно ворвавшись в комнату, вскричал:  «Доброе утро, господа! Доброе и последнее в вашей жизни!»
Кертту, увидев разъяренного мужа, немедля, спряталась под одеялом. Филипп же невозмутимо проговорил:  «Вы ее муж? Приятно познакомиться, меня зовут Филипп».
– Знаешь, Филипп, недавно я вернулся с войны и еще не разучился убивать, – проговорил Ильмари, достав из кармана перочинный нож, который со времен юности носил с собой, как талисман.
– Беги, дорогой, – прошептала Кертту, в глазах которой бесновались искры ужаса.
– Через пять дней исполнится десять лет с тех пор, как я застал свою невесту в объятиях моего брата, – говорил Ильмари, приближаясь к ним. – Я хотел его тогда придушить, но мне было жаль нарушать численность своей семьи. Но ты, мерзавец, не мой брат и бонуса не будет!
Ильмари стащил Филиппа с постели и поднял его над полом. Он плохо соображал, что делал, но Ильмари чувствовал лишь, что этот Филипп не тяжелее взрослой женщины. Ильмари со всей силы размахнулся и бросил сопротивляющееся тело в окно. Стекла с дребезгом рассыпались, и был слышен лишь пронзительный крик мужчины, испытавшего дикую боль, и женщины, молящей о пощаде.
– Убирайся из моего дома, дрянь! – заорал Ильмари, стащив одеяло с Кертту. – Забирай барахло этого гада и проваливай вместе с ним, если он, упав со второго этажа, остался жив.
– А как же дети, Ильмари?! – кричала Кертту, заливаясь слезами.
– Надо было раньше о них думать!
Он, вне себя от ярости, выгнал неверную жену из дома в тот же час. Элиас, видя происходящее, пытался как-то утихомирить брата, но Ильмари едва не ударил его.  Пространство дома заполнил крик проснувшейся Анжелики. Эйно и Пертту сразу все поняли, но не побежали за матерью, поскольку еще надеялись, что она вернется. Элиас догнал Кертту, когда она оказалась за воротами, почти обнаженная и прикрывающаяся только рубашкой Филиппа, который, к слову, еще легко отделался, сломав ключицу и изуродовав осколками стекла лицо. Он дал ей свое пальто и немного денег.
– Тебе лучше и вправду больше сюда не возвращаться, – сказал Элиас, сочувствуя ей в душе. – Ильмари и в самом деле умеет убивать. А насчет сыновей не беспокойся – о них есть, кому позаботиться.

Глава 51

Страдания Ильмари

Рождество в этом году было самым эпичным за всю историю семьи Ярвиненов. Ильмари, выгнав утром из дома жену, ушел в пустующую спальню Йоханнеса, где провел взаперти около трех часов. Элиас, видя страдания брата, боялся, что тот в отчаянии наложит на себя руки – Ильмари был очень плох, что, конечно же, и неудивительно. Он стучал в запертую дверь, надеясь на то, что Ильмари впустит его к себе и Элиас сможет хоть немного утешить его, но все попытки были тщетны. Испугавшись того, что по ту сторону двери никто не реагирует на его зов, Элиас постарался выбить ее, но она была слишком крепка. Забраться в комнату удалось лишь через балкон террасы, что соседствовал с балконом спальни. Оказавшись внутри комнаты, Элиас застал брата в слезах. Ильмари, забившись в угол, сидел на полу, поджав под себя ноги и склонив голову.
– Ильмари, мне очень жаль, но… Распутница того не стоит, – пытался утешить его Элиас. – Я сам, надо сказать, ошарашен – я ожидал подобное от кого угодно, только не от Кертту…
– И ты представляешь, второй раз в жизни я застаю свою женщину в объятиях другого! – воскликнул Ильмари, в ярости ударив кулаком по стене. – Десять лет назад в этой комнате я видел Йоханнеса, который посмел целовать мою невесту. Сегодня же мой соперник обнаглел до того, что не постыдился провести ночь с моей женой в доме, принадлежащем мне!
– Я искренне надеюсь, что подлец получил по заслугам,– сказал Элиас. – Я хотел добить его, но решил, что бить лежачего – неблагородно.
– Знаешь, я не чувствую себя мужчиной, – признался Ильмари. – Такое ощущение, что я – никчемная баба в мужском обличии. А иначе почему же мне предпочитают кого-то другого?
– С Жанной мне все ясно – ты и в самом деле поступал с ней плохо, не храня ей верности. Она решила быть с тем, кто будет дорожить ею, – Элиас был искренним. – Но почему так случилось с Кертту, я понять не могу – она ведь дождалась тебя с войны и была все эти годы праведной, как мне кажется. И ты, похоже, не повторял с ней ошибок юности…
Элиас, сидящий рядом с Ильмари, поднялся вдруг с пола и направился к двери, проговорив лишь:  «Подожди, я сейчас приду». Вернулся он с бутылкой сваренного вчера глёга. Кстати, нужно заметить, что сварила его Кертту, которая надеялась провести эту ночь с милым другом, а Рождество встретить в кругу семьи.
– Полагаю, что в такие моменты нет ничего лучше, чем приговорить бутылку глёга… –сказал Элиас и увлек за собой брата в мир пьяных грез.
Братья, совершенно растворившись в фатальных для благополучия семьи событиях сегодняшнего утра, даже и не заметили того, что дома не ночевала Лилия. Она, вернушись в десять часов утра, застала мужа в компании плачущего и грязно бранящего свою жену Ильмари. Братья распивали глёг и говорили о чем-то своем. Лилия, почувствовав себя явно лишней на этом празднике мужских слез, ушла на первый этаж, даже не вникая в их разговор.
После полудня, ближе к вечеру, в Лиственную пустошь из шотландских земель прибыл Йоханнес с сыном и слугами. Он, вместо праздничного стола и рождественской ели в гостиной, узрел потрясающий апофеоз сегодняшней ночи: разбитое окно в спальне Ильмари и Кертту, испуганные племянники, ничего не понимающая Лилия и, венцом картины боли изображались его братья, дремлющие в обнимку друг с другом рядом с пустой бутылкой от  глёга.
– Что здесь произошло? – спросил он Лилию. – Я не могу понять…
– Я тоже, – призналась Лилия. – Но когда я пришла, Ильмари бился в истерике, проклиная свою жену, а мой муж поил его вином.
Йоханнес попытался найти правду у детей.
– Папа выгнал сегодня утром из дома нашу маму, – ответил Эйно. – Мы слышали, как он обращался к какому-то господину, обещая его убить.
Ему все стало ясно. Значит, Кертту так и не встала на путь истинный… Бедняжка. Ильмари ведь теперь ни за что на свете не позволит ей встречаться с сыновьями. Но он предупреждал ее. Нужно сначала думать – потом делать, а не наоборот.
Когда Ильмари и Элиас пришли в себя, Йоханнес, выпроводив старшего брата за дверь, остался наедине с Ильмари. Взяв его руку в свою, Йоханнес проговорил, не отводя от Ильмари своего тяжелого взгляда:  «Я знаю, какого тебе сейчас. Но поверь мне, скоро она осознает свою ошибку и вернется. Через несколько лет ты еще поведешь ее под венец».
– Я придушу ее, если она посмеет подойти ко мне на расстояние, ближе одной мили, – в сердцах воскликнул Ильмари.
– Вот сам увидишь, – решительно сказал Йоханнес. – Ты – не я. Одиночество – не твой удел.
– В этом ведь есть и моя вина, – признал Ильмари, воззвав к собственному разуму. – Я не смог полюбить ее так, как должен любить жену муж. Кертту была для меня просто подругой… Она, узнав об этом от меня же, видимо, просто захотела любви и нашла ее. Это все Жанна. Чертовка, отравила мне душу и пленила мое сердце. Если бы она не околдовала меня однажды, я не утратил бы способности любить так же нежно и страстно других женщин, как любил ее. Кертту могла быть счастлива со мной…
– Она будет счастлива, Ильмари. С тобой, –  сказал Йоханнес, слабо улыбнувшись. – Главное только подождать…

Глава 52

На путь праведности

Полгода прошли, как во сне. Вернуться к жизни Ильмари помогли братья, сыновья и, конечно же, сцена. В эти трудные для семьи месяцы произошел скачок их творческого коллектива к новым вершинам. После грандиозного шоу в Шеффилде стали поступать предложения о новых выступлениях. Элиас и Йоханнес охотно их принимали, таская за собой и своего несчастного брата. Тот работал лишь только ради своих мальчиков – Эйно и Пертту умоляли отца не сдаваться. Братья разыгрывали в своих шоу невероятные, цепляющие за душу, истории, похожие на сказку, сопровождая их зрелищными фокусами. Они постоянно шутили со сцены и смеялись вместе со зрителями, скрывая за масками лицедеев тревогу. А люди, покупая билеты на их представления, наверное, подсознательно слали им просьбу:  «Обманите нас, пожалуйста! Вы так красиво можете обманывать!» И никто не мог даже представить, какие страсти кипят в семье фокусников.
В первые месяцы после предательства жены Ильмари не находил себе покоя: он чувствовал почти то же самое, что чувствует жертва языческого бога, когда из ее груди вырывают сердце. Несмотря на то, что в его памяти до сих пор жила Жанна, сердце уже давно вытеснило ее. В груди был только обломок твердого, холодного камня вместо сердца, бесповоротно разбитого в юности. Душа была пуста, а память бережно хранила прошлое. И только его малютки-сыновья были для Ильмари проводниками в настоящее. Они порой напоминали ему о том, что давно прошедшее нужно отпустить, чтобы суметь открыться для будущего. Потеря в лице Кертту поначалу казалась ему незначительной, ведь Ильмари, по сути дела, потерял няньку своих сыновей и собственную любовницу. Ухаживать за двойняшками сможет и семейство Эллиот, которое с годами стало зависимо от Ярвиненов из-за крыши над головой. А насчет любовницы… Николь очень даже ничего, хоть и лишена голоса. Ильмари, искусный  обольститель, быстро нашел ключ к сердцу той, которая однажды была очарована его братом. Йоханнес тогда влюбил ее в себя из добрых намерений, пожалев ту, которую из-за ее неполноценности вряд ли кто-то полюбит искренне. Николь, стремящаяся познать запретное, что было свойственно ее возрасту, самозабвенно бросилась теперь в объятия отчаявшегося мужчины, который в океане ее страсти надеялся забыть о том, что нашелся в жизни Кертту человек, сумевший в чем-то превзойти его. Но очень скоро ласка благородной девицы наскучила ему, и Ильмари, вспомнив о жене, вдруг ясно осознал, что кроме Кертту ему никто не нужен. Что это? Пробуждение крепко спящей раньше любви, или желание вернуть то, что некогда ему принадлежало? Кто знает…
Кертту дала о себе знать очень скоро. Она приходила в Лиственную пустошь вскоре после Рождества, но Элиас не пустил ее даже за ворота. Кертту чувствовала жизненную необходимость видеть своих детей, быть с ними рядом, но интрига с Филиппом, похоже, покалечила ее жизнь без возможности исцеления. Женщина все это время жила в доме любовника, залечивая его раны после встречи с разъяренным Ильмари.
– Я понял, почему в раннем Средневековье кельты выдумали поговорку:  «Не желаю вам повстречаться с нормандскими воинами,» – произнес Филипп, лицо которого навсегда было изуродовано осколками стекла. – Судя по этому твоему Ильмари, я понял, что скандинавы как были отморозками, так ими и остались.
– Нет, Ильмари, вообще-то, всегда был ласков… – говорила Кертту. – Просто мы и в самом деле плюнули ему в душу.
Желание увидеть сыновей было все настойчивее, и Кертту, перед которой отныне были закрыты двери дома Ярвиненов, решила ехать следом за родственниками в Норфолк, где в начале февраля они давали представление. С ней был немного оклемавшийся возлюбленный. В тот день Филипп оценил по достоинству талант братьев Ярвиненов, которые творили чудеса на сцене. Правда, ему пришлось вспомнить все известные молитвы, когда Ильмари спустился в зал, чтобы выбрать себе ассистента для одного из фокусов. Молодой человек так боялся снова встретиться с ним нос к носу, что, наверное, от волнения сократил свою жизнь лет на пятнадцать. Однако  фокусник не пошел дальше десятого ряда. А у Филиппа был достойный соперник. Ильмари талатлив и красив, а он теперь – урод со шрамом на все лицо, которым можно пугать детей.
После представления Кертту и Филипп устремились к артистам, которые уходили за кулисы. Она так боялась потерять их из вида… Но удалось встретиться только с Йоханнесом, которого после выступления еще долго не отпускали зрители, одаривая его роскошными букетами цветов.
– Йоханнес, пожалуйста! Позови Эйно и Пертту! Я должна поговорить с ними… – умоляла она со слезами на глазах Йоханнеса, уходящего к братьям.
– Ты совсем тупая что ли?! – сказал он сквозь зубы, стараясь делать на людях вид, что не знает ее. – Ну, давай, приведи с собой еще мать, отца, детей, любимую собаку своего подмастерья. Пришла бы одна – я бы чем-нибудь помог, но если Ильмари снова увидит тебя с ним, то я боюсь, что он разнесет все здание театра в пух и прах. Уходи и постарайся не возвращаться с этим наглецом.
Кертту надеялась, что Йоханнес, с которым она когда-то была дружна, пойдет ей навстречу. Но, видимо, братская солидарность сильнее дружбы деверя и ятрови. Йоханнес, как и Элиас, принял сторону брата, и теперь у нее нет «своего» человека в тылу врага, который когда-то был любимым…
Кертту уже смирилась с тем, что сыновей ей не вернуть и вроде бы утешилась в обществе Филиппа, который обещал ей, что новая жизнь Кертту с ним будет куда лучше ее прежнего существования с равнодушным мужем. Только она чувствовала невидимую связь с Ильмари, которая была куда крепче ее порочных пут, связавших Кертту с Филиппом. Ничто так не сближает мужчину с женщиной, как общие дети.
Кертту искала встречи с сыновьями, постоянно посещая шоу братьев Ярвиненов, в каких бы городах они не были. Женщина искала Эйно и Пертту в их школе, но, оказалось, что Ильмари устроил их в другое учебное заведение, а в какое – неизвестно. Она даже искала дом Йоханнеса в Мэринг-Лайне, но в день, когда Кертту наведалась к нему, ее встретил Артур, который вместе с Адели Эллиот ждал его приезда. Кертту долго не задержалась в доме деверя – Артур сказал, что ждать его придется очень долго, ведь отец должен приехать только через три дня.
В один из вечеров, когда Йоханнес, опоздав на последний поезд до Мэринг-Лайна, остался в Лиственной пустоши, Кертту все же сумела его поймать. Это было несложно –когда она, намерзнувшись у ворот, собиралась уходить, он решил прогуляться по лугам. С того злополучного утра, который разлучил ее с детьми, прошло больше года, и Кертту, познав боль долгой разлуки, расставила правильные приоритеты. Она покинула Филиппа, невзирая на его мольбы остаться. Нет, случай с ним – лишь временное помутнение рассудка. Она любила Ильмари и любовь ее была испытана ожиданиями и переживаниями тех времен, когда он носил в руках оружие. К тому же детям нужна мать. Только вот  нужна ли Кертту теперь своим близким?
Увидев ятровь, дрожащую от холода, Йоханнес сказал: «Думаю, год – это достаточный срок, чтобы вразумить тебя. Надеюсь, с Филиппом все кончено?»
– Да, Йоханнес,  – Кертту была честна. – Я больше не работаю в лавке шляп. Мы расстались, и Филипп продает свой дом – он уезжает.
– Похоже, пришло время для встречи, – решил Йоханнес. – Ильмари скучает по тебе, я это знаю. Ты нужна ему. Вам предстоит долго возвращаться к былому благополучию, но вы его обретете.
При этом он умолчал об интрижке брата со служанкой, которая в свое время была очарована, а потом отвергнута Йоханнесом. Но Ильмари тоже бросил ее. Все-таки, за год он понял, кому нужно отдать свое сердце.
Йоханнес привел ее в дом и отогрел у очага, угостив чаем с травами. Ильмари видел их, беседующих еще на улице из окна своей спальни, где, кстати говоря, теперь были новые оконные рамы и стекла. Он с горечью вспомнил утро двадцать пятого декабря прошлого года. Да, ему было больно. Но нужно уметь прощать. Хотя бы во имя счастья в будущем, если оно, конечно, после такого возможно. Он  приложит все усилия, чтобы вычеркнуть из памяти Жанну, мешающую ему любить и быть любимым, Ильмари забудет и простит отклонения в левую сторону своей жены. Все будет по-другому, жизнь начнется с чистого листа. Кертту, похоже, к этому готова и он, судя по всему, тоже.
– Здравствуй, – тихо произнесла Кертту, войдя в комнату, где ее ждал Ильмари.
– Добрый вечер, – проговорил он. – Присаживайся, нам есть о чем поговорить.
Этот разговор затянулся допоздна и в итоге окончился весьма благополучно. Кертту была прощена и вновь вошла в семью после своего долгого отсутствия. Ильмари был искренним, уверяя ее в том, что его сердце свободно для нее, а память отпустила призрака былой любви. Впервые за много месяцев она встретила утро с тем, кто был ей по-настоящему дорог. Едва пробудившись ото сна, Кертту побежала в спальню к сыновьям, которых вчера ей так и не довелось увидеть.
– Доброе утро, мои мальчики, – произнесла Кертту, показавшись в дверях.
Эйно, услышав до боли родной голос, толкнул в бок брата. Открыв глаза и увидев мать, они вскочили с постели и побежали к ней.
– Мама! – сентиментальный Эйно, сжимая ее тонкую талию в своих объятиях, рыдал. – Мама, неужели это не сон и ты вернулась?
– Я снова с вами, мои дорогие, – говорила Кертту, не пряча слез. – Снова и навсегда.

Глава 53

О жизни

Лето 1920 года нежило в лучах ласкового солнца жителей Нью-Роута и его окрестностей. В июне стоял непродолжительный зной, после чего несколько дней лил дождь, остужая раскаленную землю. Весь июль и август уверенно держалась райская погода – было не жарко и не холодно, ночи выдавались звездными, а дни – ясными. Густая зеленая трава покрывала плодородные земли Лиственной пустоши, а Литл продолжал сиять на солнце своими голубыми водами с золотыми бликами.
Между тем в Мэринг-Лайне дул прохладный ветер с моря и, как прежде, приходили в порт корабли. С Портовой улицы уезжали экипажи грузовых машин, принимающие товар с судна и развозящие их по торговым лавкам. Железная дорога, разрушенная в годы войны, функционировала, и на вокзалах, как и в былые времена, состоялись расставания и встречи, наполненные эмоциями и какой-то особенной динамикой жизни.
Артур и Йоханнес, судя по всему, обрели свое тихое счастье в Мэринг-Лайне. Им нравилось здесь жить. Мрачный Йоханнес любил свободное время проводить в своей комнате у окна, занавешенного бордовыми шторами. Ему нравилось наблюдать из темной комнаты за тем, что происходило на Дак-Стрит. Хотя, в сущности, там ничего примечательного и не случалось. Кроме того, что почти каждый день мимо их дома проезжали катафалки, везущие мертвых на кладбище, что раскинулось на окраине улицы. Подобное зрелище всегда наводило Йоханнеса на философские рассуждения о смысле бытия. А ночью, когда его сын уже крепко спал, Йоханнес тихо покидал дом через дверь своей комнаты, ведущей в сад. Только в это время он мог прогуляться и не встретиться с людьми. Йоханнес, вышедший из многодетной семьи и работающий с  множеством людей, ужасно уставал от них и стремился к уединению. Он и Артур были негостеприимны – вскоре после их переезда с ними пытались подружиться соседи, как бы невзначай заходя в их дом то за внезапно закончевшейся солью, то чтобы позвонить по телефону родственникам. Но очень скоро их визиты прекратились из-за необычайной холодности людей с явно не шотландской фамилией и внешностью.
Артур, как и его отец, полюбил этот город за холодное море. Он любил бродить по Набережной в непогоду, когда волны тревожно колыхались ветром, зловеще поднимались и ударялись о берега, закованные в мрамор. Недавно Артур видел, как на улице перед публикой, состоящей не более, чем из тридцати человек, выступал юный фокусник. Парню было не больше двадцати, и он, выбирая себе ассистентов, случайно указал на него. Артур, сделав вид, что ничего не понимает в иллюзиях, охотно поучаствовал в этом действе, а потом, неожиданно для зрителей, попросил у того фокусника банкноту самого небольшого номинала. Надо было видеть выражения лиц присутствующих, когда маленький мальчик поджог ее и восстановил буквально из пепла! Потом он удивил юного иллюзиониста еще больше, когда безошибочно угадал карты, которые тот недоверчиво вытягивал из его колоды вверх рубашкой. Услышав от зрителей удивленное «с ума сойти», Артур откланялся и ушел. Тот фокусник догнал его и дружелюбно произнес:  «Давай работать вместе? Заработок будем делить по-честному».
– Извините, но я уже работаю с другими фокусниками, – вежливо ответил Артур.
– Кто же они? Наверное те, которые приезжают с бродячим театром каждый год?
– Нет, я выступаю со своими родственниками.
– Но из династий иллюзионистов я знаю только Маскелайнов и Ярвиненов, – задумчиво проговорил юноша. – Как тебе фамилия?
– Ярвинен, – ответил Артур, искренне желающий отмахнуться от навязчивого парня.
– О, мое почтение… – фокусник был немало удивлен, – Я был однажды на их шоу. Они вдохновляют меня. Передавай «привет» своим родственникам и мои пожелания дальнейших успехов.
– Обязательно передам, – пообещал Артур и скрылся в толпе.
***
Эллиоты как всегда трудились, не покладая рук: Адели занималась огородом, стремясь обеспечить хозяевам хороший урожай осенью, а Николь с отцом весь июль провела на лугах – они запасали сено для коней своих господ. Недавно скончался Штиль, конь Элиаса. Теперь Элиас катался на Скифе – коне Артура, который редко встречался со своим юным хозяином. Артур с Йоханнесом жил в Мэринг-Лайне и не сильно радовался поездкам в Лиственную пустошь – он не любил этот мрачный дом. Когда все же приходилось посещать родные земли отца, Артур шел в конюшню, брал за поводья своего коня и надолго уезжал, чтобы быть как можно дальше от этого зловещего дома.
Николь чувствовала себя всеми брошенной. Полтора года прошло с тех пор, как ее в очередной раз предали. Несколько лет назад ее очаровал сэр Йоханнес, который пару месяцев ухлестывал за ней, говорил о любви, а потом внезапно отстранился, объяснив это тем, что ему никто не нужен. В год, когда она познала запретное, Николь была брошена сэром Ильмари. А ведь началось все не со зла. Рыжеволосый красавец сделал ей пару комплиментов, и она зарделась румянцем смущения. Николь знала, что на душе его камень и наивно думала, что сможет вытащить Ильмари из оков отчаяния. Все закончилось тем, что господин искусил ее, а потом, еще недолго водя за нос бедную Николь своими клятвами в любви, Ильмари помирился с женой и тактично намекнул Николь, что время ее пребывания в его душе и спальне вышло. Как можно быть такой глупой? Почему она, обманувшись однажды, снова повелась на шарм красавца – Ярвинена?  «Нехорошая семья» – Николь сделала отчасти верные выводы.
Эйно и Пертту проводили каникулы в Лиственной пустоши. Недавно они сдали все работы, требуемые от них в школе для перевода в следующий класс. Из-за карьеры иллюзионистов, которая началась для них слишком рано, Эйно и Пертту не могли посещать школу систематически, и поэтому за месяц им приходилось осваивать программу, которую обычные дети изучают полгода. Но образование им нужно было лишь для того, чтобы потеснить в своих умах знания об искусстве иллюзий умениями другого характера. С их будущим было уже все понятно – Йоханнес, Ильмари и Элиас готовят себе приемников в их лице. Год назад мальчики со своими родителями покинули дом, принадлежащий некогда Маритте. Кертту, с таким трудом вновь обретя семью, стала умолять Ильмари увезти ее подальше от Нью-Роута. После того, как она ступила здесь на скользкий путь, рассталась на целый год с детьми без возможности встречи, Кертту искренне возненавидела Нью-Роут. Ильмари тоже больше не хотел оставаться в доме, где его предали во второй раз. Стоило ему забрести в спальню Йоханнеса, как перед ним четко всплывала картина прошлого, рисующая юного брата, а в его объятиях – роковую красавицу Жанну. Заходя в собственную спальню, Ильмари вспоминал наглую физиономию Филиппа,  испуганный взор пойманной на измене Кертту, и бурю эмоций, переполняющую свою же душу. Решив покончить с прошлым, Ильмари увез сыновей и супругу в Грин-Хилл, город своего детства, где прошли годы их с братьями учения у Магистра.
Он снял для своей семьи на три года небольшой коттедж на улице Кромвеля. Это было волшебное место на берегу Литла, который нес свои воды через многие города к Северному морю. У них теперь был свой приусадебный участок, палисадник с розами и пирс на берегу реки для ловли рыбы. Кертту больше не стремилась работать – у нее есть сыновья и муж, которые, отработав свою программу, привозили в дом достаточную сумму денег, чтобы она ни в чем не нуждалась. Вместо этого Кертту обеспечивала покой и уют в доме. В их отстутствие она вела жизнь благородной леди – посещала храм святого Петра, вела хозяйство и в свободное время ходила в гости к одинокой соседке – вдове. И как раньше Кертту не могла понять, что счастья так просто достичь?
Дом в Лиственной пустоши в свое время изгнал Йоханнеса и Артура, а теперь, атакуя воспоминаниями, заставил уехать Ильмари. Только лишь к Элиасу наследство матери было доброжелательным. Маритта стала охранительницей их с Лилией благополучия. Она сдержала свое обещание и сделала все, чтобы не дать жить здесь Йоханнесу и его сыну. Но отъезд любимого Ильмари причинил боль черной душе язычницы – Маритте было спокойнее, когда он был рядом. Вот уже много лет ее несчастная Аннели и она, навязавшая ей насильно язычество, бродят тенью среди живых и не находят покоя. Их братья и сыновья не вечны – их срок когда-то подойдет к концу. А душа – вечна. Быть им здесь до конца времен…

Элиас и Лилия вели спокойную и размеренную жизнь. Они любили в полдень устроиться в тени раскидистой яблони, растущей в их саду и наблюдать за неуклюжими, но уверенными шагами Анжелики, которая совсем недавно познала счастье встать собственными ножками на землю. Удивительно, но Элиас был единственным из трех братьев, который за тридцать шесть лет своей жизни ни разу не испытал на себе то, что познали его младшие братья. В то время, как Ильмари и Йоханнес, едва переступив порог тридцатилетия, давно знали о предательстве, изменах, скандалах, расставаниях и даже смерти любимых, он знал лишь о гармонии, радости, счастье и благополучии. Но почему же так случилось? Он обрел семью позже всех и был, в то же время, самым счастливым. Быть может, потому, что Элиас сделал это в сознательном возрасте, повинуясь холодному расчету, а не огненным страстям, так присущим юношам? Вероятно. Но все равно, это замечательно, что все сложилось так, а не иначе.

Глава 54

Две встречи

Иллюзионисты Ярвинены  были на вершине счастья. За каких-то два года, прошедших в постоянных представлениях, они смогли выйти из тьмы забвения, которая накрыла их во время войны. Добрая слава о них вышла за пределы Англии и Шотландии, ведь в августе им довелось побывать в Дублине, который когда-то давно был оплотом маленького королевства викингов, а теперь является центром Ирландии. Там они впервые продемонстрировали свои грандиозные фокусы с их последующим разоблачением. Такой неожиданный поворот в манере их представлений был с восторгом принят публикой. Еще бы, ведь Ярвинены позволили простым людям прикоснуться к чуду и понять, как же может зависать в воздухе Ильмари, гореть, но оставаться живым, Элиас и почему не тонет Йоханнес со связанными руками  в кубе, наполненном водой. В дальнейшем шоу с разоблачением иллюзий от Ярвиненов прошли с аншлагом в Эдинбурге, Глазго, в графстве Голуэй, в Лондоне…
Поначалу такого рода представления не приносили братьям ничего, кроме денег, признания и славы. В это время они вдруг ясно осознали, что ужасы войны и страдания от голода позади, их ждет блестящее будущее. Ярвинены вспоминали Магистра Адама и думали о том, как он изменил течение их судьбы. Ведь если бы не он, то братья до скончания своих лет работали бы в театре за гроши. Эйно и Пертту, купающиеся в лучах славы, не рассуждали о том, как при иных обстоятельствах сложились бы их жизни. Они ощущали, как захлестывают их гордость и тщеславие. Они не общались с простыми мальчишками, ведь лучшими друзьями Эйно и Пертту были дети их коллег, которых тоже ожидало великолепное будущее. К тому же довольно часто им приходилось выступать с Артуром, а брат гораздо лучше любого друга. Желание Артура быть чаще с отцом заставляло его заниматься искусством обмана вместо музыки. Старшие Ярвинены были уже полностью уверены в том, что он встанет на верный путь.
А между тем представители их профессии негодовали. Это, конечно, неплохо, что одним, вернее, шестью иллюзионистами в мире стало больше, но разоблачение фокусов пахнет нарушением профессиональной этики. На братьев внезапно осыпался шквал нелицеприятной критики.
– Нас лишает куска хлеба такое «великолепное» явление, как финские иллюзионисты Ярвинены из Англии, раскрывающие секреты своих трюков, – говорил в своем интервью местной газете артист бродячего театра Баррет. – После их разоблачений фокусов мы, простые бродячие фокусники, становимся неинтересны зрителям.
– То, что они делают – не этично. Патологоанатом не фотографируется с трупами, полицейский не пьет коньяк с арестантом. Иллюзионист не должен разоблачать своих фокусов. Это неуважение к коллегам, – говорил Невил Мастелайн, сын Джона Невила Маскелайна, умершего три года назад.
– И ведь впутывают в эту грязь своих детей! – говорил Альберт Марчиньский, известный фокусник, вышедший из Российской империи.
– Если наш город пригласит их для того, чтобы они дали представление, то я не позволю им выступать в стенах моего цирка, – сказал мистер Экклз, директор лондонского цирка.
Однако  скандал разжег еще больший интерес народа к Ярвиненам. Читая обличительные статьи в известных изданиях, люди все равно покупали билеты на шоу великолепной шестерки в их городе. Но несмотря на то, что поклонники их не оставили в беде, братьям было больно осознавать, что общественность настроена к ним враждебно. А в сущности, каким образом они лишили куска хлеба других иллюзионистов, если братья раскрывали секреты лишь тех фокусов, которые выдумали сами? Единственное, что было чужим изобретением – это трюк с левитацией, а фокус с самосожжением усовершенствовали Йоханнес и Элиас, значит, это не плагиат, а компелляция с привнесением своих идей. Они имели право на эту идею, и, следовательно, могли распоряжаться ею, как хотели.
В один из вечеров после очередного шоу, к ним подошел господин, который был постарше Элиаса лет на десять. Он был довольно представительно одет и имел короткую стрижку, на которую точно не осмелился бы Йоханнес. Братья, увидев этого человека, едва сдержались, чтобы не открыть от удивления рты, ведь это был сам Эрик Вайс, он же Гарри Гудини! О, как они восхищались им в юности! Это благодаря легендарному американскому иллюзионисту они тоже подались в чародеи!
– Добрый вечер, господа Ярвинены, – заговорил Гудини довольно дружелюбным тоном. – Я наслышан об учениках моего давно почившего друга Баркера. Сомневался в его педагогических способностях, будь он не тем помянут, но когда я узнал о том, что вытворяете вы, то мне пришлось в корне изменить свое мнение о нем.
– Благодарим за лестную оценку нашего творчества, – поклонился Элиас, стараясь его уважить. – Во многом мы обязаны своему учителю и, конечно же, вам, ведь именно вы вдохновили нас стать иллюзионистами.
– Сэр Йоханнес, должен сказать, что ваша артистичность отлично дополняется профессиональностью. Слышал, что вы недавно закончили театральный колледж и поступили в Академию театрального искусства. Поздравляю вас, – сказал тот, пожав ему руку. Йоханнес был удивлен и растерян. Что нужно этому Гудини от них? Почему он так учтив с ними? Зачем этот человек прибыл из далекой Америки?  – Ваши гипнотические сеансы, господин Ярвинен, раздвигают грани человеческих возможностей. Но ближе к делу. Я заинтересован всеми вами и предлагаю вам выступить в Детройте вместе со мной, сопровождая шоу разоблачением иллюзий.
– Мы не против, – сказал решительно Ильмари. – Но когда?
– В январе следующего года, – сказал Гудини. – В ноябре нам нужно будет встретиться, чтобы утвердить программу и приступить к репетициям. Вас устроит?
– Да, конечно, – согласился Элиас. – Сотрудничество с вами – это честь для нас.
– Тогда по рукам. До встречи в ноябре – я свяжусь с вами, – пообещал Гарри Гудини и, простившись с братьями Ярвиненами, покинул их.
С того дня они занялись разработкой программы, которую продемонстрируют заокеанской публике. Нужно показать что-то из ряда вон выходящее, что-то яркое и нереальное… Они должны, нет, даже обязаны заставить поверить в чудо этих американцев. Быть может, это первый и последний шанс заявить о себе за рубежом. От этого зависит не только их будущее. Это – возможность дать мощный толчок Эйно, Пертту и Артуру на их пути к блестящей карьере иллюзионистов. Дети еще даже не осознают, как сильно им повезло родиться в этой семье. Им, в отличие от их отцов, не придется выходить на улицу, чтобы показать себя. Братья не будут работать за гроши в театре и ждать у моря погоды, ведь старшие Ярвинены сделают все, чтобы обеспечить им великолепную жизнь в дальнейшем.
А между тем в начале октября поступило предложение открыть презентацию книги некой Элен Левиадок, известной английской писательницы. Только вот до Элиаса и Йоханнеса так и не дошло, с какой это стати она известная писательница, если о ее книгах никто в их образованном окружении не знает. Но не суть, главное, что ее директор, Джонатан Левиадок, вероятно, еще приходящийся ей мужем, предлагает им круглую сумму за вечер, проведенный с ними.
Мероприятие намечалось в Литлфорде, и должно было пройти вечером в субботу. Эйно и Пертту, так некстати, накрутили за сентябрь долгов в школе и поэтому отрабатывали не сделанные в срок контрольные и не написанные сочинения. Артур, конечно же, при всем желании, поехать с родными не мог, ведь начался учебный год. Поэтому Ильмари, Йоханнес и Элиас должны были развлекать публику втроем.
По прибытию в Литлфорд, где Йоханнес был в последний раз в июле, когда заканчивал театральный колледж, он поспешил навестить всех своих друзей, которых успел обрести за три года обучения. Он откровенно не понимал, для чего так старался учиться, ведь все равно ему не довелось поработать актером. Но ощущение того, что Йоханнес обрел новые для себя знания, грело душу, и поэтому он отважился на то, чтобы еще несколько лет провести в Академии театрального искусства, которая располагалась в Саме-Тауне.  «Магистр гордился бы им,» – сказал однажды Элиас, разговаривая с Ильмари.
Его братья в это время остановились в гостинице, что расположилась напротив Театра Драмы. Уже в пять часов вечера им нужно быть в магазине «Город книг», в роскошном здании, принадлежащем сэру Тернеру, где будет проходить презентация книги. А Йоханнес где-то гуляет. Видимо, он слишком уверен в себе и не считает нужным повторить готовую программу. Ильмари и Элиас встретились с ним лишь в «Городе книг», когда стрелки часов достигли пяти часов.
– Где ты был так долго? Ведь ушел и даже не сказал, когда вернешься, – негодующе произнес Элиас.
– По-моему, я не должен перед вами отчитываться, – проговорил Йоханнес. – Главное, что я здесь.
Магазин гудел от людских голосов, подобно улью. Город был обклеен яркими афишами предстоящего мероприятия и, судя по всему, истинные поклонники литературы, которые заняли свои позиции у госпожи Левиадок и ее свиты, шли в противовес более крупной массе обывателей, пришедший сюда не из-за книг, а из-за Ярвиненов. Нужно признать, что их искусство было более массовым, чем мастерство Элен Левиадок. Книгу надо еще прочесть, а фокус достаточно только увидеть.
Презентацию открывал Элиас, освобождающийся от стальных цепей. Потом Ильмари на глазах у изумленных зрителей глотал нити и доставал их из живота. Йоханнес же как всегда прибегал к безотказному методу влияния на массы. Недавно он подглядел у одного своего коллеги из Ирландии фокус, состоящий в том, что иллюзиониста связывали веревками, закрывали ширмой, а потом, когда он представал перед публикой вновь, фокусник, оставаясь связанным, оказывался в другой рубашке. Йоханнес, пользуясь красотой своего тела, которая, правда, был омрачена шрамом на груди, решил проделать то же самое, только с обнаженным станом. Перед тем, как уйти за ширму, он снял с себя черную рубашку и позвал к себе случайную девушку из числа зрителей.
– Как вас зовут, юная леди? – спросил Йоханнес, как обычно знакомясь со случайной ассистенткой.
– Джуди, – представилась девушка.
– Что ж, Джуди, сейчас вы можете удостовериться в том, что я действительно без рубашки. Можете даже прикасаться ко мне. Не бойтесь, я не женат, и вам не угрожает чья-то ревнивость.
Смутившись и зардевшись пунцовыми лепестками красного цветка, что расцвел на ее щеках, девушка провела рукой по его телу и проговорила очевидное:  «Да, на вас и в самом деле нет рубашки».
– Тогда я попрошу своего старшего брата покрепче связать меня, а вы потом поднимите ширму, – сказал Йоханнес, подавая Элиасу веревку.
Когда Элиас провел необходимые манипуляции, девушка выполнила свою работу и, спустя несколько мгновений Йоханнес вышел из-за ширмы связанный, но уже одетый! Братья остались довольны восхищенными:  «Как так вышло?!» и «Ну и чудеса!».
На протяжении всего вечера они добросовестно выполняли свою работу, но иногда делали перерывы во время обращения писательницы к почитателям своего таланта. В основном она говорила о том, что вдохновило ее на книгу, и рассказывала, как происходил творческий процесс. Во время одного из обращений госпожи Левиадок к читателям, Элиас шепнул Йоханнесу:  «Я понимаю,что мое предположение нелепо, но по-моему, это та самая Элен, которую чуть не принесла в жертву наша мама».
– Честно говоря, я плохо помню, как она выглядела, – признался Йоханнес. У него была очень плохая память на лица.
– Мне кажется, что это и в самом деле она, – согласился Ильмари, вступив в разговор.
В восемь вечера, когда презентация была закрыта ярким жестом Ильмари, в виде невероятно красивого трюка с появлением живых бабочек из букета цветов, врученных писательнице, братья ушли в служебное помещение, чтобы собрать иллюзионные аппараты и перевести дух. Когда Ильмари, Йоханнес и Элиас сидели на белом кожаном диванчике, отдыхая за чашкой чая и беседуя как всегда о работе, уже проделанной и еще предстоящей, к ним зашла Элен Левиадок.
– Добрый вечер, господа Ярвинены, – говорила женщина, дружелюбно им улыбаясь. – Честно говоря, ваше присутствие на презентации моей книги было для меня самым незабываемым подарком от моего жениха.
– Да, наше присутствие на презентации вашей книги было незабываемым подарком вашего жениха для нас, – говорил Йоханнес, пересчитывая деньги, которые минуту назад передал им Левиадок.
– Йоханнес, а ты все так же остроумен, как и шесть лет назад, – в этот момент Элен сняла свою маску звезды литературы и предстала перед ними в своем истинном обличии простушки из Блади-Тауна.
– Я же говорил, что это она! – воскликнул Элиас, радостно разведя руками. – О, вот так встреча! А мы ведь верили, что ты выжила даже после того, как нам не удалось разыскать тебя во всем Лэнд-Крике!
– Элен, ты прости меня, что я подверг тебя такой опасности, когда привез в свой дом, – проговорил Йоханнес, вспомнив прошлое. – Я правда не думал, что наша мама на такое способна.
– Она была хорошей женщиной, только вот под конец жизни помешалась и впутала в это сумасшествие наших сестер, – пытался оправдать ее Ильмари.
– Не стоит, все давно в прошлом, – попыталась улыбнуться Элен, по телу которой от воспоминаний пробежали муражки. – А почему вы говорите о ней в прошедшем времени?
– Мама вместе с нашей сестрой погибла в огне, – сказал Элиас, но не уточнил, что именно произошло.
– Ты лучше расскажи о том, как жила после расставания с нами, – попросил Ильмари,  наливая ей чай.
– После того, как я была вынуждена сбежать, я едва не отдала богу душу в лесу, –  рассказывала Элен. – Тогда я сильно поранилась об осколки оконных стекол, да и к тому же была босая. Я бежала, не чувствуя ног и очутилась в лесу, где очень скоро заблудилась. Я едва не погибла от ран, холода и голода, но случайно набрела на земли Джонатана, лорда Дангариса. Там я лишилась чувств, и меня нашли его слуги в коровнике. Пять лет  я была компаньонкой его маленькой дочки, а теперь я невеста Джонатана. Левиадок – это мой псевдоним, который скоро станет фамилией.
– Мы очень рады за тебя, – сказал Йоханнес искренне и без лишних слов.
– А как жили вы? – спросила Элен.
Братья ей рассказали обо всем, что сопутствовало им на протяжении этих лет. Женщина узнала о том, что Йоханнес теперь живет с сыном в Мэринг-Лайне, Ильмари с женой и детьми-в Грин-Хилле, а Элиас, оказывается, женат на Лилии, с которой раньше была дружна Элен, и воспитывает вместе с ней маленькую дочку. Конечно же, пришлось рассказать обо всех ужасах войны, которая коснулась своим черным крылом этой известной всему королевству троицы.
– Хороший сюжет для моего нового романа, – шутя, проговорила Элен, но потом вдруг стала серьезной. – Я так теперь не хочу расставаться с вами, добрые братья Ярвинены. Знаете, послезавтра в нашем с Джонатаном доме состоится мой поэтический вечер, там будут только самые близкие. Если вы не заняты… Милости прошу, понедельник, семь часов вечера. Можете привести с собой жен или друзей, если захотите.
– Мы уезжаем в Ливерпуль только в пятницу, поэтому вполне сможем придти, – сказал Ильмари, улыбнувшись ей.
– Спасибо за приглашение, Элен, мы обязательно придем, – пообещал Элиас. – А тебя, в свою очередь, мы ждем пятнадцатого ноября в Мьюзик-Холле города Нью-Роут, где мы выступим на мероприятии, посвященному столетию района Лэнд-Крик.
Простившись на этой доброй ноте со старой знакомой, Ильмари, проводив ее взглядом, проговорил:  «Кто бы ведь мог подумать… Я, признаться, уже думал, что она либо сгинула в лесу, либо стала бродяжкой без средств к существованию. А эта Элен теперь –невеста лорда. Эх, Йоханнес, а ведь она могла быть твоей женой и нашей ятровью».
– Вашей ятровью могла стать любая из девушек, которые были рядом со мной до Жанны и после нее, – сказал Йоханнес, вспоминая своих спутниц. – Но боюсь, что не погулять вам больше на моей свадьбе. Ждите, когда вырастут Эйно, Пертту и Артур. У них еще все впереди, а у меня – в прошлом.

Глава 55

В свете поэзии

 – Как ты похожа на свою покойную тетку Аннели, – смеялся Ильмари, играя со своей маленькой племянницей. Анжелика еще мало чего понимала, но однозначно любила всех своих родственников и, особенно, дядю Ильмари, который часто развлекал ее простыми фокусами. – Что, Анжелика, решила нам ее заменить? – говорил Ильмари, обращаясь к ней. – Ну, добро, только не ударяйся в язычество.
– У нас уже подрастают новые братья Ярвинены, – улыбнувшись, заметил Элиас. – Если бы у кого-нибудь из нас родилась еще одна дочь, то можно было бы восстановить прежнюю структуру нашей семьи.
– Все зависит от нас с тобой и от наших жен, – сказал Ильмари. – На Йоханнеса надеяться бесполезно – он, похоже, уже давно утратил способность кого-то любить.
Малютка Анжелика была одета в синее шерстяное платье, так прекрасно сочетающееся с ее русыми косичками, которые пока что были тонки и коротки, как ленточки на ее туфельках. Она, сидя на руках у Ильмари, трепала его за рыжие кудри на голове, накручивая локоны на свой маленький пальчик.
– Любишь дядю Ильмари, да, моя красавица? – спрашивала ее Лилия, сидящая рядом.
– Да! – воскликнула Анжелика, залившись смехом. – Да!
– А как же дядя Йоханнес? – спросил Элиас, погладив ее по голове.
– А кто это? – пролепетала девочка, взглянув на отца.
Присутствующие рядом с ней рассмеялись.
– Ну вот, этот вечный студент, не находящий со своей учебой времени на то, чтобы повидаться с родными, теперь отвергнут родной племянницей, – проговорил Ильмари, не сводя глаз с дочери старшего брата.
Йоханнес не появлялся в Лиственной пустоши уже почти год, но скорее, по другой причине. О ней было известно лишь ему, Артуру и духу Маритты. А между тем завтра он собирался поехать вместе с братьями в имение Дангарис, чтобы окунуться в атмосферу поэтического вечера. Йоханнес так не хотел покидать свой уютный дом на берегу холодного моря и оставлять Артура одного на целый день и вечер, что ему даже приходила в голову мысль никуда не ехать, и слукавить  насчет плохого самочувствия. Но благородные манеры не позволяли ему нарушить свое обещание, и в понедельник утром он, доехав на поезде до Нью-Роута, все-таки  нарушил свою давнюю традицию и появился в Лиственной пустоши. Там его с большой радостью встретили нарядно одетые слуги и братья.
– Великолепно выглядите, братья, – оценил он. – А с какой стати так нарядились Эллиоты? Наверное, сходили вчера на рынок?
– Да, сэр Йоханнес, мы вчера ездили в Нью-Роут, чтобы купить одежду для выхода в свет, –  сообщила Адели. – В высшем обществе домашние платья не приветствуются.
– Ландыш, ты еще не знаешь, но господа Эллиоты уговорили нас вывести их в свет, –  поставил в известность Элиас. – Я понимаю, что им, людям голубых кровей, больно осознавать себя прислугой. Так пусть же будут тогда нашими спутниками на этот вечер. К тому же они говорят, что хорошо знают Ливиадока. Позволим же им повидаться.
В имение Дангарис Ярвинены и их свита прибыли за полчаса до начала поэтического вечера. Замок Ливиадока, построенный его предками еще в позапрошлом веке, напоминал средневековый замок феодала: массивный и величественный, украшенный флигелями и увенчанный готическими пиками. На окнах – фигурные решетки из чугуна, с трех сторон замок укреплен валами. Единственное, чего не было, так это огромного рва и поднимающегося моста. Множество стражей и придворных – да, нечасто такое увидишь в индустриальном двадцатом веке. Внутри замка было гигантское пространство, сверкающее глянцем плитки и ослепительной красотой полотен, написанных именитыми художниками. Полы были застелены красными коврами с диковинными узорами. У стен стояли изящные статуэтки божеств кельтской мифологии. Все это в своей совокупности выглядело пафосно и помпезно. В гостинном зале собралось немало народу. Женщины сверкали драгоценностями на пальцах, шее, в ушах и на запястьях, а мужчины были одеты как всегда строго в черные смокинги или более торжественные костюмы с фраками. Братья Ярвинены, несмотря на свое происхождение, о котором кроме них никто ничего не знал, были одеты так, будто и сами были голубых кровей. Элиас носил черную рубашку с брюками в тон, дополняя костюм  черным фраком с красной подкладкой – это придавало его образу небольшую долю готики. Ильмари предпочел классику, сочетая белое с черным. А Йоханнес, отличающийся самобытностью и укрепившимся за собой амплуа романтика, был одет в темно-синюю рубашку свободного покроя, шелковые брюки черного цвета и лаковые остроносые туфли, начищенные до блеска. Пиджак он почти не носил и решил обойтись без него и на этот раз. Его прекрасные волосы были как всегда безукоризненно светлыми и спадали на плечи так красиво и грациозно, будто он был куклой, а не живым человеком. На шее красовалось множество различных цепочек и кулонов, утонченные пальцы искусного иллюзиониста были украшены перстнями и обручальным кольцом, которое уже много лет не снималось, а под волосами блестела золотая серьга, отголосок юности. Йоханнес был как всегда прекрасен и ощущал на себе обращенные на него взгляды жеманных барышень. Но, вместо того, чтобы флиртовать и стрелять взглядом, как в былые времена, он сохранял холодность и нейтралитет. Братья втроем прогуливались по залу, то и дело встречая знакомых людей. Эллиоты, встретившись с Джонатаном Левиадоком, в это время беседовали с ним.
Когда настал час чтения стихов поэтессы Элен Левиадок, Ильмари, не особо любящий поэзию, устроился за игральным столом с Джонатаном Левиадоком, Эллиотами и Чарльзом Чедвейком, мэром города Нью-Роут. Элиас и Йоханнес предпочли затеряться в толпе любителей прекрасного, стоя недалеко от позиции, занятой поэтессой и чтицей Элен. Она, такая утонченная и восхитительно-нежная, стояла у окна, читая свои стихи в свете электрической лампы в то время, когда ее слушатели находились в романтическом полумраке зала. Элен читала свою поэму «Тюдоры», которая принадлежала к юношескому периоду ее творчества. Йоханнес, как ни странно, блуждал своим взглядом по ее силуэту. Да, она была хороша собой. Светлые волосы Элен были убраны в элегантную прическу и украшены заколкой в виде стрекозы. На ней было платье цвета рубина, пикантно облегающее ее стан, дополняемое черными туфлями на каблучке. Элен была хрупка и не обладала пышными формами, но это было скорее ее достоинством, чем изъяном. Идеалы эпохи Возрождения ходят сплошь и рядом, поглощая пирожные, а девушки вида фарфоровых статуэток – явление редкое и поэтому любому мужчине приятно их созерцать. Особенно, если такие девушки напоминают им о любимых, но, увы, умерших женах…  Йоханнес, слушая ее эмоциональное:  «Ты гордый король, твоя участь известна, и гибель твоя всей стране интересна», вспоминал о временах, когда знал ее лишь по почерку. Именно тогда он прочел рукопись ее поэмы. Йоханнес читал поэму о Тюдорах параллельно с романом про Карла Великого в то время, когда были живы люди, которых он любил, и не родились еще те, кого он любит. В те годы он был юным и непорочным, Йоханнес тогда сгорал в пламени любви, и страсти овладевали им. А теперь он подходит к черте зрелости с каменным сердцем и пустой душой. Уже никто не сможет растопить осколок льда в его сердце и ничто не высечет в его душе искру любви. Он стал бы подобием Снежной королевы, если бы не Артур. Но даже бесконечная любовь к своему ребенку не сможет дать ему то, чем когда-то его одарила Жанна…
Чтения стихов закончились в девять часов вечера, но этот светский раут затянулся до полуночи. Ильмари, будучи отличным игроком, сорвал крупный выигрыш, Элиас развлекался с хорошенькими девушками, не забывая, однако, о жене, ждущей его дома. А Йоханнес успел повстречаться с руководителем театра города Эдинбурга, который просил его принять участие в спектакле «Сон в летнюю ночь» по Шекспиру.  «Ваше блестящее образование в дуэте с громким именем принесет этому предприятию успех. Не откажите, а об оплате договоримся,» – просил сэр Берроуз.
– В январе мы с братьями плывем в Америку, я не могу, – ответил Йоханнес. – Да и к тому же я больше иллюзионист, чем актер.
– О, сэр Берроуз, какая встреча, – проговорила Элен, случайно вмешавшаяся в их разговор. – С удовольствием побеседовала бы с вами о театральном искусстве, но позвольте мне украсть на пару минут у вас господина Ярвинена. Мне нужно обмолвиться с ним парой слов.
Элен, сделав знак Йоханнесу уйти с ней, незаметно увела его из зала. Они оказались на втором этаже дома в уютной оранжерее.
– Что ты хотела, Элен? – спросил Йоханнес, сохранявший молчание по пути сюда.
– Йоханнес, я знаю, что ты с головой погружен в свою работу. Наверное, у тебя и без меня много проблем… – замялась в смущении Элен. – Но все же я смею просить тебя. Йоханнес, девятнадцатого декабря я выхожу замуж за Джонатана. Венчание назначено на полдень в храме Святого Петра, это в Грин-Хилле. У меня никого, кроме тебя, нет – о маме своей я ничего не слышала еще с 1913 года, с тех пор, как мы с ней расстались. Отец, как тебе известно, был убит, а с другими родственниками я потеряла связь. Поэтому я прошу тебя, побудь, пожалуйста, со мной в этот день. Мне так нужна чья-то поддержка…
– В этот день мы с братьями, наверное, будем дома, – сказал Йоханнес, улыбнувшись. – Поэтому я так полагаю, что мне все-таки удастся выдать тебя замуж.
– О, Йоханнес, ты даже не представляешь, что сделаешь для меня, если будешь присутсвовать на венчании! – глаза Элен загорелись.
– Но ты все же предупреди об этом Джонатана, – попросил он. – А то мое появление может показаться двусмысленным.
– Все будет хорошо, Йоханнес, не беспокойся, – обещала Элен. – Главное только приди.
Почему-то обстоятельства складывались именно так, чтобы его встречи с Элен не прекращались. Сначала презентация книги, потом поэтический вечер, а теперь вот, свадьба. Быть может, судьба пытается свести их? Вряд ли, ведь это – абсурд. Элен любит лорда Дангариса, Йоханнес не любит никого и не хочет любить.  «Это просто совпадение, мой дорогой Ландыш, не занимайся самоистязательством, – утешал себя Йоханнес. – Я просто поприсутствую на ее свадьбе, пожелаю ей счастья, а потом постараюсь отстраниться от Элен и незаметно порвать связующие с ней нити. Все будет так же, как и прежде».

Глава 56

Смятение и импульсивность

– Ай, ромалэ, ай, чавалэ! – пел юный Янко под окнами своего друга. – Джелем, джелем, лунгонэ!
– Давай лучше сыграем что-нибудь из Грига! – крикнул ему из окна светловолосый мальчик и вступил на виолончели без него.
Янко, коснувшись смычком струн скрипки, нежно подхватил за другом «Жалобу Ингрид» и прекрасная мелодия разлетелась по Дак-Стрит. Они сыграли еще пару вещей из пьесы «Пер Гюнт» и, доиграв коду, Янко крикнул: «А теперь пойдем гулять!»
Вопреки логике, общественным принципам и этническим стереотипам, случилось так, что цыганский мальчик стал верным другом сыну чистокровного финна. Табор Янко, сына цыганского барона, стоял уже много лет на окраине улицы Ремесленников. Артур, однажды занимаясь музыкой дома, услышал, как с улицы ему вторит скрипка. Оказалось, что на его улицу забрел цыган. Так и познакомились. Учитывая то, что у Артура почти не было друзей, он, вдруг почувствовав необходимость в общении со сверстниками, уцепился за дружбу Янко. А цыган, ищущий товарища со схожими интересами и нашедший его, не захотел с ним расставаться. Это была та самая чистая дружба, которая не знала предательства и была основана лишь на душевной привязанности. Йоханнес совершенно спокойно относился к дружбе сына с цыганом. «Мы же дружим с шотландцами и англичанами,» – ответил он однажды на недоумение своих братьев, узнавших о Янко. Родственники цыганского мальчика тоже хорошо относились к Артуру – он часто бывал в их таборе, и его там встречали не как чужака, а как друга своего соплеменника.
Весь вечер Артур провел в обществе своего товарища. Они бродили по улицам Мэринг-Лайна, а Янко наигрывал на своей скрипке удивительной красоты мотивы. Одному прохожему так понравилась музыка, что он угостил талантливого мальчика и его не менее гениального друга грушами в сахаре. Потом они ходили в кино на Чаплина, а после этого отправились в табор Янко. От души повеселившись в шатре с его братьями и сестрами, оседлав цыганского коня, и отведав копченого на костре ежа – традиционного у цыган, Артур, пожелав мира их дому, простился с ромалами и вернулся на Дак-Стрит.
***
Йоханнес слабо подводил глаза, стоя у зеркала. Сегодня ему нужно быть как всегда прекрасным, ведь Йоханнес предстанет перед многими людьми, которые будут присутствовать на свадьбе Элен и Джонатана. За эти два месяца Ярвинены сблизились с семьей лорда. Ильмари, подружившись с лордом Дангариса, отвечал на его письма и, по возможности, навещал Джонатана и его невесту. Оказывается, Левиадок неровно дышал к искусству братьев Ярвиненов и особенно почитал, как иллюзиониста, именно Ильмари. Было в нем что-то необычное, то ли внешность, то ли подход к работе. Йоханнес же предпочитал писать письма Элен, вспоминая с ней старые времена, когда они, будучи юными, сопереживали друг другу, излагая все чувства на бумаге. В ноябре братья встретились с Гарри Гудини, с которым обсудили грядущее шоу в Детройте и утвердили его программу. Совсем скоро они покинут родные земли, отправившись за океан. Но перед этим им предстоит погулять на свадьбе своей старой приятельницы Элен и ее благородного избранника. В начале декабря Ярвинены остались без слуг. Левиадок пригласил своих давних друзей Эллиотов погостить у них до Рождества и после него.
– Отец, ты снова уезжаешь от меня? – произнес Артур, наблюдая за тем, как Йоханнес утюжит свою накрахмаленную рубашку.
– Да, мой сын, я должен ехать, – ответил Йоханнес, сочувстсвующе взглянув на него. – Но не расстраивайся – завтра я вернусь и поживу с тобой до среды.
– Ну почему ты не мог выбрать более земную профессию? – с горечью в голосе проговорил Артур. – Почему ты артист, а не трактирщик? Лучше бы мы жили в нищете, как Янко, отец которого живет лишь за счет разведения беспородных коней, несмотря на то, что он цыганский барон! Я отдал бы все, чтобы утром ты уходил на работу, а вечером возвращался. Знаешь, как мне страшно ночевать одному в доме?
– Артурри, я все понимаю, но если я брошу свою работу, то ты будешь ходить, как оборванец, и я не смогу оплатить твое обучение в лицее. Когда я стану простым актером, мы с тобой переберемся в залатанный шатер, как твой Янко,  – сказал, усмехнувшись, Йоханнес. – Знаешь, я бы и сам рад не присутствовать на венчании Элен, но она очень просила меня об этом – видимо, я ей и вправду нужен. Если тебе будет очень уж одиноко, то пригласи в гости Янко или  Бейбута – думаю, они не позволят тебе скучать. Только будь с ними осторожен – цыгане, все-таки, чуждый нам этнос.
– Я так соскучился по маме, – признался Артур. – Если бы она была с нами… То я бы не так сильно  страдал в твое отсутствие.
– Ты ее помнишь? – спросил Йоханнес, заглянув в серую бездну его прекрасных глаз.
– Плохо, но мне кажется, что она была такой же хорошей, как и ты.
В девять часов утра Йоханнес уходил из дома. Поцеловав на прощание Артура, он покинул его. Добравшись до Нью-Роута, Йоханнес встретился с братьями, и все вместе они отправились в Грин-Хилл. Это было необычным явлением, но члены одной семьи были гостями, представляющими разные стороны. Йоханнес был приглашен невестой, а Ильмари и Элиас – женихом.
Элен, собирающаяся идти через час под венец, почему-то вместо неописуемого счастья и восторга испытывала тяжесть на душе и смятение. А точно ли она его любит? Быть может, эти чувства – не любовь, а привычка быть вместе? Ведь сколько уже лет Элен сожительствует с лордом… И Йоханнес, так внезапно появившийся в их жизни, нарушил прежний ее уклад. В последнее время она часто думала о нем. Что это? Пробуждение былых чувств к очаровательному вдовцу или…  «Нет, это просто стресс перед новым периодом в жизни. Так бывает у всех, и это закончится сразу после того, как я окажусь у алтаря,» – убеждала она себя.
Когда Йоханнес оказался в храме, его взору предстало великолепное зрелище: зал, озаренный лучами полуденного зимнего солнца, пробивающегося сквозь цветные витражи окон, был украшен живыми цветами. Было много свечей, гостей, от пестроты нарядов которых рябило в глазах и священник в белых одеяниях. В этот момент он вспомнил собственную свадьбу. Она была не такой пышной, и на ней присутствовало лишь пять человек, включая священника, венчавшего Йоханнеса с его вечной возлюбленной. Тогда он был счастлив… Йоханнес был тогда счастлив почти так же, как и сейчас, воспитывая сына, но все равно те чувства, которые он испытывал в далеком 1909 году были гораздо богаче  нынешних.
Перед алтарем предстала Элен в шикарном сиреневом платье с венком из живых цветов на голове, вместо фаты. Она была как никогда восхитительна. Джонатан в светлом костюме светился от счастья, а гости сидели на скамьях в предвкушении грядущего торжества. Но только вот с самого начала Элен была не похожа сама на себя: отрешенная и растерянная, она была похожа на птицу, попавшую в сеть. В то время, когда священник говорил свои рядовые фразы, она постоянно смотрела то на Джонатана, то на Йоханнеса, который был здесь не просто на правах гостя, а на правах ее названного брата.
– Джонатан, у вас было время, чтобы до конца проверить свои чувства к Элен, – говорил священник. – И теперь, окончательно удостоверившись в них, вы стоите у алтаря. Согласны ли вы взять в жены Элен Фармер?
– Да, – коротко, но уверенно ответил лорд.
– Элен, согласны ли вы взять в мужья Джонатана Левиадока?
В этот момент Элен, не отрывающая глаз от двух мужчин, постоянно метаясь взглядом от одного к другому, ощутила, как горячая слеза скатилась по ее щеке. Нет, она не хочет быть женой лорда и хранительницей очага в замке. Нет, это все не любовь… Ей нужен Йоханнес, который взял однажды ее сердце и решил не возвращать. Да, скорее всего ее с ним ничего не ждет – Йоханнес равнодушен к Элен, но лучше уж быть одной, чем с опостылевшим лордом, который, к тому же, был слишком преземленным, чего она уж точно не ценила в мужчинах. И как только Элен угораздило так обмануться однажды?
– Элен, вы не ответили, – напомнил священник.
– Нет, – сказала женщина и, подобрав полы платья, убежала из храма прочь.
Такой сюжетной линии в сценарии жизни не ожидал никто, даже сама Элен. Гости прибывали в растерянности и полнейшем недоумении. Лорд Дангариса был унижен и морально убит. Ничто ведь  не предвещало беды, что он сделал не так?
Йоханнес убежал вслед за невестой. Он, не подозревая, что стал причиной разлада чувств Элен с ее разумом, подумал, что дело в чем-то другом. Почему-то Йоханнес ощущал необходимость своего присутствия рядом с ней. Он догнал ее на деревянном мостике, соединяющем берега прудика, вырытого рядом с храмом.
– Элен, что произошло? Почему ты отказалась? – спрашивал Йоханнес, держа ее за руку.
– Я не люблю его, – Элен рыдала, не скрывая слез.
– Но если не любишь, то зачем шла с ним под венец?
– Я думала, что сумею проникнуться к нему хоть толикой любви.
«Еще одна. Жанна в свое время чуть не вышла замуж за нелюбимого Ильмари, надеясь полюбить его с течением лет, теперь Элен… И почему все стремятся переломить себя путем самоистязательства?» – подумал Йоханнес.
– Ох уж эти женщины… – проговорил Йоханнес и по-дружески обнял ее, после чего горько засмеялся. – А представь, если бы мужчины были такими же импульсивными? Привел бы тебя Джонатан под венец, а потом, немного подумав, сказал бы, что не согласен взять тебя в жены и убежал бы со скоростью скачущей лошади, проливая на ходу реки слез…
– Йоханнес, я знаю, что буду неприменно отвергнута… Но я должна сказать тебе это. Я полюбила тебя с самого первого письма, с самой первой строчки, написанной твоей красивой вязью. Когда я увидела тебя в Блади-Тауне, весь прежний мир рухнул передо мной. Я, будучи безнадежно влюблена в тебя, рассталась с Джеком – ты наверняка его помнишь. Йоханнес! Никто еще не смог и вряд ли сможет внушить мне ту любовь, которую сумел внушить мне ты! – призналась Элен в пылу страстей.
Едва Йоханнес успел что-то понять, как очутился в ее нежных объятиях. Элен, не боясь молвы и взоров, одарила его пламенным поцелуем. В это время перед ними предстал Джонатан.
– Да... Роман с фокусником – это отличный сюжет для очередной книги, верно, Элен? –проговорил Левиадок, надев на лицо каменную маску, за которой скрыл боль души, муки сердца и уязвленное самолюбие. – Что же ты до венчания не сказала, что любишь его? Я бы не стал так суетиться с организацией мероприятия. А вы, сэр, вместо того, чтобы бороться за обладание любимой женщиной, решили пойти более легким путем и просто увести ее из-под венца?
– Не надо упреков, лэрд, – сказал Йоханнес. – Она и мне ничего не сказала о своих чувствах до вашего венчания. Я сам в растерянности.
Он видел, как округлились и едва не полезли на лоб от удивления глаза Левиадока. Элен, едва сумев вымолвить что-то связное, проговорила:  «Джонатан, я и сама не знаю, чего хочу. Но мне ясно, что любовь между нами – это иллюзия, которая едва не сплела воедино наши судьбы. Прости, но я не буду твоей».
– Джонатан, я прошу прощения, – проговорил Йоханнес. – Не знаю, что на нее нашло, но представляю, какого вам. Ради бога, простите.
Он увел ее в неизвестном никому направлении. Элен сейчас нужно уединение и покой. Отныне ей негде жить и, если уж ему пришлось с ней пересечься, то бросать ее будет по меньшей мере неблагородно. Йоханнес поспешил увезти Элен из Грин-Хилла, чтобы она избежала лишних встреч с представителями высшего общества. Конечно, грандиозный скандал все равно разразится с силой грома и скоростью молнии, но ей лучше никому не попадаться на глаза.  «Похоже, у меня проблемы, – думал Йоханнес. – Мало того, что я вовлечен в скандал, так еще и посадил себе на шею нахлебницу. Куда мне ее теперь девать? От этой Элен всегда одни лишь беды».  Он в тот же день привез женщину в свадебном платье в Мэринг-Лайн. Не сказать о том, в каком исступлении пребывал Артур, увидев на пороге дома невесту – означает ничего не сказать.
– Папа?! Как мне это понимать?! – произнес в удивлении Артур.
– А вот как хочешь, так и понимай, – усмехнулся Йоханнес. – Ты говорил, что тебе одиноко и страшно ночевать одному, так вот, получай. Утащил со свадьбы для тебя маму. Конечно, наша была совсем не такая, но, знаешь, там выбор был не богатый.
– Отец, не шути, пожалуйста, – просил Артур. – Я серьезно.
– Элен сегодня совершила нелепый поступок, – сказал Йоханнес. – В общем, ей больше не за кого выходить замуж и, следовательно, негде жить. Она поживет некоторое время с нами.
– Артурри, ты так вырос за эти годы, – проговорила Элен, окинув его взглядом и одарив улыбкой. – Надеюсь, что мы возобновим нашу дружбу.

Глава 57

Чудеса за океаном

Близился январь и, следовательно, грандиозное шоу в Детройте. Два месяца братья и их преемники не знали покоя – Ильмари, Йоханнес и Элиас вместе со своими детьми жили в Лиственной пустоши, чтобы постоянно репетировать. Лишь иногда Йоханнес заезжал в Мэринг-Лайн чтобы проведать Элен, которая проживала в его доме на Дак-Стрит. Артур тоже собирался плыть в Америку. Когда он узнал от Йоханнеса, что ему необходимо на месяц отстраниться от учебы во имя выступления, которое может решить его судьбу, Артур едва не разразился рыданиями. Целый месяц без виолончели! Лучше бы его лишили всех благ, только не музыки.
– Отец! Оставьте меня здесь, поезжайте с Эйно и Пертту! – умолял Артур. – Если я пропущу целый месяц занятий в лицее, то я закончу полугодие с тройками! Я не успею выучить программу к зачету и отчетному концерту в доме Изяществ! Меня же не переведут в следующий класс!
– Сын мой, все равно твое будущее уже решено, – говорил Йоханнес. – Мы с Ильмари и Элиасом не вечные. Наш учитель умер, но мы продолжаем его дело. И мы с братьями ведь не пьем элексир бессмертия. У нас не так уж и много учеников, чтобы передать им свое дело. На вас с Эйно и Пертту держится будущее нашего искусства. Твоя музыка и даже учеба в лицее – дело второстепенное. Мы должны заявить о себе за рубежом во имя твоего будущего и будущего твоих братьев.
– Отец, я не хочу быть иллюзионистом! – воскликнул Артур. – Пощади меня, папа!
– Артурри, мне очень жаль, но тебе придется им быть, – Йоханнес говорил с ним ласково, но  в то же время решительно. – Гарри Гудини хочет видеть нас со своими учениками. Наши ученики – это вы. Поэтому извини, но ты едешь с нами.
В тот день Артур впервые возразил отцу. Раньше, будучи совсем ребенком, он делал так, как ему велели взрослые – если они просили его выступить с ними в Мюзик-Холле, то он старательно выполнял трюки, которым был обучен. Нужно было ехать в Хэмпшир – он ехал. Артур занимался искусством иллюзий, не задумываясь о том, нравится ли ему это. Теперь, осознав, что музыка покорила его раз и навсегда, Артур понял, что с фокусами ему идти не по пути. Но ссориться с самым любимым и дорогим человеком Артур не собирался, и поэтому он не придумал ничего лучше, чем подчиниться. К тому же, Артур слишком дорожил отцом, чтобы лишний раз огорчать его.
Пятого января Йоханнес и Артур покинули свой дом в Мэринг-Лайне, оставив там Элен. Она жила здесь с тех самых пор, как пару недель назад расстроила собственную свадьбу. Йоханнес ощутил, как с приходом Элен в этот дом, в нем как-то резко нарушилась гармония. Нет, его отношения с сыном не изменились, просто у Йоханнеса было какое-то странное ощущение в душе… Жить под одной крышей с той, которая призналась тебе в любви и не имеет шанса на взаимность – дело плохое. Йоханнесу она только мешала, и он в тайне думал, кому ее можно сплавить. Элен тоже было тяжко – ей не давала покоя мысль о том, что она так бесцеремонно вторглась в жизнь того, кому совсем не нужна. Может, не стоило ей отрекаться от Джонатана? Она бы жила с ним без любви, но у нее была бы возможность заниматься творчеством и представлять его на суд читателей. Элен была бы госпожой. А сейчас она любит, но никто не любит ее. Просить Йоханнеса о продвижении ее книг бесполезно, ведь он, обладая почти теми же богатствами и славой, что Левиадок, не станет участвовать в жизни почти чужой ему женщины. Дал приют – и слава богу. А у Йоханнеса свои заботы, ведь он думает о будущем Артура и не собирается помогать ей.
Десятого числа Ярвинены и их дети были уже в другой стране. Днем они оттачивали свое мастерство и совершенствовались, вновь и вновь прогоняя свою программу, а вечером прогуливались по улицам Детройта. Нет, Америка – это не Англия и даже не Финляндия. Здесь все чужое и бездушное.
– Побывать бы сейчас в Ювяскюля, – сказал вдруг Элиас, сидя с братьями в парке на чугунной скамейке.
– Или в Эспоо, – продолжил его мысль Ильмари.
– Помните, какие чистые озера в Ювяскюля? – спросил Элиас. – Пяйяне и Кейтеле? Вот бы вновь окунуться в их прохладные воды…
– В январе? – успехнулся Йоханнес.
– Нет, летом. Какие там ночи… Небо усыпано звездами, луна отражается в прозрачных водах озер, а в поселках, что совсем на севере, вроде деревни Кейялле, можно наблюдать северное сияние… Волшебное зрелище, – мечтательно произнес Элиас.
– А может написать Князевым? – предложил Ильмари. – Вдруг ответят? А то мы совсем потеряли с ними связь…
– Можно, – ответил Йоханнес. – Быть может, война и потрясения слабо коснулись их, и у тетушки Хелены и ее семьи все по-прежнему? Мы ведь даже не знаем, живы ли Князевы, а они думают, живы ли мы…
– И надеятся, что наши сестры вышли замуж, Ильмари женат на… – вспомнив о том, что рядом Артур, Элиас поспешил сменить тему. – И вообще, мы им даже не сообщили, что мамы и Аннели давно нет.
– Как приедем домой, надо поискать на чердаке письма от них, а то я не помню адреса, – сказал Ильмари. – И напишем все вместе им письмо.
Пятнадцатого января состоялось грандиозное шоу Гудини и Ярвиненов. Известные иллюзионисты приготовили самые зрелищные и щекотящие нервы номера. Было решено повторить спустя много лет трюк с погребением заживо. Братья помнили, как этот трюк убил их учителя, но все равно отважились на него. Ярвинены вместе с легендарным Гудини трудились над усовершенствованием этого трюка и верили, что все пройдет без человеческих жертв. Они вспоминали слова великого Джона Маскелайна: «Подождите пару лет, покуда все забудется, и проделайте то же самое, только на глубине полутора, а не четырех ярдов – поверьте, тогда ничего не случится дурного. И этот трюк принесет вам славу». Незримое присутствие Маскелайна – старшего в их душах, внушало им веру в лучшее.
Братья решили, что Йоханнес может справиться с этим трюком. Он много раз проделывал его во время репетиций и всегда успевал выбраться из деревянного ящика,засыпанного землей. Значит, и сейчас у него все получится. А если он не сможет… То Артур останется круглой сиротой, а две тысячи человек зрителей увидят настоящую смерть. Ильмари проделать этот трюк не смог бы – ранение во время войны давало о себе знать, и он лишился былой ловкости. Элиас мог умереть, едва закрылась бы крышка гроба – у него проблемы с сердцем и боязнь замкнутого пространства. Только Йоханнес. Сцена со слезами Артура у могилы не входила в сценарий, но, похоже, сильно задела зрителей, особенно женщин, которые, глядя на страх ребенка за жизнь близкого человека, не смогли сдержать слез.
– Папа! Делай все аккуратно, умоляю тебя! – рыдал Артур, не давая Элиасу закрывать крышку. – Боюсь представить, что будет, если что-то пойдет не так.
– Все будет хорошо, мы тысячу раз проделывали это. Ты же знаешь, как это делается – я рассказывал тебе. Не плачь, улыбайся зрителям, – проговорил Йоханнес, а потом, подумав, шепнул ему:  «Хотя плачь, да посильнее. Давай сыграем на чувствах публики, чтобы придать яркости шоу».
Под рыдания Артура и напряженные голоса из толпы зрителей, крышка гроба  закрылась, и ящик с живым телом оказался на дне холодной ямы. Пару минут учащенного сердцебиения и напряженного молчания, и из земли вырывается рука иллюзиониста! Да, они сделали это! Обманули смерть и выиграли в схватке с ней. Это – не фокус, а самый настоящий трюк с риском для жизни.
После этого Гудини, подвешенный за ноги, освобождался из смертельных пут, стараясь успеть это сделать до тех пор, пока не захлопнется многотонный железный капкан, который, в противном случае, мог его убить. Братья поджигали Элиаса, накрыв его черной тканью, а потом обнаруживали, что ткань сгорела, а их брата нигде нет. Он выходил из толпы живой и невредимый. Ильмари отрывался от земли и доказывал всем, что человек тоже умеет летать. Артур, несмотря на свое равнодушие к иллюзиям, гениально управлял тенью вещей, воздействуя с ее помощью на сами вещи. Также он мастерски проделал трюк с восстановлением разбитой вазы, после чего удивил людей выделением сухого цветного песка из воды. Эйно и Пертту ловко орудовали картами, монетами, платочками и другими предметами юных фокусников. В промежутках между номерами братья показывали трюки с их дальнейшим разоблачением.
– И что я вижу? Чернильная галочка с моего запястья переместилась мне на грудь! – проговорил Йоханнес тоном удивления, будто сам не ожидал такого исхода фокуса. – А теперь я покажу, как это делается.
И он рассказал всем свой секрет. После этого братья показали, как они проделывают трюк с зависанием в воздухе ассистентки, а так же рассказали о том, как глотать иглы и доставать потом из живота нить, с нанизанными на нее иголками. Гудини, как и братья, раскрывал американской публике тайны своего ремесла. Закончилось шоу сеансом гипноза от Йоханнеса, который каким-то образом сумел заставить совершенно незнакомых людей нарисовать один и тот же символ на бумаге, а потом скоординироваться между собой и изобразить этот символ в пространстве, составив рисунок из живых людей, вставших в определенные места и образовавших Вифлеемскую звезду.
Что и говорить, шоу на свежем воздухе от легендарного иллюзиониста Гудини и известных Ярвиненов превзошло все их ожидания. Публика ликовала, не переставая удивляться мастерством этой команды чародеев. Судя по всему, они оправдали надежды того, кто отважился на совместное представление с ними. Ярвинены, проделав все с точностью ювелиров, подачей актеров и волшебством иллюзионистов, обеспечили себе тем самым признание в чужой стране и дальнейшее сотрудничество с легендарным Гудини.  «Это не последняя наша встреча, – сказал тогда Гарри. – Надеюсь, что общими силами мы завоюем не только мировую, но и вселенскую славу, господа Ярвинены».

Глава 58

Виолончель против иллюзий

Когда братья Ярвинены вернулись в родное королевство, их ожидал приятный сюрприз. Оказывается, выступление иллюзионистов из Англии за океаном, да тем более с таким гигантом иллюзий, как Гарри Гудини, стало достоянием общественности. Они нередко читали о себе в новостных лентах в колонке «Культура и искусство». Все чаще стали поступать предложения о представлениях в различных городах. При этом на афишах непременно писали: »ИЛЛЮЗИОНИСТЫ БРАТЬЯ ЯРВИНЕНЫ, ИЗВЕСТНЫЕ В АМЕРИКЕ И ФИНЛЯНДИИ, ТОЛЬКО СЕГОДНЯ И ТОЛЬКО В ВАШЕМ ГОРОДЕ!» Вообще-то в Финляндии о них, наверное, даже и не слышали, но чего не сделаешь для действенной рекламы. Между тем скандал с разоблачением иллюзий стал немного забываться. Униженные фокусники, так и не найдя правды в запятнании имени конкурентов, отступили. Ярвинены как раскрывали секреты своих трюков раньше, так и продолжали делать это сейчас. Несчастный Баррет, фокусник из бродячего театра Милтона, читал об очередном разоблачении трюка братьями Ярвиненами и, молча, негодовал. Из-за их прихода в мир иллюзий его шоу почти перестали посещаться людьми. А ведь он начал раньше них становление своей карьеры. Весь Нью-Роут когда-то ликовал, когда Баррет появлялся на площади Мира с очередной порцией чудес на вечер. А потом пришли эти трое и выселили его с улиц города, вынудив стать бродячим артистом. Теперь они, похоже, решили покорить всю страну.  «Проваливали бы в свою Финляндию, – думал он. – Только ведь палки в колеса другим фокусникам вставляют». Но он никак не мог повлиять на течение событий. Баррет – непризнанный гений, а эти скандинавы – признанные выскочки.
Братьям было абсолютно наплевать на мнение окружающих о себе. Главное, что мечта их юности сбылась – они, занятые все вместе в навеки милой им сфере, судя по всему, стали основателями династии иллюзионистов. Они продолжали работать и наслаждаться славой. Между тем в свободное время Ярвинены занимались восстановлением связей с семьей и родиной. Письмо, отправленное на адрес Хелены и Андрея Князевых, имело ответ! А это значило лишь то, что с ними все в порядке. Возникла острая необходимость во встрече, ведь в последний раз они виделись тринадцать лет тому назад. Известие о смерти Маритты и Аннели, а так же исчезновении Тарьи, сильно подкосило Хелену, которая все эти семь лет думала, что они здоровы и счастливы. В июне братья отменили все свои выступления и сорвались с места, чтобы вновь побывать в родном Ювяскюля.
– Надо еще съездить в Эспоо, – сказала Кертту однажды своему мужу. – Я давно не видела родителей и сестер. К тому же Эйно и Пертту, наверное, совсем забыли их. Они должны знать своих родственников.
– В Финляндии от меня ни на шаг! – смеясь, сказал Ильмари. – Там много красивых парней. А я, в свою очередь, буду рядом с тобой, чтобы не соблазниться красотой северянок.
Лилия испытывала сильнейшее волнение перед поездкой. Она не бывала дальше Англии со времен младенчества. Женщина бывала с Йоханнесом в Блади-Тауне, Нью-Роуте и осела в Лиственной пустоши, став женой его брата. А вообще родом Лилия из шотландского Данди, но она рано осиротела и была отправлена в работный дом Дрим-Тауна.
– Лет десять назад я не могла и мечтать о том, чтобы побывать в другой стране, – призналась она Элиасу. – Все это так похоже на сказку!
– Но ведь после того, как тебе доставалось в детстве и юности до тех пор, пока Йоханнес не выкупил тебя, в твоей жизни должна начаться белая полоса, – сказал Элиас, укладывая вещи в чемодан.
– И в жизнь моего хозяина, вернее, деверя, должны бы придти изменения к лучшему, – Лилия вдруг вспомнила про Йоханнеса. – Вот уже сколько лет он живет один, страдая по леди Жанне. Надеюсь, что приход Элен в его жизнь станет началом нового пути Йоханнеса, который он пройдет с ней.
– Да, уже полгода он живет с Элен, сбежавшей с собственной свадьбы. Не думаю, что он взял ее вместо прислуги, ведь скорое рождение ребенка Элен – вполне весомый аргумент в пользу Ландыша. Да и не поедет он никуда – Йоханнес сказал, что останется с Артуром в Мэринг-Лайне. В начале июля второй этап конкурса юных виолончелистов – Йоханнес должен быть с ним.
На самом деле вера Ильмари, Элиаса и их жен в то, что Йоханнес наконец-то сбросил с себя траур, открыв сердце для новой любви, была ни чем иным, как иллюзией. Артур, счастливый от того, что его отец теперь не одинок, успокоился тем, что у него скоро родится брат или сестра, и отныне у них будет самая настоящая семья. И только Йоханнесу и Элен была известна вся правда.
Все случилось в январе этого года. Йоханнес, как обычно вернувшись из поездки, заметил, что Элен необычайно печальна. Он, конечно же оставшись равнодушным, провел этот вечер с Артуром. Ему не было дела до приятельницы, которая скоро устроится на работу и снимет собственный дом. И лишь в первом часу ночи, когда сын отошел ко сну, Йоханнес спустился вниз, чтобы выпить на кухне чаю и тоже лечь спать. Там его ждала Элен. Она, подняв на него глаза, полные слез, проговорила:  «Йоханнес, дорогой, у нас проблемы…»
– Быть может, проблемы у тебя, а не у меня? – предположил он. – Почему-то мне кажется, что у нас с Артуром все в порядке.
– Да, ты прав, проблемы у меня у одной, – согласилась Элен, на душе которой от этого легче не стало. – Знаешь, у меня будет  ребенок.
– Второй раз в жизни слышу это в свой адрес, – улыбнулся Йоханнес. – Но только сейчас совсем иной случай. Джонатан его отец, верно?
– Да, – проговорила Элен, потупив взгляд. – Когда я отреклась от Джонатана у алтаря, я думала, что мой отказ окончательно порвет все мои связи с ним. Но я была слишком наивна…
– И что собираешься делать? – спросил серьезно он.
– Я не знаю, Йоханнес… – женщина была в отчаянии. – Кроме того, что писать романы, я ничего не умею. Мое образование мне не пригодится здесь – никому не нужны филологи. В скором времени я надеюсь устроиться с ресторан Джорджиньо на Литейной – говорят, ему нужны официантки. Попытаю судьбу там, а дальше будет видно.
Йоханнес заподозрил, что дело запахло жареным. Как бы не села ему на шею эта Элен со своим чадом. Он хотел снять ей дом и нанять пару слуг, чтобы они смогли обслужить ее тогда, когда Элен не сможет позаботиться о себе сама. Но гордая женщина не приняла такого дара и поспешила найти работу, как ей казалось, по способностям. Взяв в долг у Йоханнеса денег на то, чтобы снять домик на Пролетарской, она стала работать продавщицей в обувной лавке. Только вот дела там как-то сразу не заладились, и Элен, накрутившей долгов по продажам, пришлось вернуться к другу. Йоханнес тогда сказал: «Ладно, великий счетовод, оставайся у меня. В доме много места. Сейчас не то время, когда тебе надо работать. Живи пока здесь, а потом я тебя куда-нибудь пристрою».
Они долго скрывали от семей Ильмари и Элиаса положение Элен, но правда однажды всплыла наружу.  Артур, зная, что у Элен скоро родится маленький, подумал, что она решила занять место его покойной матери рядом с отцом. В один из вечеров мальчик подошел к Йоханнесу и серьезно спросил:  «Ты любишь Элен? У меня будет брат или сестра, да?» Конечно же, объяснять ребенку все тонкости этой запутанной истории, смысла не было – Артур, в силу своего юного возраста все равно бы ничего не понял. И Йоханнес решил слукавить, о чем потом сильно пожалел.
– Да, мой мальчик. Я люблю ее, и скоро ты станешь для кого-то братом, – ответил он.
Все это было на глазах у Элен, и наивная женщина решила, что Йоханнес сказал это серьезно. Она уже не думала о том, что когда-то ей придется покинуть этот дом. Вопреки ожиданиям Йоханнеса, Артур принял эту весть слишком близко к сердцу.
– Ах, отец! Наконец-то у нас будет настоящая семья, а не ее жалкое подобие! – воскликнул мальчик, заключая в объятия поочередно то Йоханнеса, то Элен.
Конечно же он поделился прекрасной новостью со своими братьми, а те, в свою очередь, радуясь за своего дядю, решили осчастливить и его брата – своего отца. Ну, а Ильмари в тот же день рассказал об этом Элиасу. Йоханнес серьезно забеспокоился, когда братья стали его поздравлять и ждать приглашения на свадьбу.  «Чертов идиот! Что же я натворил?!» – думал Йоханнес. Он окончательно запутался в себе. Ложь, выскочившая из его уст однажды, пустила корни и разрослась, подобно дикому цветку. Может, сказать братьям все, как есть? Нет, не стоит. Об этом может узнать Артур. Он очень огорчится, когда узнает, что Элен не может стать для него матерью. Пусть пока все идет своим чередом, а потом, быть может, проблема разрешится сама собой.
В это время Артур переживал дух соперничества. Он по страстному желанию своего учителя принимал участие в конкурсе юных виолончелистов. Артуру доводилось соревноваться с кем-то и раньше. Началось все с тех времен, когда они с отцом переехали в Мэринг-Лайн. В Доме Изяществ мальчик зарекомендовал себя как способный ученик, и учителя взялись за него. Сначала он участвовал в конкурсе-смотре музыкантов Мэринг-Лайна. Но там Артур уступил победу студенту музыкального колледжа, заняв только второе место. Потом он соревновался с виолончелистами Мэринг-Лайна и окрестностей, где обошел юную Элизу, став победителем. Артур долго сожалел по этому поводу.  «Девочка… Она же девочка, а я, как благовоспитанный юноша, должен был ей уступить. Девочкам нужно уступать». Но Йоханнес утешил его тем, что это конкурс, а в нем, как и в любом другом состязании, должнен быть победитель и проигравший.
За время, прожитое в Мэринг-Лайне, Артур состязался с братьями по смычку не раз. Бывали сокрушительные фиаско, заставляющие опускать руки, случались и взлеты, поднимающие его самооценку до небес. И вот теперь Артур участвует в серьезном соревновании, где его соперниками являются музыканты до двадцати лет, которые съедутся в Лондон со всех сторон королевства, чтобы дать жару, отыграв свою программу на виолончели перед огромной публикой и авторитетным жюри. Он уже прошел первый отборочный тур и вышел во второй. Его участие в этом конкурсе когда-то было под угрозой из-за страстного желания Йоханнеса пробить дорогу своему сыну на поприще иллюзий. После блестящего шоу в Детройте в содружестве с Гарри Гудини братья окончательно вышли из забвения. Теперь только отшельник, живущий в лесу, мог не знать «тех финнов, которые до войны выступали с Баркером». Йоханнес постоянно возил с собой Артура в разные города, заставляя его выходить на сцену со своими кузенами вновь и вновь.  «Твоя музыка не принесет тебе славы и денег, – говорил Йоханнес. – Мы не сможем тебе помочь в становлении блестящей карьеры музыканта. Но наша фамилия сделает тебя знаменитым иллюзионистом. Поэтому, если хочешь жить в достатке и быть уважаемым человеком, слушай нас, а не своих учителей из Дома Изяществ».
Артур, боясь ссоры с отцом, повиновался, пропуская занятия музыкой. Он уподобился Эйно и Пертту, которые появлялись в школе два раза в месяц, чтобы получить задание и сдать его в готовом виде. Он совершал успехи в делах иллюзий, но был несчастен. Йоханнес, конечно же, все понимал, но действовал так для его же блага. В музыке у Артура нет поддержки, и он рискует пойти по ложному пути, став заурядным виолончелистом. Но однажды на пороге его дома появился господин Сорокер, старый и бедный еврей, преподающий в Доме Изяществ.
– Мистер Ярвинен? – спросил виолончелист, обратившись в Йоханнесу. – Это ведь вы отец Артура, да?
– Ну, было дело, – проговорил Йоханнес как всегда в своей манере. – Вы на цыгана не похожи, а Артур больше ни с кем не дружит… Кто вы?
– Я его учитель по специальности, Адам Сорокер, – представился музыкант. – Артур уже два с половиной месяца не появлялся в Доме Изяществ. В чем дело? Он не мог сам бросить музыку. Вы запретили ему?
– Я не тиран, чтобы что-то запрещать своему ребенку, – ответил Йоханнес. – Просто мне пришлось ограничить его занятия на виолончели, поскольку они вредят нашему семейному делу.
– Я знаю, вы и ваши братья довольно известные фокусники. Но это не дает вам права ломать судьбу своему сыну, – убеждал его Сорокер. – Артур, я уверен, не питает особой симпатии к фокусам. Я давно знаю его, и мне известна его страсть к музыке и желание стать успешным виолончелистом. Мистер Ярвинен, позвольте ему заниматься тем, чему он хочет посвятить свою жизнь.
Йоханнеса больно задели слова о том, что он, якобы, ломает Артуру судьбу. С чего старик взял, что Йоханнес вредит ему? Он, напротив, делает все, чтобы обеспечить сыну блестящее будущее. И вообще, какого черта он пришел сюда его воспитывать?!
– Мистер Сорокер, вам не кажется, что вы лезете не в свое дело? – спросил Йоханнес, изменившись в голосе. – Наверное, мне лучше знать, чем должен заниматься мой сын.
– Возможно, – согласился старик. – Я только лишь скажу, что у Артура талант, и вы можете его загубить. Я, пожалуй, пойду. Вы передайте Артуру, что мы все его очень ждем в Доме Изяществ.
Первое время Йоханнес негодовал. С какой это стати наглый еврей заявился к нему в дом, чтобы указывать ему на несуществующие ошибки в воспитании ребенка? От злости он даже хотел и в самом деле запретить Артуру посещать Дом Изяществ. Но Йоханнес, будучи человеком слишком мягким, вскоре пришел к выводу, что, быть может, иллюзии – это и в самое деле не для Артура. Быть может, в нем и правда талант? Йоханнес вспомнил себя в юности. Он уже почти забыл, как тяжело ему было работать в театре. Йоханнес, несмотря на то, что учился сейчас в Академии театрального искусства, понимал, что он –иллюзионист, а не актер. Наверное, у Артура так же не идут ноги на сцену, где он показывает чудеса, как в свое время они не шли у Йоханнеса, когда надо было представлять публике очередной спектакль. Что ж, конечно обидно, что столько сил затрачено впустую, но сердцу не прикажешь, и Артур однажды взбунтуется и бросит им вызов, когда предпочтет иллюзиям виолончель. И они с братьями и племянниками неприменно потерпят поражение.
– Знаешь что, Артур… – проговорил Йоханнес накануне очередного отъезда.
– Что, отец? – спросил мальчик, подняв на него глаза. – Я должен удивить и красиво подать свой трюк?
– Нет, ты должен остаться дома с Элен и виолончелью, – ответил Йоханнес. – Если ты и в самом деле не хочешь быть иллюзионистом, то и не нужно. Занимайся тем, что тебе по душе.
– А как же дядя Ильмари и дядя Элиас? Они никогда мне не простят…
– Ты не должен быть рабом семейного дела, – сказал Йоханнес. – Если Эйно и Пертту любят наше искусство, то они охотно стараются стать нашими преемниками. Ты не должен плыть против течения. Я разрешаю тебе вернуться к своему прежнему делу. Я желаю тебе счастья.

Глава 59

Мама для Артура

– Посмотри, как здесь стало уютно! – воскликнула Элен, поднявшись с Артуром на второй этаж. – Да твой отец настоящий волшебник!
– Он иллюзионист, а волшебники – рабочие, нанятые им, – разъяснил Артур, оглядев детскую. – Что ж, куплена колыбель, поклеены голубого цвета обои на стенах, окна украшены розовыми портьерами. Теперь твой выход – со дня на день я жду сестренку. Назовем ее Хельгой, как любят финны давать имя девочкам.
– А ты не думаешь, что у тебя может родиться брат?
– Нет, – уверенно сказал Артур. – Все приметы указывают на то, что у вас дочь. Да и чувствую я, что больше двух братьев у меня не будет.
– А почему Хельга? – спросила Элен. – Я думала, что вы с отцом захотите назвать ее Жанной.
– Давай не будем о маме, – попросил Артур, смутившись. – Пусть это имя останется за ней.
Йоханнес испытывал нечто, похожее на феномен дежавю. Все это уже было с ним двенадцать лет назад… Тогда он так старательно обустраивал детскую комнату в домике на берегу лагуны Рыбака. Незадолго  до рождения сына Йоханнес прогуливался с его матерью по саду. Сейчас же он выходил во двор с Элен. Много лет назад Йоханнес платил деньги доктору Хоскинсу за то, чтобы он наблюдал за здоровьем Жанны, теперь же этот доктор приставлен к Элен… Время продолжает свой бег, боль от потери близких притупляется, но память порой мешает обрести счастье вновь. Поэтому Йоханнес, позволивший Элен дать свою фамилию ее ребенку, так и не смог проникнуться к ней любовью за те полгода, которые жил с ней. Он водил за нос всех людей, окружающих его, начиная с Артура, заканчивая Элиасом. Близкие думали, что Йоханнес наконец снял с себя этот обет безбрачия, отпустив ту, которая покорив его однажды, паразитировала в сердце Йоханнеса даже спустя восемь лет после своей смерти. Элен растаяла от его заботы о ней. Убежав от Левиадока, она думала, что обрекла тем самым себя на нищету и одиночество. Но ее приютил Йоханнес сначала на время, а потом навсегда. Ведь он сказал, что она может оставаться здесь до тех пор, пока не захочет сама покинуть его. Но Йоханнес, наверное, догадывается, что Элен никогда не захочет расстаться с ним. Надо понимать, что он хочет создать с ней семью.
Если бы только они могли читать мысли друг друга! На самом деле Йоханнес, как и прежде, не собирался ни с кем создавать семью. Он уже прожил в браке несколько лет, и ему однозначно этого хватило. Йоханнеса загнало в тупик его же милосердие. Он приютил Элен на несколько дней, а она, похоже, решила задержаться здесь на всю оставшуюся жизнь.  «Зачем я ляпнул Артуру, что люблю ее? – думал Йоханнес. – Зачем солгал? Кому сделал хорошо? Всем, кроме самого себя».

В один из ненастных дней,  когда небо было затянуто серыми тучами,  и время от времени шел дождь, Йоханнесу стало и вовсе невозможно находиться дома.  Он наблюдал картину семейного счастья и домашнего уюта: Элен напекла без повода имбирных пряников и кормила ими с рук Артура. Мальчик был рад купаться в женской ласке. Она гладила его волосы, а он сжимал в своих детских ручках ее руки. Элен говорила с ним так ласково, будто Артур приходится ей родным сыном. Конечно, Йоханнес в глубине души был счастлив от того, что его ребенок нашел родственную душу в лице Элен и впустил ее в свое сердце… Но ему было так больно от того, что сейчас его сына ласкает чужая женщина, а не родная мать. Прошло много лет с тех пор, как умерла Жанна, а он до сих пор не мог смириться с этим. Йоханнес давно привык к тому, что ее нет рядом с ним, но что-то все равно мешало ему начать новую жизнь. Быть может, он просто боялся перемен?
Йоханнес решил выйти на улицу и развеяться. Возможно, это поможет ему привести в гармонию свои мысли, которые метались от нынешнего к прошлому и обратно. Элен…  Зачем она появилась на его пути? Для чего так бесцеремонно влезла в его жизнь, и как теперь от нее избавиться? Она ведь ему совсем не нужна. Он понимал, что назад дороги нет. Да, конечно можно объяснить Элен, а так же всем своим близким, что они его неправильно поняли. Надо признаться, что он никак не причастен к тому, что на Элен свалилось такое счастье в лице еще неродившегося младенца. Только вот братья решат, что он хочет бросить женщину с его же ребенком на руках.  Их мнение о Йоханнесе изменится в худшую сторону. Элен, конечно, все поймет. Но Артур… Он будет убит этой новостью. Йоханнес постоянно вспоминал о Жанне и мысленно обращался к ней:  «Где же ты, милая?  – думал он сейчас, блуждая по пустынной улице. –  Почему ты больше не приходишь ко мне? Зачем я отказался от своего дара… Уж лучше видеть как и прежде, мертвых, чем страдать, видя лишь живых…»
Эта скорбно-молчаливая, печальная прогулка, ворошащая события давно минувших лет, закончилась лишь тогда, когда время приблизилось к закату. Йоханнес вернулся в дом и обнаружил, что домочадцы уже легли спать. Сам он в эту ночь заснуть не смог. Эти воспоминания, мысли, смятения… Они не давали ему покоя.
***
А четветого июля оправдались ощущения Артура. Элен благополучно родила ему сестру. Он увидел Хельгу лишь на следующее утро, когда отец позволил ему пройти в комнату Элен.
– Я так рад за нас всех, – признался мальчик. – Спасибо тебе, что ты появилась в нашей жизни. А она очень похожа на тебя, – проговорил Артур, взглянув на девочку. – Хельга так же прекрасна.
– Спасибо, Артурри. Я тоже рада, что оказалась рядом с вами, – проговорила женщина.
– Элен… – произнес мальчик и задумался, после чего робко спросил:  «А можно я буду называть тебя мамой?»
Услышав это, Элен не смогла сдержать слез. Ее полюбили в этом доме, она нужна им… Бедняжка Артур, видевший смерть матери, тоже имеет право на счастье. Так пусть же он обретет его. Элен сделает все, чтобы дать Артуру ту любовь, которой не успела его обеспечить Жанна.
– Да, конечно, мой мальчик, – позволила Элен. – А я, в свою очередь, буду любить тебя, как и Хельгу, сынок.

 

Глава 60

Разобраться в себе

Несколько дней после рождения Хельги тот, который приютил ее мать, ощущал, как боль терзает его душу. Йоханнес испытывал доселе неизведанное им чувство: он был не рад тому, что его дом вновь наполнило благополучие и присутствие новой жизни. Казалось бы, что может быть лучше: подрастающий сын, искренне проникшийся любовью к женщине, вошедшей в их дом и принявший ее дочь, уютный коттедж на берегу холодного моря, блестящая карьера. Но Йоханнес, который был вечно чем-то недоволен, мучал себя осознанием того, что совершенно не любит ни Элен, которая как-то внезапно вошла в его жизнь, ни уж тем более, чужого ребенка. У него есть сын, родная кровь, и он любит Артура.   Элен для Йоханнеса – это омрачившее его жизнь недоразумение. Конечно же, ему было искренне жаль Хельгу, которая из-за глупости матери обречена жить, не зная родного отца. Но причем тут Йоханнес? Он не уводил ее у Джонатана, это она с чего-то взяла, что нужна ему.
Но в одну из бессонных ночей Йоханнес подумал о том, что отнять Элен у Артура, который с недавних пор стал называть ее мамой, было бы слишком жестоко по отношению к ребенку. Мальчик едва стал забывать Жанну, о которой в былые времена постоянно спрашивал, он обрел новую мать, которая готова его любить так же, как его любила прежняя, родная. И что же? Йоханнес, не желающий подпускать к себе другую женщину, просто выгонит ее из дома, разлучив с Артуром? Он же не эгоист… Но с другой стороны, как ему жить с той, к которой он равнодушен? Элен стала его раздражать. Как Йоханнесу выдержать ее пребывание рядом с ним, угрожающее стать постоянным?
Он должен о многом подумать. Йоханнесу нужно одиночество. Его можно достичь лишь полным отрешением от прежнего уклада жизни.
Повинуясь велению сердца, он в третьем часу ночи собрал вещи, которые пригодятся ему в скором будущем, и двинулся в путь. Йоханнес еще не решил, куда ехать, но подумал, что надо отправиться подальше. В Финляндию? Нет, это уж слишком далеко. В Дрим-Таун? Нет, когда братья станут его искать, они неприменно нагрянут туда, зная о его связях с городом. Можно уехать в деревеньку Клин Ривер – о ней его близким уж точно ничего неизвестно.
«Артур, мне нужно срочно уехать. Я не с братьями, поэтому если они вдруг потеряют меня – не беспокойся. Со мной все в порядке. В Лондон для участия во втором туре конкурса тебя отвезет либо Лилия, либо Кертту – я с ними поговорю. Деньги я вам оставил – думаю, этого хватит, чтобы вам жить без меня. Не скучай, когда-нибудь я вернусь. Я люблю тебя,» – Йоханнес, начертав послание на листке календаря, положил его под подушку Артура, когда тот крепко спал.
Он осторожно прикоснулся губами к его щеке, боясь разбудить, и, взглянув на него в последний раз, ушел из дома в ночь.
Перед тем, как продемонстрировать родным фокус с собственным исчезновением, он заехал в Грин-Хилл. Найдя на улице Кромвеля дом Кертту и Ильмари, которые совсем недавно вернулись из Финляндии, путешествуя с семьей Элиаса, Йоханнес постучался в двери их дома. Как и предполагал Йоханнес, Ильмари и его сыновей дома не оказалось – они были в Лиственной пустоши с Элиасом, работая в мастерской над созданием новых и починкой старых иллюзионных аппаратов. Дверь ему открыла Кертту, которая до прихода деверя была занята приготовлением обеда.
– Я думала, что ты с братьями, – сказала Кертту, увидев Йоханнеса. – Минут пятнадцать назад уехали мои сыновья с Ильмари. Не было и семи,когда они встали и собрались в Лиственную пустошь.
– Кертту, я пришел, чтобы попросить тебя… – проговорил Йоханнес. – Это очень важно.
– Да, я слушаю, – с готовностью ответила женщина.
– Девятого числа Артур должен ехать в Лондон. Ему предстоит выступить на сцене Дворца искусств со своей программой. В полдень уже надо быть там. Ты не могла бы сопроводить его?
– А, я знаю, в этот день вы с братьями едете в Норфолк, и ты не сможешь с ним быть, – сказала Кертту, решив, что Йоханнес не может поменять свои планы. – Хорошо, я отвезу его. Чего не сделаешь для любимого деверя и племянника.
– Спасибо большое, Кертту, – поблагодарил ее Йоханнес и откланялся.
Кертту и Йоханнес снова стали друзьями, будто и не было того года, в который он не подпускал ее к племянникам. Женщина уже давно искупила перед Ярвиненами свой грех предательства. Она перестала быть врагом для Ильмари, и, следовательно, для его братьев.
Он снова вернулся в Мэринг-Лайн на поезде, идущем из Грин-Хилла. Теперь Йоханнес пересел на поезд Мэринг-Лайн – Глазго, который унес его в небольшой Ривер Таун. Оттуда на такси он добрался до Клин Ривера. В тот же день Йоханнес снял бунгало, что расположилось на берегу реки. В первый день он предпочел просто лечь на мягкую постель и заснуть беспробудным сном.
Одиночество еще сильнее обостряло страдания и пробуждало воспоминания. Но почему даже спустя много лет Йоханнес не может отпустить умершую жену? Да, его любовь к ней умерла в тот день, когда душа Жанны отлетела к небу. Теперь уж точно он не скажет, что любит ее. В этом случае уместно говорить лишь в прошедшем времени. Но Йоханнес не мог забыть те четыре года, которые он провел вместе с ней. Он помнил тот день, когда осознал, что пробежала между ними искра, как будто это произошло сегодня утром. Йоханнес вспоминал себя, страдающего от запретной любви. А как он решил игнорировать этику семьи, мечтая покорить ее? Время от первого поцелуя до ночи, разрушившей между ними преграду в виде принадлежности Жанны к его брату… Постыдное клеймо любовников и разоблачение, счастливый исход у алтаря и рождение сына. Безоблачная, наполненная гармонией и благополучием семейная жизнь и внезапная смерть… Он мысленно проводил параллели между Элен и Жанной, повинуясь какому-то непроизвольному инстинкту. Элен талантлива и красива, она, похоже, любит его не меньше, чем когда-то любила Жанна. Иначе, зачем ей было бежать с собственной свадьбы и признаваться ему в любви? Жанна… Да, а чем лучше была Жанна? Она была так же красива, а насчет таланта… Жанна не была творческим человеком, зато она могла чувствовать людей – это тоже своего рода талант. Да и не при чем тут способности. Главное, что обе женщины питали к нему теплые чувства. Только вот он любил одну и не мог полюбить другую. В этом дело. И вообще, нет ничего сложнее в этой жизни, чем сама жизнь.
«Напиться, что ли?  – подумал про себя Йоханнес, так и несумевший разобраться в себе. –  Да, мистер Ярвинен, давайте сбегаем за две мили от сюда и закупимся в Ривер Тауне хорошим виски на случай тяжелых мыслей… И к черту всех! Есть только я и… Одиночество».
Залить в себя бутылку-другую крепкого было самым верным решением на данный момент. Такова уж была его природа: если ему было слишком тяжело, он предпочитал просто отключить свое бытие, забывшись в пьяных грезах. В Йоханнесе происходило противостояние двух сил – разума и чувств. Умом он понимал, что настало время для движения вперед. Йоханнес слишком долго носил траур, ему пора надеть белые одежды как на стан, так и на душу. Йоханнесу недавно исполнилось тридцать два года – люди в это время обычно исправляют ошибки и восполняют трагедии своей юности, обретая заново счастье. Артуру нужна семья с отцом и матерью, а не с вечно скитающимся родителем, который только и знает, как оставлять его дома одного.  «Начни уже нормально жить, вдовец,» – шептал ему разум. А чувства шли в атаку, не давая разуму прорвать их оборону в виде памяти. Стоило только Йоханнесу вспомнить женщину, пленившую однажды его сердце, как все здравые суждения вылетали из его головы. Жанна… Вообще, Йоханнес испытывал чувство влюбленности и до ее прихода в свою жизнь. Впервые он влюбился тогда, когда встретил красавицу – Кейт. Только вот она, судя по всему, не очень затронула струны его души, раз Йоханнес так быстро расстался с ней. Но Жанна сделала Йоханнеса своим вечным рабом. Она покорила его однажды и навсегда.
Все время, пока Йоханнес жил в Клин Ривере, он надеялся, что умершая супруга, наблюдая за его страданиями с границы сакрального и реального, смилостивится и даст знать о себе, как раньше. Но Жанна не пришла в ночи невидимкой и не явилась в его грезы. В последний раз она приходила к нему еще во время войны, когда Йоханнес лежал в коме после удара молнии, угодившей в него. Тогда она простилась с ним на всю оставшуюся жизнь Йоханнеса и велела ему учиться жить без нее. Значит, Жанна больше не придет даже в его сны… Ему остается только утешаться своими визитами на ее могилу.
«Забери меня к себе, Жанна…  – произносил в мыслях Йоханнес. –  Все эти чертовы годы я видел жизнь лишь в темных тонах, без любви и твоего тепла. Я уже не в состоянии кого-то полюбить, я утратил эту способность. Артур уже не маленький, он сможет обойтись без меня. Я больше не могу так жить… Я хочу умереть…»
Но ненавидеть эту жизнь слишком просто. Труднее ее любить. Только к октябрю Йоханнес понял, что готов вернуться к людям, к обыденности. Он осознал, что эти внезапно одолевшие его страдания и воспоминания рождены страхом перед новой жизнью. Судьба дала ему шанс разорвать эти путы одиночества, которые на много лет остановили предписанное Йоханнесу течение жизни. Он, даже если не сможет полюбить Элен, сделает счастливым Артура и бедняжку Хельгу, которой суждено расти, не зная родного отца. Кому, как не Йоханнесу, понять малютку, ведь он тоже не помнил того, кто дал ему жизнь. А счастье ближних – это зачастую собственная жертва. Что ж, Йоханнес, пожалуй, готов пожертвовать собой на благо сына. Наверное, Жанна бы это одобрила…

Глава 61

Бесы струн

– Ах, отец, ты меня так еще никогда не будил… – произнес Артур сквозь сон, не открыв покамест глаза. Он чувствовал, как Йоханнес, склонившись над ним, целовал его в кончик носа, щекотя при этом своими волосами лицо Артура.
– Я так похожа на мужчину? – спросила, усмехнувшись, Элен. – Просыпайся, сынок. Нельзя так долго спать – ты же совсем не видишь утра.
– А где же он? – спросил, оглядевшись, Артур. – Сегодня, вроде бы, никаких шоу не намечается… А сессию в Академии отец сдал в конце июня…
– Не знаю, когда я проснулась в семь часов утра, его уже не было, – ответила Элен. – Быть может, уехал к братьям? Возможно, возникли неотложные дела…
– Что это? – проговорил Артур, увидев, как из-под его подушки высунулся листок от календаря.
Он, пробежав глазами по строчкам, написанным родной рукой, около минуты молчал, не в состоянии вымолвить и слова. Потом, собравшись с силами, Артур произнес:  «Похоже, нас с тобой бросили…»
– Как? – Элен в изумлении округлила глаза, после чего, взяв из рук Артура послание, тоже прочла его.
Да, и в самом деле это был почерк Йоханнеса, который она знала, как никто другой. Он писал, что ему нужно уехать, причем на неопределенный срок. Элен ощутила, как полоснуло ее душу лезвие разочарования. Йоханнес был ласков в своем послании с Артуром, он написал, что любит его. Но не написал и строчки о ней. Как будто Элен здесь и не живет вовсе…  «Наверное, Йоханнес не готов связать себя узами семьи, и мы с Хельгой ему не нужны. Однозначно, он сбежал, стремясь к уединению и избавлению от совершенно не нужных ему хлопот…» – думала Элен. Но как же то, что Йоханнес говорил? Он же сказал, что любит ее, уверил Артура, что Хельга – его родная сестра. Позволил дать ей свою фамилию… Что это все значило? Или что-то смутило его и заставило отречься от своих уже совершенных поступков?
Несколько дней Артур и Элен пытались сохранять спокойствие. Она была уверена в том, что Йоханнес, на самом деле, уехал в Лиственную пустошь, а сам написал, что он не с братьями, чтобы Элен не искала с ним встреч. Но вечером восьмого июля в Мэринг-Лайн приехала Кертту. Элен тогда впервые увидела ее вживую, ведь им до сих пор не довелось встретиться, хоть Артур и Йоханнес рассказывали ей о Кертту, жене Ильмари.
– Ах, вот ты какая, Элен, – улыбнулась ей Кертту. – Красивая. Йоханнес знает толк в женщинах. Примите мои поздравления – я знаю, что на этой неделе у вас родилась дочка.
– Спасибо, леди Кертту, – Элен ответила ей на ее улыбку. – Да, как видите, я еще совсем слаба. Вам нужен Йоханнес?
– Мне нужен Артур, – сказала Кертту, обратившись к стоящему рядом племяннику. – Собирайся, Артурри, поезд из Нью-Роута в Лондон едет в полночь, а нам еще нужно добраться до туда.
– Значит, это ты меня туда повезешь? – Артур спросил, чтобы убедиться в очевидном.
– Конечно, ведь твой отец едет вместе с моими сыновьями и своими братьями в Норфолк. Дядя Ильмари уехал, ведь уже завтра вечером шоу. Йоханнес, конечно же, с ним.
– Только, вот, Йоханнес внезапно исчез позавчера, оставив записку, где сообщил, что он не с братьями, – проговорила Элен, забеспокоившись.
– А с кем же? – удивилась Кертту. – Я думала, что сегодня они все встретятся в Нью-Роуте, как обычно, и продолжат путь вместе…
– Кертту, как только Ильмари вернется, вы дайте мне знать…– попросила Элен. – Если Йоханнеса с ними не было, то я боюсь, что ему может что-то угрожать. Адрес наш вы знаете, пошлите телеграмму.
– Да что с ним могло случиться? Я позавчера разговаривала с ним как раз насчет Артура, –сообщила Кертту. – Он просил меня отвезти Артурри в Лондон для выступления на сцене Дворца искусств. Я и решила, что сам он не может этого сделать, поскольку братья едут в Норфолк, а ты останешься с малюткой…
– Я готов, Кертту, – сказал Артур, успевший надеть дорожные одежды, взять с собой на смену костюм, в котором он отыграет свою программу, и, конечно же, мальчик не забыл и про виолончель. – Поедем же.
– Удачи тебе, Артурри! – пожелала на прощание Элен. – И счастливого пути.
Всю ночь, пока Кертту и Артур добирались до Лондона, проезжая с пересадками множество городов и населенных пунктов, он нервно перебирал листы, исписанные нотами. Конечно, повторить что-то при таком раскладе невозможно, но зато вполне реально убедиться в том, что ноты всех произведений его программы при нем. Артур думал только о музыке и об отце. Где же он теперь? Зачем уехал, оставив его в такой ответственный момент? От завтрашнего, вернее, уже от сегодняшнего выступления зависит его прорыв в третий, решающий тур. Там Артуру нужно превзойти самого себя, чтобы обеспечить себе будущее. Из трех сотен финалистов, которые останутся в третьем туре, выберут трех самых лучших музыкантов и дадут им возможность продолжить свое обучение в престижных колледжах по окончанию школ искусств и домов изяществ. Артуру нужна эта победа, ведь иначе он опустится в собственных глазах. Негодный сын, избравший путь музыки,  уже и так сделал больно отцу, предав дело всей его жизни. Наверняка, он досадил и своим братьям, а так же дяде Ильмари и дяде Элиасу, которые мечтали, чтобы Артур стал в будущем иллюзионистом. Мальчик терзал свою душу тем, что считал себя уродом в семье, нарушившим ее традиции. Победа тем более нужна ему хотя бы для того, чтобы показать родным, что если он бездарь в делах иллюзий, то хотя бы не обделен талантом в музыке.
– Волнуешься, да? – спросила вдруг Кертту.
– Конечно, ведь я еще никогда не выступал в Лондоне в качестве музыканта, – признался Артур. – Если бы отец был рядом… Мне было бы не так тяжело…
– Все будет хорошо, – уверила она, погладив его по голове.
Когда они прибыли в заветный город, было решено на несколько часов остановиться на постоялом дворе известных Николзов. Когда-то давно, еще в начале века, этот трактир принадлежал Эдварду Николзу, сыну Мэри Энн Уокер, которая прославилась, как одна из пяти жертв легендарного Джека Потрошителя. Эдвард умер много лет назад от чахотки и теперь трактирным двором заведуют его вдова Нелли и приемный сын.
– Быть может, пообедаем? – предлагала Кертту племяннику, когда они устроились в одной из комнат. – Ты, наверное, голоден…
– Нет… Мне нужно все повторить, – говорил Артур, не отрываясь от виолончели.
В полдень они уже были во Дворце искусств. В репетиционном зале Артур, уже одетый, как подобает настоящему классическому музыканту, лихорадочно прогонял все пять произведений из своей программы. Кертту лишь оставалось молиться за благополучный исход этого предприятия.
Он выходил на сцену пятнадцатым по счету. Артур чувствовал, как холод пробегал по его спине, а страх сводил конечности. С раннего детства он представал перед публикой, но рядом с ним были родные люди – отец, братья, Ильмари и Элиас… А теперь лишь Кертту в зрительном зале и он с виолончелью. Увидев перед собой зал, переполненный людьми, и членов жюри в первом ряду, Артур мысленно сказал сам себе: »Все в порядке, Артурри… Давай считать, что за кулисами наш папа, а ты здесь для того, чтобы показать очередной фокус…» Он, сконцентрировавшись на своей программе, взял в руку смычок и коснулся им струн. Первой была исполнена «Соната a-moll»  английского композитора Дженсена Уорнера, состоящая из трех частей. Потом Артур сыграл «Куранту» из «Сюиты для виолончели» самого Иоганна Себастьяна Баха. Конечно же, он не мог не исполнить «Жалобу Ингрид» из «Пер Гюнта», написанную его любимым композитором Эдвардом Григом. И еще «Половецкие пляски» из оперы «Князь Игорь» русского композитора Бородина, а так же «Норвежскую балладу» как ни странно, написанную шотландцем Малькольмом Атоллом. Играя коду, Артур с облегчением подумал: »Еще пять тактов и все… Я пойду к Кертту…» Артур хотел уйти, едва закончив, но его, как и всех участников, ожидали вопросы от жюри. Спрашивали, в основном, о предпочтениях в музыке. Артур уверенно отвечал на все вопросы.
Когда все, наконец, закончилось, он ушел за кулисы. Артур переоделся, уложил в чехол виолончель, и собрался уходить. Его отвлекла юная красавица, чем-то похожая на него.
– Ты здорово играешь, – сказала она, добродушно улыбнувшись. – Почти как я.
– До тебя мне еще расти и расти, – заметил Артур. – Во всех смыслах этого слова. Ты, наверное, уже давно закончила Дом Изяществ?
– Я уже заканчиваю музыкальный колледж и надеюсь выиграть гранд, чтобы поступить в консерваторию, – сообщила девушка. – Меня зовут Мэрилин, мне семнадцать лет.
– А я Артур… И я желаю тебе победы, – сказал он, слабо ей улыбнувшись. – Ну и себе, конечно же, тоже.
– Результаты объявят лишь девятого августа. В третий тур попадут самые лучшие, – сказала Мэрилин. – Надеюсь, что я еще увижу тебя.
– А я просто не прощаюсь. Уверен, что мы оба попадем в финал.
На том они и расстались. Артур вскоре забыл о случайной знакомой, а Мэрилин подумала о том, что этот мальчишка развит не по годам. В свои двенадцать она могла лишь мечтать о том, чтобы так владеть виолончелью.  «Наверняка учится в престижной Школе искусств…» – предположила девушка.
– Ты сыграл так, как наверное, играют лишь ангелы на своих арфах, – признала Кертту, встретившись с племянником. – Умница, я горжусь тобой.
– Я забыл целых два такта… – признался Артур.
– Этого никто не заметил, – сказала Кертту. – Поезд до Нью-Роута будет только завтра утром. Быть может, оставим виолончель в нашей комнате и погуляем по вечернему Лондону?
– Это можно, – согласился Артур. – Давай только сначала поужинаем – я ужасно голоден.
Кертту, ненадолго замолчав, проговорила:  «Быть Ярвиненом – значит быть гением. Такое ощущение, что всех мужчин вашего рода Бог поцеловал в руки. Твой отец, мой муж, их старший брат – все они талантливы в деле иллюзий. Йоханнес, к тому же, еще великолепный актер. Мои сыновья, похоже, унаследовали их дело. А ты играешь на виолончели так, словно по твоим струнам скачет бес. Верно, ваши предки были хорошими людьми, если так были вознаграждены их потомки».
– Прошлое нашей семьи, как я понял – дело темное,  – сказал Артур. – Но видит бог, что наше настоящее такое же светлое, как и наше будущее.

Глава 62

Отпушение прошлого

Тот октябрьский день был мрачным, но относительно теплым. Утром выглянуло солнце, однако, очень скоро серые тучи затянули небо и закрыли собой светило. Изредка моросил дождь, но земля оставалась сухой. Листья на деревьях неумолимо увядали, окрашиваясь в оттенки осени. Трава, некогда сочная и зеленая, стала грязно-желтой, как старая солома. В небе цвета пепла пролетали стайки птиц, покидающих полюбившиеся им за лето земли. И только чайки, эти противные птицы, летали над Северным морем, издавая свой клич, режущий слух. Чопорные леди надели плащи и кожаные сапожки, а джентельмены оделись в пальто и вместо трости взяли в руки черные зонты.
Пассажирский позд мчался, отбивая колесами четкий ритм. Рассекая воздух, железная машина стремилась в Нью-Роут. В восьмом вагоне, почти пустом, где было не более пяти пассажиров, ехал угрюмый Йоханнес. Он, укутавшись в черный плащ и склонив голову, смотрел куда-то в пустоту. Сегодня Йоханнес сожжет свой последний мост. За месяцы пребывания в Клин Ривере он сумел постичь глубины собственной души, вспомнить все и найти ответы на извечные вопросы, которые мучали его столько лет. Йоханнес наконец, нашел в себе силы, чтобы снять черные одежды и добавить немного света как в наряд, так и в душу. Он хотел избавиться от всего, что напоминало ему о прошлом: Йоханнес сжег плащ, подаренный ему еще Нелли Баркер, который он носил с юности. Взамен ему он купил новый плащ, идентичный прежнему. Он выбросил черные рубашки и купил белые, снял золотую серьгу и надел серебряную. Порывался даже остричь волосы, но вспомнив о том, что утратит вместе с ними и свою красоту, Йоханнес передумал. Он хотел выбросить кольцо, подаренное ему Жанной в день ее смерти. Она сама велела ему снять перстень тогда, когда Йоханнес решит, что пора уже забыть о своей любви к ней. Но рука не поднялась. Несмотря ни на что, облик Жанны упорно не хотел покидать его память. Он, хранивший столько лет ей верность, пустился во все тяжкие, надеясь перебить свою давнюю скорбь, утешившись в объятиях других женщин. Но ни одна не могла сравниться с Жанной. Йоханнес заливал черноту души реками виски, но это лишь усугубляло дело. Однажды, проснувшись утром рядом с молодой фермершей по имени Софи, Йоханнес вспомнил о том, что в Мэринг-Лайне его ждет сын, рожденный от той, которая, похоже, забрала его сердце к себе в рай, а грешное тело оставила мучаться здесь, на земле. Он нужен Артуру сейчас, Йоханнес должен вернуться домой. Кроме Артура в доме на Дак-Стрит его ожидает Элен, готовая любить Йоханнеса, каким бы он не был. И Хельга, которую Йоханнес должен полюбить так же, как и Артура, если он хочет обрести счастье вновь. Еще несколько дней Йоханнес провел в размышлениях и лишь сегодня на рассвете отправился в путь. Но прежде чем вернуться домой, ему необходимо побывать в Нью-Роуте, чтобы сходить туда, куда он больше никогда в течение оставшейся жизни не придет.
Когда Йоханнес подъезжал к Нью-Роуту, он увидел трактир господина Фицсимонса, стоявшего, как и прежде, у въезда в город. Теперь здесь была вывеска с другой фамилией… А раньше, еще в тысяча девятьсот девятом, трактир принадлежал старине Сэму. Йоханнес вспомнил, как проезжал мимо этого трактира в день, когда ехал со своей юной невестой в Дрим-Таун, чтобы плести там с ней уютное семейное гнездышко. На одно мгновение Йоханнесу показалось, что там, у каменной колонны на перроне, стояла женщина в сером платье Жанны. Но нет, это была совсем другая женщина, просто похожая на нее… Его любовь ушла в небытие, осталась лишь память, которую он пронесет через всю свою жизнь, даже если будет счастлив с Элен…
Купив в цветочной лавке букет белых лилий, которые при ее жизни он дарил Жанне, Йоханнес отправился на Роуз-Стрит. Отыскав на старинном кладбище гранитное надгробие с ничтожно-малым сроком ее жизни, Йоханнес возложил к нему цветы. Он склонился над ее могилой и, глядя на родное до боли имя на гранитной плите, подумал о чем-то своем. Йоханнес не разразился рыданиями, как прежде, и у него не было ощущения, что душу сжигает яд бесконечной боли. Он чувствовал опустошенность и легкую печаль. Элен, хоть так и не полюбилась ему, все же смогла немного потеснить Жанну в душе Йоханнеса. Мертвым место среди мертвых, поэтому пусть Жанна просто ждет его. А он еще жив и должен любить тех, чье сердце бьется.  «Я отпускаю тебя… Отпусти и ты меня,» – в мыслях проговорил он. В последний раз взглянув на ее вечное пристанище, Йоханнес ушел прочь. Отныне он никогда не придет на Роуз-Стрит, чтобы вновь предаться воспоминаниям у ее могилы. Йоханнес начнет новую жизнь, отпустив то, что было в прошлом.
Он решил заехать в Лиственную пустошь. Поезд в Мэринг-Лайн отправляется только через четыре часа, и Йоханнес подумал, что лучше провести это время с братом и племянницей, чем одному на вокзале. Но на пороге родного дома его встретила одна Лилия. Оказалось, что Ильмари и Элиас сегодня дают представление в Уэльсе.
– Йоханнес, боже мой! – воскликнула женщина, разведя руками. – Мы уж думали, что ты сгинул!
– С чего бы? – он старался быть веселым, но улыбка получалась натянутой, а смех каким-то искусственным. – Надеюсь, вы еще не начали делить между собой мое наследство?
– Где же ты был все это время? – спрашивала Лилия.
– Далеко, – Йоханнес решил не раскрывать всех своих тайн. – А почему вы с Анжеликой дома одни? Куда подевались Эллиоты?
– О, это во истину сказочная история, – говорила Лилия, наливая ему свежесваренного кофе.  – После расстроенной свадьбы лорда Дангариса они появились в Лиственной пустоши лишь однажды. Джонатан, от которого сбежала невеста, поспешил утешить себя другой женщиной. Угадай, кем?
– Неужели… – изумленно произнес Йоханнес, покачав головой.
– Да, да, этой счастливицей оказалась наша служанка голубых кровей Николь, которая гостила со своими родителями у них с самой осени, – рассказывала Лилия. – В феврале была помолвка, и Эллиоты приехали сюда, чтобы попрощаться и пригласить на свадьбу в марте Ильмари и Элиаса.
– И не побоялся этот Левиадок, что у него опять невесту из-под носа уведут… – усмехнулся Йоханнес.
– На самом деле, я была еще тогда уверена, что Элен наконец-то поймет, что по-настоящему достоин ее лишь ты, – проговорила Лилия. – Я так рада за вас. И за Эллиотов,  которые живут теперь в имении лорда Дангариса.
Вечером Йоханнес простился с Лилией и покинул Лиственную пустошь. Он уехал в Мэринг-Лайн в десять часов вечера. На Дак-Стрит Йоханнес оказался лишь только ближе к полуночи. Он тихо прошел в дом, открыв дверь собственным ключом. Элен, Артур и Хельга крепко спали в этот час и, конечно же, не услышали его. Йоханнес прошел в свою спальню и, не раздеваясь, упал на кровать. Он так устал, что не чувствовал собственного тела. Но сон пришел к нему ненадолго. Йоханнес очнулся в половине шестого, когда только занялась заря. Умывшись и переодевшись, он некоторое время погулял в саду у дома. Да, когда Йоханнес уезжал, ветви яблонь клонили к земле плоды, а теперь листья их пожелтели, и стали опадать… Он вернулся в дом и тихо прошел в комнату Артура. Мальчик безмятежно спал в своей постели. Йоханнес устроился в кресле, стоящем у изголовья его кровати и стал ждать, когда проснется Артур.
Пробуждение к его сыну пришло ближе к восьми часам. Тот, открыв глаза, хотел посмотреть, сколько времени и обернулся, чтобы взглянуть на циферблат часов, висящих над дверью. И сразу же Артур увидел того, по кому так скучал в его отсутствие.
– Отец! – воскликнул он, вскочив с постели и бросившись к нему. – Ты вернулся к нам! Пообещай, что больше никогда не оставишь нас…
– Здравствуй, Артурри, – поприветствовал он его. – Мне больше нет необходимости покидать вас. Я всегда буду рядом за исключением лишь тех дней, когда мне придется отлучиться из дома по работе или по учебе.
– Ты знаешь, папа, я ведь взял этот гранд! Слышишь? Я в числе лучших! – поспешил рассказать Артур. – Теперь я смогу обучаться в любом колледже мира, и у меня есть на это деньги! Я стану хорошим музыкантом!
– Я очень рад за тебя, – искренне сказал он. – Я верил в то, что тебе это по силам.
– Отец, ты прости, что я отказался быть иллюзионистом… Это правда не для меня, – сказал Артур, заглянув в его глаза.
– Я и не держал на тебя обиды, – признался Йоханнес. – Ты успешен в своем деле и счастлив, занимаясь музыкой – это самое главное. А иллюзии – мой удел. Так пусть же каждый идет по выбранному им самим пути.

Глава 63

Скандинавские воины

Ильмари и Элиас, едва узнав, что их пропавший брат объявился, решили повидаться с ним. Они подумали, что было бы неплохо погостить у него неделю, а потом, забрав Йоханнеса с собой, двинуться в сторону Саме-Тауна, где им предстоит выступить в рамках их иллюзионного шоу, основанного на сказках братьев Гримм. А заодно можно поздравить Йоханнеса и Элен с рождением дочери. Ильмари и Элиасу нетерпелось увидеть свою племянницу.
– Готов держать пари, что у нее серые глаза, как у Ландыша, – уверенно говорил Ильмари. –Посмотри, что я купил в подарок Элен.
– Да это ожерелье стоит больше нашего гонорара за выступление! – воскликнул Элиас, эмоционально ударив ладонью о ладонь. – Кертту тебе этого не простит.
– Я подарил ей такое же, только с рубинами, – улыбнулся Ильмари. – Элен теперь наша с тобой ятровь, а для родных не жаль никаких денег.
– Тогда я подарю Хельге золотую цепочку – пусть носит, когда вырастет, – решил Элиас – Надо будет наведаться в ювелирный магазин.
Братья Ярвинены решили не предупреждать Йоханнеса о своем визите – пусть это будет для него приятным сюрпризом. Они, конечно же, хотели провести эти дни с семьей брата и своими семьями. Поэтому в среду седьмого октября в Мэринг-Лайн отправились Эйно, Пертту, Кертту и Ильмари, а так же Лилия, Анжелика и Элиас.
Артур в это время был в лицее. Он, постигая сложные науки, упорно старался казаться равнодушным к происходящему. Его отношения с ровестниками были отвратительными, и во всем была виновата его гордость. Он не выносил того, что в коллективе одноклассников были лидеры, и поэтому Артур всегда плыл против течения. Поначалу ровестники проявляли к нему интерес, делали попытки сближения, но Артур не стремился к дружбе. А потом, поняв, что в их братстве объявился чужак, который, к тому же, превосходил их в учебе, одноклассники совершенно обозлились на него. Национальную рознь не искоренить. Шотландцы часто точат зуб на ирландцев, дразня их рыжими педди, чопорные англичане наезжают на шотландцев, зачастую считая их дикими. Но финн в шотландском городе – явление новое. Так почему бы не сплотиться, чтобы напасть на светловолосого мальчика?
– Ну что, Ярвинен, не жарко тебе здесь, в Шотландии? – ядовитым тоном проговорил Джон Тернер, обратившись к нему после урока. – В твоей Норвегии, наверное, так холодно, что ты никак не привыкнешь к теплу.
– Вообще-то Финляндия, – осторожно поправил его Артур. – И вообще я родился в Англии и провел здесь все время, пока живу на этом свете.
– Ты здесь чужой, но ведешь себя слишком уверенно, – заметил Джек Дункан. – Ты умерь свой пыл в учебе и не затмевай тех, кто живет здесь по праву.
– А волосы не пробовал стричь? – усмехнулся мальчик по имени Эрик, который был налысо побрит.
– Глядя на тебя, я не сомневаюсь, что ты уж точно пробовал, – съязвил Артур, унаследовавший от отца черту острослова.
– А ты точно не девчонка? – проговорил тот же Тернер, дернув его за волосы. – Полагаю, что тебе платье подойдет больше, чем брюки и жилетка.
– Будь я девчонкой, я бы никогда тебя не стал рассматривать, как будущего кандидата в мужья. И подругам бы посоветовал держаться от тебя подальше. Недостаток ума – черта отнюдь не положительная, – Артур понимал, что пора бы прикусить язык, но не мог удержаться от злых замечаний.
– Да что ты можешь, кроме того, как пиликать на своей виолончели! – воскликнул Эрик, замахнувшись на него. – Жалкое ничтожество. Если тебя ударить, то ты и сдачи дать не сможешь!
– А зачем делать поспешные выводы? – спросил Дункан, вдруг встав на сторону Артура. – Не проще ли вам сойтись в драке и решить, сможет он постоять за себя или нет?
Джек оказался подстрекателем, и Артур это понял. Боже, только не это. Сейчас эти идиоты поставят ему ультиматум, и Артуру придется пойти на первый в его жизни риск.
– Отличная идея, – проговорил Эрик, засучив рукава. – Значит, так. Завтра жду тебя на улице Ремесленников, на самой ее окраине. Приходи один, и я никого с собой не приведу. Посмотрим, каковы люди Севера в бою.
Артур возражать не стал, ведь если он откажется, то его ждут вечные насмешки, которых ему и так хватало.  «У меня есть один день, чтобы научиться драться…» – подумал про себя он.
Примерно за десять минут до приезда родственников, Йоханнес, ни о чем не подозревающий, собирался выпить кофе. Он предложил Элен составить ему компанию. Она с удовольствием сделала это, ведь чашка кофе – это отличный предлог, чтобы поговорить с глазу на глаз.
– Йоханнес… Быть может, ты скажешь мне, куда уезжал так надолго? И главное – зачем? –спросила его Элен, в тоне которой звучала неуверенность.
– Тогда я хотел о многом подумать и нуждался в одиночестве… – он старался увильнуть от ответа. – И вообще, зачем тебе все знать? То, что было – уже прошло.
– Просто я тогда подумала, что ты сбежал от нас, не желая обременять себя ответственностью за меня и мою дочь, – произнесла она.
– Ты думаешь, что я способен бросить Артура навсегда? – проговорил Йоханнес. – Но нет, его я никогда не брошу.
– А меня? – Элен так боялась, что он сейчас просто встанет и уйдет, не желая терпеть ее допросов.
Йоханнес недолго помолчал, думая, что сказать, а потом откровенно ответил:  «Я не знаю. Давай просто жить настоящим и не смотреть в будущее».
– Ясно, – Элен решила, что не имеет права устраивать ему скандал, ведь она в этом доме – никто. Пока Йоханнес не гонит ее из дома, они с Хельгой будут здесь жить. А потом будет видно. Но Йоханнес, к ее сожалению, совсем не похож на того, кто влюблен…  «Он просто в смятениях,» – подумала Элен и успокоилась, несмотря на тяжесть в сердце.
Напряжение, возникшее между ними, разрядили голоса за окном. Йоханнес, отодвинув шторку, посмотрел в окно и увидел множество родных лиц.  «Похоже, у нас гости,» – произнес он.
Семьи Йоханнеса, Ильмари и Элиаса расположились за большим дубовым столом на кухне. Элен угощала их тем, что было на полках кладовой, а к чаю подала вазу с мармеладными конфетами – их любил Артур, и поэтому сладкого в доме было всегда предостаточно.
– Надо признаться, что ваше присутствие принесло свет на нашу мрачную улицу, – говорила Элен, наливая заварку в чашку Кертту. – А то всегда одно и то же. То влюбленная девчонка спрыгнет с пожарной каланчи, то маньяк какой-нибудь объявится.
– Весело тут у вас, – усмехнулся Элиас.
– А где же Артурри? – спросил Ильмари, вспомнив о племяннике. – Сестричку его мы видели, а он все не идет.
– Он в лицее, – сказала Элен. – Скоро должен вернуться.
Артур появился на крыльце дома спустя несколько минут после того, как о нем вспомнил Ильмари. Он прошел в дом, и, заметив присутствие в нем многочисленной родни, зашел на кухню, чтобы поздороваться. Проведя некоторое время в окружении близких,  Артур откланялся, сославшись на то, что ему нужно выполнять домашние задания. Многие из присутствующих за столом заметили, что мальчик чем-то опечален и озабочен.
– Что это с ним? – спросила Лилия. – Надеюсь, вы не поссорились?
– Нет, он никогда не дает повода для ссоры… – проговорил Йоханнес, гадая, что же у него случилось. – Может, просто устал?
Весь день прошел в теплых беседах и построениях планов на будущее. Ильмари, Элиас и Йоханнес как всегда говорили о работе, женщины расспрашивали Элен об ощущениях после рождения первого ребенка, а Эйно и Пертту так и не решились зайти к Артуру – увидев его отрешенность еще днем, они решили повременить с предложением о прогулке.
– Знаете, меня в последнее время часто посещают воспоминания о Ювяскюля, – признался Ильмари. – Я вспоминаю эти живописные места, чистые озера, и чувствую, что мне слишком тесно здесь, в Великобритании. Мне так хочется вернуться туда, откуда однажды уехали наши родители…
– А я бы хотела вернуться в Эспоо, к матери, отцу и сестрам…  Этих редких посещений явно недостаточно, чтобы испытать счастье в полной мере, – говорила Кертту. – Правда, вернуться я бы хотела туда только при условии, что все вы будете рядом.
– Мысли о Финляндии меня посещают уже давно, – сказал Элиас. – Я вспоминаю свое раннее детство и чувствую,  что несмотря на всю прелесть Англии, Суоми все равно лучше. Это то, что называется памятью сердца.
– Мэринг-Лайн мне чем-то напоминает Ювяскюля, – признался Йоханнес. – Он такой же цветущий летом и холодный зимой. Здесь, как и в Ювяскюля, много воды. Я бы с радостью уехал на родину предков, но я не могу оставить всех вас здесь.
– Посмотреть бы на вашу легендарную Финляндию хоть одним глазом… – проговорила Элен.
Но она, видимо, не была услышана. Братья продолжали мечтать вслух.
– А давайте продадим дом в Лиственной пустоши, добавим денег и купим большое имение, где будем жить все вместе? – идея Ильмари казалась безумной, но он предложил ее шутки ради, не думая, что окружающие его поддержат.
– Это можно, – согласился Йоханнес. – Только давайте сначала прославимся на весь мир, как иллюзионисты, чтобы не стать неизвестными актерами театра в каком-нибудь Рессодене.
– Да, Ландыш прав, – признал Элиас. – Нам нужна почва, чтобы вернуться в Финляндию. Ведь там мы можем потерять все то, к чему столько лет стремились здесь.
Ближе к ночи Йоханнес решил заглянуть к Артуру, который целый день не выходил из комнаты. Он, символически постучавшись, тихо зашел к нему.
– Что случилось, Артур? Почему ты не с нами? – спросил Йоханнес, подойдя к нему со спины. Артур в это время смотрел в окно.
– Все в порядке отец. Только я хотел попросить тебя… – произнес нерешительно он.
– О чем?
– Научи меня драться, – заявление Артура явно обескуражило его отца.
– Да, у тебя все в порядке, только ты решил кому-то набить физиономию, – усмехнулся Йоханнес. – Рассказывай, что стряслось – я весь во внимании.
Артур решил, что секретов у него от родителя быть не должно, и рассказал отцу все, надеясь на помощь.
– Будь я твоей матерью, а не отцом, то я стал бы лить слезы, умоляя отклонить вызов, брошенный тебе, – сказал Йоханнес. – Но я не женщина, которая спрячет тебя за своей юбкой. У нас впереди целая ночь – утром ты будешь знать, как постоять за себя.
Йоханнес, недолго думая, отвесил сыну жесткую пощечину.
– За что, папа?! – произнес тот, жалобно взглянув на него.
– Ни за что, – сказал Йоханнес. – Ну, давай, еще расплачься. Ударь меня! Покажи, на что ты способен!
Артур отрицательно покачал головой. Он не мог поднять руку на отца – это было выше его сил.
– Ты ничтожество, – Йоханнес решил провоцировать его. – Ты бездарь. На тебе отдохнула природа. Вот Эйно и Пертту – они настоящие артисты. У них большое будущее. А ты со своей виолончелью будешь прозябать в нищете. Ты даже не сможешь защитить девушку, которую однажды полюбишь. Она же бросит тебя – женщине нужен мужчина, а не тряпка, о которую можно вытереть ноги.
– Я знаю, что ты так не думаешь, отец, – сказал Артур.
– Да какая разница, что я думаю?! – воскликнул Йоханнес. – Вмажь мне – вот и все.
Артур, совершенно растерянный, сжал руку в кулак и ударил отца наотмашь. Он угодил ему в нос.
– Вот, уже лучше, – сказал Йоханнес тоном поощрения. – Завтра повтори то же самое, только больше ненависти. Ярость придает сил. Ничего не бойся – думай только о том, чтобы одержать победу. Ты сможешь, ведь в тебе скандинавская кровь. И помни – в раннем Средневековье страшнее нормандского воина не было никого. Дай жару этим кельтам, черт возьми!
Йоханнес научил Артура многим приемам и напоследок сказал:  «Я верю в тебя – ты сможешь».
Утром, когда Артур еще спал, Ильмари и Йоханнес уже беседовали на кухне за чаем. Дядя уже знал о проблемах племянника, ведь вчера он слышал, как за дверью детской Йоханнес учил сына ненавидеть.
– А ты не думал, что тот парень может привести с собой друзей? – логично предположил Ильмари.
– Думал, – сказал Йоханнес. – Я посоветовал ему прихватить с собой пару цыганят.
– Нет, друзья – это люди ненадежные, – сказал Ильмари, вспомнив о дружбе Артура с ребятами из табора. – И вообще, лучший друг – это брат. Я поговорю со своими сыновьями. Они не подведут.
После занятий в лицее Артур шел на окраину улицы Ремесленников. Несмотря на убеждения отца в его непобедимости, мальчика сковывал ужас. Он еще никогда не дрался, он слишком нежен... Однако  Артур не заручился поддержкой у Янко, Богдана, Бейбута и остальных братьев своего верного друга. Все будет по-честному, они будут драться друг против друга, до конца, до победы…
Эйно и Пертту, без ведома Артура, шли за ним по пятам от самого лицея. Отец велел им быть рядом и в случае необходимости, придти брату на помощь. Нужно, чтобы никто не видел их, ведь поединок не предусматривает присутствия третьих лиц.
Братья, прячась неподалеку от поля боя, видели, как Артур встретился с мальчишкой довольно плотного телосложения.
– Ну и страшила же он, – шепнул Эйно брату. – Этот гоблин не годится и в подметки нашему красавчику Артурри.
Эрик, оглядев Артура с ног до головы, оценивающе свистнул и прознес:  «Тебе крышка, Ярвинен».
Артур решил действовать неожиданно и резко ударил противника в живот. Когда тот скорчился, он пару раз поддал ему коленом по носу, а потом, свалив с ног, намял ему бока, когда пинал его.  «Ярость придает сил! Больше ненависти!  – выкрикивал Артур. – Сдохни, тварь!» Но тут откуда-то выскочила пара мальчишек и напала на того, кто был в шаге от победы. Теперь уже Артур лежал на земле и слышал, как желают смерти ему.
– Это – земля шотландцев, проваливай к себе на Север, – орал Тернер, нанося ему удары. – Жалкий гаденыш!
– Чертов финн! – Дункан был настроен покалечить несчастного.
– Привет из Финляндии! – сзади подбежал Эйно и огрел Дункана по голове палкой.
Пока братья оттаскивали нападающих от Артура, последний встал и направился к Эрику.
– А трое против одного – это нечестно,  – сказал Артур и нанес ему еще пару ударов.
Закончилось все тем, что Эйно и Пертту получили пару синяков и царапин, Тернер и Дункан пытались остановить кровь в рассеченной брови и разбитой губе, а Артур едва отогнал от себя приступ ярости после того, как отправил в накаут противника.
– А все же вышло честно. Три человека против трех, – заключил Дункан.
– Я недооцелил тебя… – проговорил Эрик, поднимаясь с земли.
– Подлая тварь ты, Эрик,  – сказал Пертту, взглянув на него. – Ведь собрал своих приятелей, чтобы всем вместе напасть на одного Артура. Мы, как чувствовали, шли за ним по пятам.
– Спасибо вам, ребята,  – поблагодарил Артур братьев. – Если бы не вы, они бы меня забили до смерти.

Глава 64

К новым берегам

После того памятного дня в октябре, когда Артур наглядно продемонстрировал врагам свой потенциал яростного воина, умеющего постоять за себя, его отношения со сверстниками не наладились. Хоть обидчики и прикусили языки, перестав мучать его своими колкими и чертовски остроумными, как им казалось, замечаниями, пребывание Артура в лицее комфортнее для него не стало. Еще два года он страдал, обучаясь в стенах этого дома злых и недалеких подростков. Лица тех, кто старался скрывать свою озлобленность на него, постоянно мелькали перед Артуром, и он считал дни до окончания лицея. В последнее полугодие выпускного класса парни из его лицея, уже не в силах держать свою ненависть при себе, снова обрушились на него. Артур отбивался, как мог, благо, красноречия ему ни у кого не занимать. Но уже в мае он стал похожим на затравленного зверька, загнанного в угол. Артур сам озлобился на весь лицей, весь город, весь мир…  «Скоро все закончится, Артурри,  – говорил Йоханнес, стараясь его утешить. – Еще один месяц, всего лишь месяц и ты не увидишь ни Эрика, ни Джона, ни Джека».
В конце мая Артур прослушал последнюю лекцию в лицее. В следующий раз он придет сюда только в июне, чтобы держать свой первый серьезный экзамен. Весь июнь он платил лицею по счетам, лихо справляясь со сдачей экзаменов. В день, когда была сдана история – последнее, за что ему нужно было отчитаться, Артур пришел домой, сбросил с себя форму лицеиста и станцевал на ней джигу, после чего порезал ее в мелкие клочья.
– Не удивлюсь, если послезавтра так же поступит со своей одеждой твой отец, который, надеюсь, так же успешно справится с выпускными экзаменами, как и ты, – проговорила Элен, наблюдавшая за ликованием своего названного сына.
– Боже, неужели я больше никогда в жизни не увижу эти физиономии?! – воскликнул Артур, бросившись к ней с объятиями. – Ах, мама! Ты даже не представляешь, какой камень упал с моей души!
– А как же аттестат? Ты не пойдешь на торжественное вручение?
– Нет, я заберу его потом, – легкомысленно ответил Артур.
А через два дня окончил Академию искусств Йоханнес. Он смотрел на сына, радующегося окончанию лицея, и с грустью думал, что Артур еще даже не догадывается о том, через какие испытания ему придется пройти. Что ж, дорогу юным – у Йоханнеса, который провел полжизни в учебе, все уже позади, ему остается лишь только совершенствоваться. Артуру же только еще предстоит всему обучиться.
Поскольку Артур два года тому назад сумел одержать победу в престижном конкурсе для музыкантов, его могли взять в любой музыкальный колледж без вступительных экзаменов. К тому же, он располагал вполне достойным денежным грандом, который смог бы ему обеспечить безбедную жизнь в ближайшие несколько лет. Йоханнес, серьезно думавший в последние пару лет о том, чтобы вернуться на родину, решил, что надо начать с сына. Он, лишь посоветовавшись с ним, решил отправить его в музыкальный колледж города Ювяскюля. В июле Йоханнес написал письмо Хелене, попросив у нее приют для Артура на ближайшие четыре года. Через полтора месяца пришел ответ, где она писала о том, что с радостью познакомится со своим внучатым племянником и позволит ему быть частью своей семьи.
Итак, Артура уже ждали на родине его предков. Единственное, чего боялся Йоханнес, так это того, что Артур слабо владеет финским языком. Ему, говорящему всю жизнь на английском, тяжело придется в семье, где все говорят исключительно на финском и лишь немного на русском языке, и то, в те времена, когда к Андрею приезжали родственники.
Около месяца Артур жил в Лиственной пустоши, отдыхая от учебы на берегах Литла. По утрам он седлал Скифа и скакал на нем по лугам. Артур понимал, что скорее всего через четыре года, когда он вернется сюда, его любимого коня в живых уже не будет. Скиф умрет от старости, как это сделали Штиль, Феникс и Викинг, которые помнили еще совсем юными старших Ярвиненов. В это время в доме Элиаса и Лилии жили еще Эйно и Пертту, ушедшие на каникулы. Три брата проводили вместе последний месяц перед расставанием на целые четыре года. Артур не будет приезжать домой на каникулы, и отец не станет его навещать, ведь Йоханнес сразу предупредил сына:  «Ты должен научиться жить самостоятельно без меня. Долгое расставание сделает из тебя настоящего мужчину. Иначе ты так и останешься слепым щенком».
В одну из ночей в конце июля Артуру во сне явилась Маритта, чье имя в этой семье давно приобрело мрачную окраску. Он, вспоминая, какие ужасы ему однажды пришлось пережить из-за визитов в его сны бабушки, решил просто покинуть этот дом, чтобы не злить ее. Юноша уже утром отправился на телеграф, где послал сообщение в Мэринг-Лайн, попросив отца забрать его отсюда. На вопросы Элиаса и Лилии о том, почему он так скоропалительно решил уехать,  Артур отвечал, что хотел бы провести последний месяц дома, с отцом, мачехой и сестрой.
Двадцатого августа Артур в последний раз встретился со своим верным другом Янко. Он, узнав о том, что его друг уезжает так надолго, был сильно опечален.
– С кем же я буду играть классику? – спрашивал Янко. – И кто станет гулять со мной близ заброшенной мельницы?
– У тебя есть братья, – улыбнувшись, ответил Артур. – Джанко неплохо владеет флейтой.
– В октябре наш табор двинется на Восток и встанет на неопределенное время в Литлфорде, – сообщил Янко. – Когда вернешься через четыре года, заезжай в Литлфорд – быть может, мы еще встретимся.
За несколько дней до отъезда на Артура нашла тоска. Стоило ему лишь представить, что столько времени он не сможет увидеть своих близких, услышать родные до боли голоса, как на глаза наворачивались слезы. Становилось так горько, что было впору не ехать. Если бы можно было вернуть те дни и недели, когда он был в разлуке с отцом и восполнить их его пребыванием рядом… Если бы Артур мог быть с ним всегда…
Накануне отъезда Артур пришел в комнату отца и попросил разрешения побыть с ним рядом. В тот вечер в Мэринг-Лайн приехали Ильмари и Элиас со своими семьями, чтобы проводить завтра утром своего племянника до причала и расстаться с ним на целую вечность. Когда все уже легли спать, Артур пришел к отцу, который ночью любил почитать хорошую книгу, а уж только потом, ближе к утру, отойти ко сну.
– Я знаю, что ты не обрадуешься, если я буду сентиментален, но все же… – Артур устроился рядом с ним и припал к его груди. – Позволь, я обниму тебя…
Йоханнес ощущал, как ему в шею дышит Артур. Он чувствовал, что сын его никак не может сдержать слез и плачет, уткнувшись в его рубашку. Но Йоханнесу, который переживал сейчас не меньше Артура, каким-то образом удавалось сохранять самообладание и некоторое хладнокровие.
– Ты страдаешь так, будто я тебя отправляю на тот свет, а не в Финляндию, – сказал Йоханнес, поглаживая его светлые локоны. – Всего лишь четыре года, Артур, и ты вновь приедешь сюда. Поверь мне, ты будешь скучать по нам только первые полгода, а потом привыкнешь. Мы с братьями семь лет не видели мать и жили в доме совершенно чужих нам людей. А ты уезжаешь только на четыре года и, к тому же, будешь жить в доме наших родственников. Зато через четыре года ты будешь играть на виолончели, как бог.
– Отец, мне так тяжело сейчас… Это необъяснимое чувство тоски, оно съедает меня… – говорил юноша, сжимая отца в своих объятиях.
Артур смог уснуть лишь тогда, когда стрелки часов неумолимо приближали время к рассвету. Перед сном, глядя на то, как светает за окном, он вдруг вспомнил свою маму. Артур прожил без нее десять лет, почти не вспоминая о той, которая оставила его, когда он был совсем малюткой. А сегодня в его сознании вдруг явственно всплыла давно забытая картина детства. Артур  вспомнил дом в Дрим-Тауне на берегу лагуны и один из вечеров, когда он, будучи совсем крошкой, сидел на мягком ковре, расстеленном на полу и перебирал любимые игрушки. Рядом с ним были его родители – юная, ослепительно-красивая мама, и отец, безупречно одетый и совсем не по-мужски нежный. Отец держал в своей руке изящную руку матери и поглаживал кончики ее пальцев. В глазах обоих горел огонь жизни, они были безнадежно влюблены друг в друга. Тогда их дом был наполнен любовью и счастьем. Так ощущалось это тепло семьи, родного дома. Теперь в доме на берегу Северного моря, вроде бы, тоже царили благополучие и уют, но почему-то Артур чувствовал фальшь. Быть может, это все его иллюзия, но, однако, не было между его отцом и Элен той невидимой нити привязанности, какая была между ним и мамой…
А утром все Ярвинены покинули дом и отправились на Портовую, чтобы отпустить Артура к дальним берегам северной страны. Ильмари нес его виолончель и смеясь, говорил:  «Мы все думали, что ты пойдешь по нашим стопам и станешь иллюзионистом. А ты уезжаешь от нас, чтобы вернуться, будучи уже музыкантом. Хорошо хоть, что я своим не догадался купить виолончель, а то бы и они подались в музыку».
– Артурри, когда ты приедешь, то обязательно сыграй мне что-нибудь из Дина Уорнера, – просил Эйно, широко улыбаясь брату. – Он мне очень нравится.
– У Хелены есть сын, его, кстати, тоже зовут Эйно, – сказал Элиас. – Он виолончелист, и я думаю, что вы подружитесь.
Наконец прозвучал длинный гудок, и лайнер «Граф Джон Коллинз» поднял якорь. Артур стоял у леера и смотрел на тех, кто остался на берегу. Они расстались на целую вечность… Когда Артур вновь ступит на родные земли, он станет уже совсем взрослым, его Хельга, которую сейчас держит на руках Элен, пойдет в школу, а Анжелика будет для нее старшей сестрой…  «Добро пожаловать в новую жизнь, Артурри…» – прошептал он.

Глава 65

Годы на Севере

Следующие четыре года для Ярвиненов прошли вполне гладко. Братья еще пару раз сошлись  с Гарри Гудини в совместном шоу, они делали успехи за пределами королевства, удивляя иностранную публику. Однажды им даже довелось побывать в Копенгагене. Да, не стоит даже сомневаться в том, что к ним наконец пришел успех, превзошедший их собственные ожидания. Эйно и Пертту, спустя год после отъезда брата, расквитались со школой, кое как сдав экзамены и закончив ее. Теперь уже ничто не мешало им связать свои жизни с любимым делом. Они бросили все, что было им присуще в детстве, самозабвенно окунувшись в профессию иллюзионистов. Кертту, сходившая с ума от скуки в отсутствие детей и мужа, решила покончить со своим уделом домохозяйки и пуститься в рабочие путешествия вместе с ними. Поначалу она просто обслуживала Ильмари и своих сыновей, крахмаля им рубашки, а потом Йоханнес предложил уволить ассистентку, чтобы не делиться с ней гонорарами и взять на ее место жену Ильмари, которая все равно постоянно находится рядом с ними. Так и сложилось настоящее семейное шоу, где из чужих были только участники камерного оркестра, сопровожающего представления, и небольшая актерская труппа, участвующая в театральных постановках номеров.
Элиас и Лилия наслаждались тихим семейным счастьем в большом доме на берегу Литла. Росла их маленькая дочка, которая в будущем, скорее всего, станет прекрасной девушкой. Анжелика была умна, как мать, и красива, как отец.
Но в доме на берегу Северного моря в Мэринг-Лайне жила лишь иллюзия счастья. Казалось бы, в семью Йоханнеса наконец-то пришло благополучие: он отправил своего сына учиться в престижный колледж, с ним живет великолепная женщина, и вместе они растят дочку. Элен была счастлива. Она думала, что ничего не потеряла, убежав от Джонатана. У Элен было все, в чем она нуждалась – Йоханнес не жалел для нее денег. Наконец-то у нее снова появилась возможность заниматься творчеством, ведь кто, как не Йоханнес, проводит свое время в окружении людей искусства. Он познакомил ее со многими повелителями пера, которые и помогли ей продвинуться вперед в своей карьере писательницы. А главное, Элен не одинока. Она живет в доме того, о ком мечтала еще с юности. А маленькая Хельга никогда не узнает, что такое расти без отца. Да, не стоит отрицать, что Йоханнес холоден к ней – нет той страсти, которой пылают юные любовники друг к другу, он не говорит ей каждый час о своей любви – Йоханнес вообще о ней ничего не говорит. Зато как он любит ее дочку! Йоханнес не отказывал ей ни в чем и стал для нее настоящим отцом. Элен думала, что во всем виноват его характер и северный менталитет. Ведь финские мужчины – это те люди, у которых холодная кровь и ледяное сердце. Поэтому он так бесстрастен по отношению к ней. Однако  она считала, что не ошиблась, когда предпочла Йоханнеса лорду Дангариса. Элен была счастлива.
Но Йоханнес, как ни старался полюбить ее, ничего не мог с собой поделать. Кого-то любовь поражает каждую весну, когда стрела Амура попадает в сердце того, кому суждено быть окрыленным влюбленностью, а в кого-то Амур стреляет лишь однажды и то отравленной стрелой. Видимо, ему суждено пройти свой земной путь с пустотой в сердце. Йоханнес, несмотря на свое равнодушие к Элен, смог полюбить ее дочь. Хельга ведь не виновата в том, что ее мать навсегда разлучила ее с родным отцом. Она не должна страдать в чужом доме, поэтому Йоханнес, взяв на себя такую ответственность, когда приютил ее мать, просто обязан сделать все для того, чтобы девочка была счастлива. И он выполнял свой долг перед приемной дочерью. Только вот никогда человек не сможет полюбить кого-то больше, чем собственного ребенка. Как бы Йоханнес не заботился о Хельге, сердце его все равно болело об Артуре. Он часто получал от него письма и был осведомлен о его делах. Но все равно, пока его сын был далеко, Йоханнес был неспокоен. Он  знал, какого это, жить вдали от дома и представлял, что чувствует сейчас Артур. Но все это дело времени, и скоро все разрешится благополучно.
Артур, оказавшись в Ювяскюля, стал полноправным членом семьи Князевых. Особенно ему был рад Эйкка, сын Андрея и Хелены. Он преподавал в гимназии музыку и всю жизнь посвятил виолончели. «Я ведь уже и не надеялся, что кто-то из наших родственников решит связать свою жизнь с виолончелью,  – говорил Эйкка. – Я так рад за тебя, Артур. Если возникнут проблемы в учебе – обращайся ко мне, я тебе помогу».
Хелена была рада приезду своего внучатого племянника. Ее дети уже давно выросли и живут своей жизнью, а присутствие Артура вносило в дом свежесть юности. Она любила, когда ее внучатый племянник приходил домой после занятий в колледже и брал в руки виолончель, разучивая новые пьесы. Глядя на Артура, Хелена вспоминала, как в юности играл ее Эйно, и радовалась тому, что нашелся в их роду тот, который продолжит его дело. Артур нисколько не стеснял Князевых, ведь от прихода четвертого человека их большой дом не стал меньше. К тому же, он живет за свой счет, тратя на жизнь деньги, которые выиграл в качестве гранда два года назад – Артур никак не разорит их.
В первые полгода жизни в Ювяскюля ему пришлось столкнуться с множеством проблем. Они начались тогда, когда его встретили у причала Князевы и с трудом могли понять, что он говорит на ломаном финском языке. Слава богу, Эйкка знал английский и хотя бы он мог общаться с иностранным гостем. Но Артуру все-таки пришлось улучшить свой финский, ведь в колледже говорили только на нем. Он часто блуждал по городу, плохо ориентируясь в Ювяскюля.  Благо, в колледже ему не довелось заиметь врагов. Большинство ребят были равнодушны к нему, как и он к ним. Это лучше, чем враждебность. Единственной, с кем ему удалось по-настоящему сблизиться, была  девочка по имени Алина,  которая как и он, любила сидеть на последних рядах. Он помогал ей в учебе, будучи гораздо талантливее Алины, а она, в свою очередь, помогала ему понимать тех, кто знал финский лучше, чем Артур.
Несмотря на то, что его жизнь на новых землях складывалась необычайно ровно, душа Артура была не на месте. Он чувствовал, как душа его стремится на родину, где Артур оставил своих близких. Он вспоминал отца и мечтал вновь заключить его в свои нежные объятия, припасть к его груди… Отец был не слишком ласков в силу своего характера, но каким бы он ни был, Артур страстно желал вновь оказаться дома, рядом с ним. Здесь все чужие… А родные там, далеко. Хелена и Андрей хорошо относятся к нему, но все равно он чувствовал себя здесь гостем.
В один из вечеров, когда уже были приготовлены все домашние задания, Артур пришел на кухню к Хелене. Она слушала радио и месила тесто для рыбного пирога. Он, молча, смотрел, как Хелена, уже немолодая женщина, колдует над очередным своим кулинарным шедевром и вспоминал Николь, их бывшую служанку. Где она теперь? Уже давно ведь Эллиоты покинули Лиственную пустошь, а куда они отправились, Артур не знал.
– Что же ты какой молчаливый, Артурри? – спросила она, ласково обратившись к нему. – Твой отец всегда был молчалив, словно рыба, и тебя не заставишь поболтать просто так, без повода. Скажи хоть что-нибудь.
– Ты так красива сегодня, и чем-то напоминаешь мне мою маму. Не ту, которая была, а ту, которая сейчас,  – ответил он.
– Спасибо, – улыбнулась Хелена. Она знала о том, что случилось с родной матерью Артура, и решила не вспоминать о ней в его присутствии, чтобы не ранить мальчика. – Ты очень похож на Йоханнеса.
– Я знаю, – проговорил Артур и снова замолчал.
А между тем день шел за днем, недели сменялись месяцами, и время приближало Артура к заветному лету тысяча девятьсот двадцать шестого года. Он так привык к Князевым, что уже стал забывать Ярвиненов. Однако, на душе было так отрадно, что скоро ему предстоит вновь двинуться в путь, чтобы очутиться на родных берегах. Остается подождать только год, и он снова увидит своих братьев, которые, наверное, стали совсем взрослыми, сестер, однозначно, подросших, и, конечно же, милого навсегда отца, который, скорее всего, будет рад видеть его повзрослевшим и наверняка оценит его профессиональную игру на виолончели. Время, пусть оно ускорит свой бег…

Глава 66

Юный разлучник

– Ну, и когда же вернется твой Дженсен? – спрашивал Пертту красавицу Мэрилин, проведя с ней всю ночь.
– Он придет в шестом часу утра, мой дорогой, – ответила женщина своему юному возлюбенному. – По средам Дженсен работает в ночь и приходит утром весь грязный, как и подобает шахтеру.
Едва Пертту исполнилось семнадцать, как он созрел для любви. Во время очередного своего путешествия по работе он прогуливался по славному Литлфорду в одиночестве и решил зайти в один трактирчик на Тревел-Стрит. Балуя себя джином, он слушал великолепную игру джазового ансамбля. После него вышла девушка с виолончелью и блестяще сыграла что-то задумчиво – печальное. Эта темноволосая крававица обладала каким-то таинственным шармом и походила на фарфоровую статуэтку. У Мэрилин была очень бледная, почти белая кожа, которая так красиво смотрелась на фоне ее темных волос. Она никак не была похожа на идеал эпохи Возрождения, напротив, Мэрилин была утонченна и хрупка. Пертту понял, что эта девушка – его идеал, воплотившийся из грез в явь. Он встретился с ней у выхода, когда Мэрилин с виолончелью наперевес собиралась уходить. Пертту, как истинный джентельмен, помог ей донести виолончель до дома, который расположился в соседнем квартале. Мэрилин, сочтя красивого незнакомца привлекательным, ответила согласием на его предложение продолжить их знакомство на следующий день в одном из кафе на улице Реформации. Их роман продолжался пару дней, пока Ярвинены жили в Литлфорде и выступали с очередной партией рукотворных чудес. В дальнейшем Пертту в тайне от родных ездил в Литлфорд, мечтая об очередной встрече. Да, близким и в самом деле лучше не знать о том, что он встречается с замужней женщиной, у которой есть сын трех лет и которая, к тому же, старше Пертту на целых пять лет.
– Ты снова уходишь, Пертту? – спрашивала Мэрилин, наблюдая за тем, как он надевает плащ. – Надеюсь, послезавтра мы встретимся?
– Конечно, Мэри, – пообещал он. – Знала бы ты, как мне тяжело в разлуке.
– У меня есть отличная новость, милый, – говорила Мэрилин, светясь от счастья. – Я уже приглядела себе местечко в Нью-Роуте. Оказывается, в оркестр Мюзик-Холла требуется виолончелистка. Сегодня я объявлю Дженсену о расставании и перееду в Нью-Роут.
– А почему не в Грин-Хилл? – спросил Пертту. – Мы же снова будем на расстоянии друг от друга.
– Там, к сожалению, нет ничего подходящего,  – сказала она. – Но мы ведь будем жить вместе, да? Ты обещал мне…
– Да, конечно,  – ответил Пертту. – Только ты лучше не говори ничего Дженсену.
– Почему? – удивилась Мэрилин. – Ты боишься его?
– Нет, я беспокоюсь о вас с Крисом,  – признался Пертту. – Дженсен при разводе предъявит права на него, и вполне возможно, что он заберет у тебя сына. Ты этого хочешь?
– Да, ты прав,  – согласилась она. – Действительно не стоит. Тогда я просто уеду и заберу с собой Кристиана.
Пертту, одарив любимую нежным поцелуем, простился с ней и отправился на вокзал. Он ехал в Грин-Хилл к родителям и брату, которые отдыхали дома, готовясь к новому путешествию. Пертту боялся, что сегодня свое отсутствие он уже не сможет объяснить тем, что гостил в Лиственной пустоши у дяди. Недавно его обман раскрылся, когда Ильмари, разговаривая с братом, сказал Элиасу:  «У нас в Лиственной пустоши медом, что ли, намазано? Мой Пертту так часто гостит у вас» Оказалось, что Элиас об этом слышал впервые. Конечно же, Ильмари хотел вечером побеседовать об этом с сыном, но он, едва почувствовав опасность, сорвался с места и уехал в неизвестном направлении. Сегодня его ждет неизбежное, стоит ему только переступить порог родного дома.
– Ну, и где ты был? – спросила его мать, лишь только Пертту появился в доме. – С Элиасом и Лиственной пустошью фокус не удался. Скажешь, что ездил в Шотландию к Йоханнесу?
– Нет, я был в Литлфорде,  – признался Пертту.
– Что ты там делал? – Кертту уже была настроена на скандал. – Говори не пытайся увиливать от ответа.
– Мама, быть может, не будем ссориться… – робко произнес Пертту. – Я не хочу огорчать тебя…
– Ты не ночуешь дома, самостоятельно передвигаешься по стране в том направлении, которое тебе нравится. Ты же ведешь себя, как бродяга. Я вижу, что кто-то стал слишком самостоятельным. Что, если у тебя есть собственные деньги, ты считаешь, что тебе все позволено?! – восклицала Кертту, срываясь в крик.
– Пертту, скажи, что происходит в твоей жизни,  – спокойно попросил Ильмари. – Я не стану тебя ругать и матери не позволю. Только не скрывай от нас ничего. Быть может, ты сейчас нуждаешься в помощи, но молчишь. Возможно, когда ты отважишься посвятить нас в свои тайны, будет уже поздно, и мы не сможем тебе помочь.
– Я встречаюсь там с девушкой,  – выпалил Пертту. От волнения он едва не сказал, что она замужем, но вовремя замолчал.
– Ну, да, тебе пора,  – к удивлению юноши, отец отнесся к его заявлению весьма спокойно. – Мне было восемнадцать, когда я собрался жениться.
– А разве ты был не старше, когда взял в жены маму? – Пертту находился в легком недоумении.
– У него до меня была невеста, – произнесла Кертту, делая вид, что ей это безразлично.
– Когда же мы можем познакомиться с твоей возлюбленной? Ты хотя бы скажи, как ее зовут,  – Ильмари был почти бесстрастным.
– Ее зовут Мэрилин,  – сказал Пертту. – Скоро она переедет в Нью-Роут и, если никто не будет против, я приглашу ее в Лиственную пустошь, и вы познакомитесь с ней. Поверьте мне, Мэри очень хорошая.
Но Ярвинены оказались быстрее Мэрилин. В то время, когда она еще оставалась в Литлфорде, члены большой финской семьи, разбросанные по королевству, вновь объединялись в одну диаспору. Они были серьезно настроены вернуться на свою историческую родину в прекрасный Ювяскюля, стоящий на двух озерах. Самым первым в Лиственную пустошь вернулся Йоханнес с семьей. Срок его проживания в доме на Дак-Стрит истек, и он решил не тратить деньги на то, чтобы снять дом еще на семь лет. У него этих семи лет просто нет. Братья уже дали объявление о продаже дома родителей. Когда Йоханнес сообщил Элен о том, что они должны вернуться в Лиственную пустошь, она скривилась – воспоминания о том, как ее там однажды едва не убили религиозные фанатички, вновь всплыли в ее сознании. Но Элен не посмела возразить Йоханнесу – он был для нее богом, идолом, королем, и она соглашалась со всем, что он говорил. Итак, семья Йоханнеса отныне соседствовала с семьей Элиаса. Вскоре Ильмари и Кертту, оставив свой дом в Грин-Хилле, решили вернуться в Нью-Роут со своими сыновьями. В ближайшем будущем им предстоит сильно потратиться на покупку большого дома в Ювяскюля, и поэтому Ярвиненам лучше быть экономными.
А Мэрилин все медлила, пытаясь оттянуть разговор с мужем о расставании. Хоть Пертту и не велел ей объявлять Дженсену о своем намерении, Мэрилин решила, что сбежав от ничего не подозревающего мужа, она поступит подло, надругавшись над его чувствами к ней. Дженсен, будучи уже взрослым мужчиной, пять лет тому назад воспылал страстью к совсем еще юной виолончелистке, играющей популярные композиции в трактире по пятницам. Поскольку Мэрилин, недавно лишившаяся родителей и не успевшая встать на ноги, была тогда совсем беспомощной, ей ничего не оставалось, как принять его предложение руки и сердца. Одинокий Дженсен, обретя в то время счастье, не жалел для нее ничего. С его помощью Мэрилин окончила консерваторию, она не знала бедности. Шахтер – это тот, кто работает в ущерб себе, и поэтому его самоотверженность, как правило, поощрялась неплохим заработком. Сейчас Мэрилин не думала о деньгах. Она, окончательно и бесповоротно влюбившись в юного фокусника, мечтала быть с ним.
В тот вечер Мэрилин, дождавшись мужа с работы, в последний раз накормила его ужином, приготовленным собственноручно. Отныне ему суждено либо найти ей замену, либо выживать одному. В последний раз она ночевала с ним, в последний раз пила с ним кофе утром… Поняв, что настало время, Мэрилин сказала:  «Дженсен, я не знаю, как ты к этому отнесешься… Но мы должны расстаться. Я полюбила другого человека и ухожу от тебя».
– Я знал, что это однажды случится,  – спокойно ответил он, рационально оценив ситуацию. – Мы слишком разные, ты – небо, человек искусства, а я – земля. Вернее, я под землей. Я знаком с Пертту, он славный парень. Что же, молодые любят молодых, а я поищу ту, которой как и мне за тридцать.
– Но… Откуда ты его знаешь? – удивилась Мэрилин.
– А кто не знает Ярвиненов, известных иллюзионистов? – Дженсен не стал говорить, что недавно встретился с ним по просьбе самого Пертту. Тот, найдя подход к господину, который был намного его старше, смог все доходчиво ему объяснить. Дженсен лишь только восхитился смелости юного соперника, который был готов отстоять свое право на счастье. Он понимал, что этот Пертту – нахал, самозванец и разлучник, но что же поделать, если у него с Мэри все взаимно. Если Мэрилин остыла к нему, то ее нужно отпустить.
– Ты так спокойно отпускаешь меня? – смутилась она. – А как же Кристиан?
– Я хочу, чтобы ты была счастлива, поэтому и отпускаю,  – сказал Дженсен. – Если хочешь идти – иди. А Пертту, если любит тебя, сможет полюбить и Кристиана. Берегите его, а я не буду лезть в вашу жизнь.

Глава 67

Буйство страстей

День таял в вечерних облаках, окутавших туманной дымкой Ювяскюля. В июле температура здесь не поднималась выше двадцати трех градусов, и поэтому финны даже летом носили плащи. С моря дул холодный ветер, воды Кейтеле и Пяййянне отражали сумеречное небо, усыпанное звездами. Юные выпускники музыкального колледжа сегодня прощались друг с другом. Уже были сданы государственные экзамены и прослушаны последние  лекции. Осталось лишь пуститься в последнее приключение с теми, кто был рядом на протяжении четырех лет. Утром в торжественной обстановке вручали дипломы и повязывали на шеи белые платки. Днем состоялся праздничный концерт, на котором демонстрировали публике свои отточенные навыки игры выпускники. Артур и пара его друзей, блестяще сыграли произведение, носящее загадочное и даже в какой-то мере философское название «Путь». Эта динамичная пьеса, наполненная острыми, диссонансными аккордами передавала смятения человека, стоящего на перекрестке Судьбы и не знающего, какую дорогу нужно выбрать, чтобы пойти в верном направлении. Артур написал ее, когда понял, что влюблен. Он боялся нового для себя чувства и был в растерянности. Отвергнуть его и не познать чуждое или принять и открыться для нового – его дилемма, которая едва не свела Артура с ума. Он выбрал второе, и видит бог, что Артур не ошибся. Но первая любовь, как правило, всегда изживает себя. Сегодняшний вечер – это ее кода, передающая светлую печаль и ощущение неизбежного в сердцах двух… 
Его товарищи, конечно же, не знали, что вдохновило Артура на это произведение, имеющее весьма тревожную окраску. Они просто по-белому завидовали тому, на счету у которого к восемнадцати годам было два концерта для виолончели и фортепиано, три регтайма для виолончели с оркестром и опера по мотивам финского народного эпоса «Калевала». Пока что произведения Артура ставились только на сцене музыкального колледжа, но преподаватели считали, что из него однажды что-то выйдет.
А вечером, отыграв концерт, юные музыканты отправились в кафе господина Сёдергана, где провели все оставшееся до рассвета время. В третьем часу ночи они ушли на берег озера и, любуясь ночным небом, вчерашние курсисты вспоминали яркие события минувших лет. Артур, молча слушая разговоры друзей, согревал прекрасную Алину, прижавшуюся к нему. Как жаль, что уже послезавтра он взойдет на борт лайнера и уплывет туда, где родился… Эта девушка стала для него родной, а ему придется расстаться с ней. Отец в своем послании писал, что они с братьями намерены продать дом их матери и переехать в Ювяскюля. Только когда это еще будет… Артур не посмеет даже просить Алину о том, чтобы она дождалась его. Она молода и ей не стоит растрачивать свою жизнь на ожидания. Наверняка найдется тот, который сделает ее счастливой вместо него.
Это странное чувство… Когда Артур заканчивал лицей, ему казалось, что его детство подходит к концу, впереди – суровая взрослая жизнь, где только он будет отвечать за себя и больше никто. Отца не будет рядом, и он ни с кем не сможет поделиться своими переживаниями. Артур будет один, как тень. Однако  в Ювяскюля нашлись те, кто хранили его здоровье, оберегали от лишних волнений и коодинировали существование Артура. Хелена и Андрей Князевы стали для него вторыми родителями. Взрослая жизнь еще не началась – он был подростком, которому еще только суждено было познать жизнь. А сегодня Артур закончил колледж. Веселые прогулки с друзьями, свидания с подругами и похождения по трактирам закончатся, ведь теперь уж точно никто не станет за ним ухаживать. Артур должен будет сам добывать себе средства к существованию, ведь он уже получил профессию. Работа не предусматривает беспечной жизни. Вот теперь детство и в самом деле закончилось. Вперед, к новым горизонтам. Только он стоял на распутье: как поступить в дальнейшем? В глубине души Артур, как и все творцы, мечтал о признании своего таланта. Он так хотел, чтобы его опера была поставлена за пределами колледжа… Если бы его регтайм исполнил настоящий симфонический оркестр, а не камерный ансамбль… Чтобы добиться славы, нужно найти универсальный ключ, который откроет сердце любого слушателя. Одного таланта мало, нужно блестящее образование. К сожалению, колледж растит исполнителей, а не композиторов. Чтобы достичь совершенства, нужно окончить Консерваторию. Но на это ему придется потратить еще несколько лет. Артуру хотелось вернуться к семье и вести тихую, размеренную жизнь. Он в своих фантазиях противоречил сам себе – то ему нужна была слава, то спокойная жизнь без потрясений. Артуру так тяжело было выбирать, и он решил просто уехать на родину. Тяжело расставаться с той, которая покорила его, но им с Алиной отныне не по пути.
И вот блики солнца пробиваются сквозь ночную пелену на небе загадочного цвета ультрамарина. Золотистые лучи отражались в водах Кейтеле, и рассветное небо приобретало цвет фуксии. Встречая рассвет новой жизни, наверняка, каждый из присутствующих здесь вспомнил о своем самом заветном желании. Артур, глядя на то, как утро сменяет ночь, загадал, чтобы Алина поскорее забыла о нем и встретила того, с кем смогла бы обрести истинное счастье. Он не думал о себе, ведь тот, кто влюблен – всегда альтруист. Пусть ей сопутствует благополучие, а Артур будет ждать у моря погоды.
Накануне его отъезда в доме Князевых был накрыт богатый стол. Пришел Сергей со своей семьей, Алексей с женой и одинокий Эйкка. Все они прощались сегодня с тем, кто стал для них совсем родным. За столом Князевы общались между собой, шутили, но все равно ощущалось присутствие светлой печали, окутавшей своей пеленой души присутствующих на прощальном вечере. Хелена и Андрей впустили в свое сердце сына одного из своих племянников, и накануне расставания они испытывали нечто такое, что чувствует человек, у которого из груди вырывают ребро. Артур тоже привязался к ним, ведь с этими людьми у него связано столько воспоминаний. Он слишком долго не видел отца, братьев, маленькую кузину, крошку – сестренку и Элен. Они представлялись ему теперь так абстрактно, что родственные чувства Артура к ним немного притупились. Ему придется научиться их любить заново, как когда-то Йоханнес, Ильмари и Элиас привыкали к родной матери после долгой разлуки. Но, несмотря ни на что, душа Артура стремилась туда, где прошло его детство, к родным берегам, к родным людям…
– Может быть, останешься? – предложил ему Эйно, когда ужин плавно перешел к чаепитию. – Мы поможем тебе выучиться в Консерватории, я пристрою тебя работать в гимназию преподавать музыку.
– Спасибо тебе, но мне нужно ехать?  – сказал Артур, потупив взгляд. – Меня ждут в Англии  мои близкие, и я должен быть с ними. Если они все-таки переедут в Ювяскюля, я буду рад твоей помощи. Ах, Эйкка, ты стал для меня старшим братом.
– Береги свои руки, Артурри,  – сказал Эйно, вспомнив о том, какое горе постигло Артура год назад. – Они обеспечат тебя всем тем, что необходимо человеку для жизни, ведь музыкант без рук – это как книга без страниц.
Прошлой зимой у Артура внезапно начались судороги пальцев на левой руке. Они сопровождались острой болью, и он утратил способность играть. Первое время Артур терпел и продолжал заниматься на виолончели, превозмогая боль. Потом болезнь лишила его возможности вообще прикасаться к струнам – стоило ему лишь коснуться грифа, как он корчился от боли. Йоханнес, узнав о несчастье, постигшем его сына, уже собирался приехать в Ювяскюля и забрать его домой, но внезапно болезнь отступила. Эйкка, видя как его родственник, лишенный любимого дела, страдает, делал все, чтобы спасти его. Он водил его к лучшим врачам, они с Артуром ездили даже в деревню к знахарю. Эйкка каждый вечер гладил его руки, делая Артуру массаж. Только благодаря заботе двоюродного дяди Артур смог снова взяться за смычок, за что он был ему бесконечно благодарен.
Вечером, когда все разошлись по домам и остался лишь только Эйкка, который проводит его завтра до причала, Артур отправился на улицу Кавилааксо. Там жила Алина, и он хотел попрощаться с ней. Девушка, увидев его на пороге своего дома, уже знала, зачем он пришел. Ее душу терзало предчувствие скорой разлуки, но обстоятельства – это то, что изменить очень сложно или даже невозможно. Не нужно ей было любить его, она ведь знала, что Артура ждут за двумя морями… Если бы можно было вернуться в прошлое, то она приложила бы все силы, чтобы не быть очарованной этим прекрасным юношей с нежными чертами лица и бархатистым голосом… Но любовь, как правило, не взирает на здравый смысл, и Алина, страдая от любви к заморскому красавцу, который каким-то случайным образом оказался в Ювяскюля однажды  и теперь уезжает на родину, продолжала в тайне надеяться на то, что он все-таки останется, и они будут счастливы здесь, в Финляндии.
Артур стоял у дверей ее дома. В этой семье ложились спать невероятно рано – не было и девяти вечера, а руова Турунен – мать Алины и ее отчим, херрасмис Турунен, уже видели десятый сон. И лишь Алина, не желая отходить в царство Оле Лукойе, уединялась в своей уютной комнатке на первом этаже с красочной книгой, повествующей о феях и эльфах, о страстной, горящей ярким пламенем, любви и опасных приключениях. Она, услышав тихий стук в стекло, подбежала к окну и была счастлива увидеть Артура, стоящего под ее окнами в черном кожаном плаще. Он мило улыбался ей, делая знак выйти к нему. Прекрасная финка, накинув пальто прямо на шелковую ночную сорочку, выбежала на крыльцо. Ее светлые волосы, ручейком струящиеся по плечам, слегка развевал ветер, а в голубых глазах даже сейчас, в сумерках, плясали искры жизни. Она была совсем крошкой –Алина не отличалась крупными чертами лица, была миниатюрна, что лишь усиливало ее прелесть. Артур был сражен красотой и нежностью этой северянки навсегда. Но сегодня он, скорее всего, видит ее в последний раз.
– Доброй ночи, Артур! – воскликнула девушка, желая броситься в его объятия. Но, сдержавшись, она лишь слабо коснулась своей ладонью его гладкой, как лепесток розы, щеки. – Я уж думала, что ты не придешь…
– Я не мог не проститься с тобой, Алина,  – проговорил Артур, согрев ее ладонь в своей. – Завтра на рассвете, когда ты будешь крепко спать, я поплыву домой. Я не знаю, смогу ли вернуться в Ювяскюля. Пообещай мне, что будешь счастлива.
– Счастливой я была лишь только с тобой, мой Артурри,  – девушка, находясь в его объятиях, с горечью осознавала, что этого тепла, этой нежности больше не будет. – То, что было между нами, забыть невозможно, и никто не заменит мне тебя. Неужели ты уезжаешь навсегда? Артур, ради меня, приезжай сюда хотя бы летом…
– Мои родные собираются продать дом в Англии и перебраться сюда, ведь Ювяскюля – это их родной город,  – сообщил Артур, видя, как на ее глазах выступили слезы. – Я не могу тебе ничего обещать, поскольку сам не знаю толком об их делах. Но, быть может, это – не последняя наша встреча.
– Артур… – произнесла Алина сквозь слезы. – Когда приедешь домой – напиши мне письмо, чтобы я знала твой адрес. Могу ли я надеяться хотя бы на послание от тебя?
– Конечно, Алина, я сделаю все, чтобы не потерять тонкую нить нашей связи,  – пообещал он. – Но все же, ты не убивайся так по мне. Я люблю тебя, но время моего пребывания здесь подошло к концу. А ты не вздумай пускать свою жизнь под откос воспоминаниями обо мне. Я надеюсь, что мы обретем друг друга вновь, но даже если этого не случится, я тебе желаю счастья… Прощай.
Их последний поцелуй был знамением расхождения путей влюбленных. Артур уедет туда, где родился, он будет привыкать жить без нее. У него начнется новая жизнь, с новыми знакомыми и увлечениями. А несчастная виолончелистка останется здесь и будет с ностальгией вспоминать о годах, проведенных с ним. Они оба молоды и склонны к страстям – все, что было присуще им раньше, уйдет в небытие и откроет врата для нового. Но буйства страстей и яркость чувств первой любви останутся в их памяти навсегда…  «Я не прощаюсь,  – сказала напоследок она. –  Мы еще встретимся – я знаю…»

Глава 68

Баллада о возвращении, сказание о венчании и песнь об иллюзиях

В Лиственной пустоши витал дух грандиозного праздника. Украшались комнаты, готовился богатый стол. Из имения Дангариса прибыли старые друзья семьи Ярвиненов – Алвар и Адели Эллиоты, а так же их дочь Николь Левиадок, занявшая место Элен рядом с лордом. Мэрилин и ее маленький сын поселились по приглашению Ильмари, Кертту и Пертту в их большом доме на время праздника. Надо сказать, что первое время после заявления сына о его романе с замужней женщиной, Кертту откровенно негодовала, а Ильмари старался отговорить сына от встреч с ней под предлогом того, что ему, чистокровному финну, не стоит портить свою кровь связью с англичанкой.  «А как же дядя Йоханнес? Его первая жена была англичанкой, и Артур родился метисом. С Хельгой – та же история. Я люблю Мэри и презираю ваш нацизм,» – дерзко ответил Пертту. Ильмари, однажды испытав на себе пленение сердца любовью, решил, что против судьбы идти бессмысленно, ведь если разлучить любящих, то оба в итоге будут страдать и возможно, всю жизнь. Если его сын допустит ошибку и обожжется этой любовью, то все равно за его плечами будет опыт и, возможно, он не повторит своей оплошности в будущем. А в случае, если все пойдет по более светлому сценарию, Пертту будет счастлив, что тоже неплохо. А Кертту, понаблюдав за Мэрилин во времена ее присутствия в их доме – Пертту часто приглашал ее в гости, сочла эту женщину благоразумной. Мэрилин, судя по всему, благодетельная мать и хорошая хозяйка. К тому же, она из их среды – музыкант и иллюзионист сочетаются друг с другом гораздо лучше, чем, скажем, виолончелистка с шахтером. Да и неплохо, что Мэрилин старше Пертту – она будет охлаждать его страсти, к которым так склонны юноши, и Мэри не позволит ему слететь с катушек. А то, что женщина пошла на измену, ввязавшись в интригу с молодым парнем, так Кертту, однажды поступившая идентично, просто не могла быть ее судьей. Да и Ильмари был не безгрешен, поэтому был сделан вид, что этот факт остался без внимания. Таким образом, со временем их союз был одобрен.
А в прошлом году Элиас и Лилия, испытав свою любовь годами, сделали заявление о том, что намерены обвенчаться.  «Я хочу быть с ней как в жизни нынешней, так и в жизни грядущей,  – сказал Элиас за семейным ужином. –  Поэтому и готов идти с Лилией под венец. К тому же, какие мы супруги, если даже не носим обручальных колец».
В январе Лилия стала шить себе подвенечное платье. Элиас купил ей самые лучшие ткани и спонсировал работу швей в одном из ателье Мэринг-Лайна. Ильмари и Кертту, глядя на них, вспомнили о том, что тоже живут не по-христиански и, можно даже считать, в блуде. Ведь они в свое время не были даже помолвлены. Все началось с легкой интриги, перешло в страстный роман, а потом как-то незаметно сложился их союз, не числящийся ни в одном из документов. Какое она имеет право называться леди Ярвинен, если во всех записях именуется как Кертту Лётьёнен? Поздно, конечно, они спохватились, решив обвенчаться в присутствии уже взрослых сыновей, но почему бы не гарантировать себе счастье в вечной жизни? Итак, завтра в церкви Нью-Роута во время утренней мессы будут обвенчаны Ильмари и Кертту, прошедшие в свое время через разлуку, войну, встречу,  расставание и искупление грехов. Элиас и Лилия, в отличие от них, не имели такого богатого опыта семейной жизни, но, однако, были не менее счастливы.
Артур прибыл в Англию накануне праздника. Он знал, что приедет за день до торжества и подозревал, что у причала его встретят в лучшем случае отец с мачехой, ведь всем будет не до него. Необходимость присутствовать на венчании родственников тяготила его – несчастный юноша пережил расставание с любимой девушкой, и созерцание любящих добавляло каплю дегтя в его душу. Однако, к его удивлению, в Мэринг-Лайн приехали не только Йоханнес с Элен и Хельгой, но и Пертту с невестой и братом. Йоханнес видел, как  в их сторону идет юноша с виолончелью, только что сошедший с корабля – сердце его невольно дрогнуло в предвкушении встречи. Но он как всегда лишь слабо улыбнулся и остался немногословным. Зато Артур, едва завидев родной силуэт, рванул к нему и едва не сбил отца с ног, повиснув на его шее и не желая разнимать крепких объятий.
– Папа! – воскликнул он, целуя Йоханнеса то в одну щеку, то в другую. – Любимый мой! Боже! Я не верю! Я так скучал!
Потом, отпрянув от него, Артур оценивающе осмотрел его фигуру и заглянул в глаза. В изумлении он произнес:  «Ты душу, что ли, продал? Когда я уезжал ты выглядел чуть постарше меня, и теперь, по прошествию четырех лет, ты не изменился. Отец, ты что-то принимаешь?»
– Да, только что пил коньяк на пару с Дьяволом,  – отшутился Йоханнес, развеселив присутствующих. – А вот ты изменился сильно. Тебя не узнать.
– Хельга, ты ли это?! – воскликнул Артур, обняв сестру. – Когда я уезжал, ты не умела говорить и училась ходить…
– Мама, кто это? – спрашивала девочка, испугавшись незнакомца.
– Я же говорила, что у тебя есть брат,  – ответила Элен. – Артур – добрый мальчик, вы подружитесь.
– Мэрилин?! – теперь Артур смотрел на женщину, стоящую рядом с Пертту. – Ты здесь какими судьбами?
– У тебя отличная память на лица! – оценила она. – Мы виделись лишь однажды, а ты помнишь меня до сих пор. Ты не поверишь, но я теперь почти ваша семья.
– Вы знакомы?! – удивился Пертту.
– Шесть лет назад я выступал в Лондоне в рамках конкурса,  – рассказал Артур. – Мы случайно встретились с ней – Мэрилин тоже надеялась взять грант.
– Честно говоря, я обозлилась на тебя, когда ты выиграл, а я нет,  – сказала Мэрилин. – Но теперь мы почти на равных.
– Эйно, Пертту! – Артур пожал им руки. – Я так рад вас видеть! Господи, четыре года я не встречался с вами…
– Ты мне обещал на этом месте четыре года назад, что сыграешь мне что-нибудь из Дина Уорнера, когда вернешься,  – напомнил Эйно, улыбаясь брату. – Я ждал.
– Специально выучил «Венгерскую польку, » – сказал Артур, усмехнувшись. – Вечером все будет.
Они вернулись в Лиственную пустошь и сразу же накормили путника самыми лучшими яствами. За ужином Артура расспрашивали о его жизни в Финляндии, о планах на будущее и, конечно же, Ярвинены обсуждали грядущий переезд.
– Я писал Андрею насчет дома в Ювяскюля,  – рассказал Ильмари за чаем. – Он подыскал нам трехэтажный особняк с цокольным этажом недалеко от Кауппакату. Владелец согласен на наши условия.
– Значит, продаем мамин дом Алленам из Плейг, добавляем денег и едем на родину! – заключил Элиас. – В том особняке наверняка найдется место всем нам, а так же семьям Пертту, Эйно и Артура, когда они обзаведутся ими. Знаете, что такое настоящее счастье? Это не всепоглащающая любовь, о которой пишут в романах. Счастье – это огромный клан, членом которого ты являешься.
– Нет, дядя Элиас, – не согласился Артур. – Счастье – это быть рядом с теми, кто входит в этот клан.
– Давайте же выпьем за клан Ярвиненов! – предложила Лилия, подняв бокал с вином. – Мировой славы иллюзионистам, писательнице и паре виолончелистов!
– Я пока еще не Ярвинен, – улыбнулась Мэрилин. – Но надеюсь, что ваше пожелание станет пророческим.
Вечер ознаменовался пиром, который продолжился на следующий день, только уже по другому поводу.
Утром Ярвинены были в церкви. Кертту и Ильмари стояли у алтаря в присутствии множества свидетелей. Пышное платье невесты было сиреневого цвета, голову ее  увенчала фата. В руках Кертту держала букет лилий. Ильмари был одет в костюм бежевого цвета с цветком фиалки на груди. Позади них стояли прекрасные юноши в строгих смокингах – Эйно и Пертту ощущали, как кружатся их головы от обилия прекрасного. Они не знали, кем любоваться – великолепной матерью в свадебном платье, отцом, одетым так элегантно, или дядей Элиасом и его невестой, выглядевшими не менее восхитительно. Лилия была в белом платье из шелка, а на голове у нее была серебряная диадема. Элиас оделся так же, как Ильмари – было бы не гармонично, если бы он надел черный костюм. Со стороны Кертту присутствовало три свидетельницы, одетые в одинаковые красивые наряды – леди Атолл, известная шотландская актриса, работавшая одно время над их совместным иллюзионным шоу, госпожа Эллиот – бывшая их служанка и Николь. Лилия же взяла в свидетельницы Элен и Мэри, с которой быстро подружилась. Отец Кертту не смог приехать из Эспоо, поэтому в храм ее ввел Йоханнес, хоть он и был ее старше всего лишь на два года. С Лилией вообще были нарушены все традиции, ведь ее, круглую сироту, ввел в храм Артур, который никак не должен был сыграть роль ее отца. Малютки Хельга и Анжелика, одетые в алые свадебные платья, украшали церемонию и отожествлялись с невинностью и чистой духовностью.
В то время, когда священник произносил свои главные слова, читал молитвы и причащал венчающихся, гости сидели на скамейках и наблюдали за великолепной по своей красоте церемонией со стороны.
– Есть ли кто-то или какие-то причины, которые могут воспрепятствовать браку? –спросил священнослужитель Ильмари и Кертту, а потом задал тот же вопрос Элиасу и Лилии.
– Нет, упаси боже,  – ответила Кертту.
– Нет и не было,  – произнес Ильмари.
– Нет,  – сказала Лилия.
– Нет,  – проговорил Элиас.
Далее они дали друг другу обет верности, поклялись, что отныне никогда не расстанутся и произнесли слова благодарности за любовь и терпение. Алвар Эллиот, главный свидетель, подал женихам кольца, которые они надели на пальцы своих избранниц. Потом те, кто сегодня узаконил свои отношения перед богом, расписались в учетной церковной книге.
После окончания церемонии в Лиственной пустоши было устроено грандиозное торжество. В самом его разгаре Пертту, попросив минуту внимания, встал из-за стола и подал руку Мэрилин. Он, достав из внутреннего кармана пиджака коробочку с серебряным колечком, произнес:  «Я думаю, что сегодняшний день как никакой другой подходит для нашей с Мэрилин помолвки. Мэри, ты ведь выйдешь за меня замуж?»
Никто, кроме самого Пертту, и подумать не мог о таком стечении обстоятельств. Он, любящий неожиданности, решил сделать сюрприз как своей возлюбленной, так и всей своей семье.
– О, Пертту… – растерялась она. – Я… Да, конечно!
После созерцания красивого поцелуя, Йоханнес изумленно произнес:  «Похоже, нас сразил вирус любви, друзья. Массовое помешательство какое-то…»
– А ты, судя по всему, имеешь иммунитет,  – смеялся Ильмари. – Когда же ждать вашей с Элен свадьбы?
– Я не думаю об этом,  – ответил Йоханнес, отмахнувшись.
Глубокой ночью, когда Элиас и Лилия ушли в спальню, Пертту и Мэрилин уложили спать Кристиана, а Ильмари и Кертту остались с гостями, Йоханнес вышел на крыльцо, чтобы отдохнуть от шума и приложиться к горькому дымку сигареты. Он, глядя на то, как с неба летит звезда, оставляя за собой белый след, загадал желание, известное только ему одному. После чего, придавшись не веселым размышлениям о чем-то, Йоханнес ушел глубоко в себя. Нарушила его уединение Элен, тоже вышедшая на улицу. Она, положив руку на его плечо, нежно произнесла:  «Тоже устал, да?»
– Нет, просто сегодня необычайно красивое небо,  – проговорил Йоханнес, глядя на небосвод. – Люблю ночь. По-моему, ночь – это самое прекрасное время суток.
– Ты так же романтичен, как и много лет назад,  – заметила она, после чего, недолго помолчав, проговорила:  «А в самом деле, когда же у нас будет праздник? Мы вместе уже шесть лет – Хельга носит твою фамилию, а я просто сожительствую с тобой. Я люблю тебя, но я устала от такой жизни. Не думаешь, что нам тоже пора к алтарю?»
– Нет, не думаю,  – спокойно ответил Йоханнес, стряхнув дым с сигареты. – Если тебя что-то не устраивает – я тебя не держу.
Элен, уверенная до сегодняшнего вечера в его чувствах к ней, едва не потеряла дар речи. Ей казалось, что эти слова произнес не ее Йоханнес, а кто-то другой, заключенный в его тело. А он был искренним. За все эти годы Йоханнес так и не полюбил ее, а жил с ней только для того, чтобы не ранить своим уходом Хельгу, привыкшую называть его отцом. Элен была плохой хозяйкой – она только и могла писать романы, поэтому все обязанности за нее выполняла няня Хельги, старушка Энид. Йоханнес не испытывал к ней чувств и не преследовал корыстных целей. Она была просто дополнением его жизни. Ясно, что ему незачем жениться на ней. Если она вовремя не осознала, что Йоханнес пустил ее в свою жизнь лишь из-за жалости, то это не его проблемы. А Элен, убитая такой новостью, стараясь держать себя в руках, произнесла:  «А как же все то, что было между нами? Неужели ты совершенно холоден ко мне?»
– Между нами ничего не было, – так же равнодушно ответил Йоханнес. – И я уже был обвенчан – мне не нужен гарем на небесах. Я тебя не вынуждал срывать вашу с Джонатаном свадьбу. Я не причастен к рождению Хельги – у меня есть только один ребенок, его зовут, как ты уже знаешь, Артур. Ты надеялась, что я полюблю тебя? Я тоже надеялся, но извини, я уже не способен любить. Рано или поздно этот разговор должен был состояться. Поэтому тебе решать, как поступить: жить в достатке, воспитывать дочь в полноценной семье, но без взаимной любви или уйти и найти того, кто полюбит тебя. Я не хочу причинять тебе боль, но рано или поздно твои иллюзии были бы разоблачены. Вся наша жизнь – мистерия иллюзий, Элен. Мы живем, вбив себе в голову недосягаемый образ или ошибочное суждение, а потом вдруг все иллюзии рассыпаются в прах и суть вещей обретает иной смысл – мы достигаем истины. По-моему, порой лучше самообманываться и выходить из тьмы иллюзий, чем продолжать жить в этом аду лжи, которая затмевает твой же разум.
– С твоей помощью я сегодня разорвала нити самообмана, которые плела годами,  – сказала Элен, придя в себя и признав очевидное. – Но моей любви хватит нам обоим, и если ты не возражаешь, я останусь.

Глава 69

Финские грезы наяву

Ближе к осени были улажены все дела с продажей дома в Лиственной пустоши. Супруги Аллены, отдав Ярвиненам деньги за недвижимость, пообещали заселиться в начале сентября – они планировали провести остаток лета на Эгейском море. В конце июля в Ювяскюля уехала семья Элиаса. Он и Лилия заключали сделку о покупке особняка близ пешеходной улицы Кауппакату. Оказалось, что владельцем особняка был русский господин, уехавший после революции в эмиграцию.  «Странный он какой-то… – проговорил Ильмари, узнав историю компаньона. –  Вся интеллигенция стремилась покорить Францию и Германию, а этот дурак рванул в Финляндию, в которой то гражданская война, то столкновения с Советской Россией…»
Однако Ярвинены, немного побранив между собой эмигранта за столь крупную глупость, остались довольны покупкой. Подумать только, совсем скоро они поселятся в доме, который превзойдет своей площадью усадьбу их давно почивших родителей. Отныне семья больше никогда не разбредется по разным городам, как случилось после войны – теперь они будут жить все вместе, под одной крышей. Женщины станут хлопотать по дому, создавая уют, и будут растить детей в сплоченной и крепкой семье. Мужчины, как и прежде, станут приносить в дом деньги. Об иллюзионистах братьях Ярвиненах в Скандинавии ходила добрая молва и, скорее всего, в Финляндии их ждет тот же успех, который сопутствовал им в почти родной Великобритании. Они будут вести тихую и размеренную жизнь, чередуя труд с отдыхом и погружаясь в простые семейные радости. Йоханнес увидит, как однажды обретет счастье его сын, проникнувшись любовью к какой-нибудь красивой финке, они с Элен вырастят Хельгу, которая никогда не узнает тайну своего рождения. Ильмари введет в храм невесту сына, когда Пертту и Мэрилин, потерявшая родителей, пойдут под венец. Ильмари и Кертту станут нянчить внуков… А потом, спустя несколько лет, малютка Анжелика обретет женские черты и станет прекрасной девушкой. Элиас и Лилия однажды испытают счастье видеть уже взрослую дочь. По воскресеньям они будут навещать Князевых, прогуливаясь пешком до улицы Тюко Ярнефельта. Их большие надежды, возлагаемые на жизнь в Финляндии, были озарены яркими лучами их светлого будущего.
В середине июля Ярвинены отправились в прощальный тур по Соединенному Королевству. Они побывали более чем в пятидесяти городах, где были неприменно чествованы теплым приемом. Их шоу как всегда проходили с аншлагами и небывалым размахом. Яркие краски шоу – это то, с чем ассоциировалась у англичан, шотландцев и ирландцев Финляндия и непосредственно эта гениальная семья профессионалов. Как печальны были прощальное шоу и заключительные речи Элиаса, благодарящего поклонников за преданность и почитание их таланта! Что-то наподобие уже когда-то было…  Двенадцать лет назад, когда Ильмари прямо после представления отправился на военные сборы в Саме-Таун. Только сейчас его мальчики не стоят за кулисами и не созерцают чудеса отца. Они сами теперь иллюзионисты. Поклонники их мастерства были немало огорчены, узнав о том, что финские фокусники возвращаются на родину. Выходит, что отныне не озарят туманный Альбион ослепительно-блестящие шоу иллюзионистов Ярвиненов,  учеников легендарного Баркера? И теперь они – уже достояние Финляндии, а не Великобритании…
В одном из своих интервью популярному изданию, Йоханнес и Элиас утешили почитателей своего таланта тем, что они в рамках этого тура прощались с землями, где прошла почти вся их жизнь, а не со своей публикой.  «Раньше мы ездили в гости к своим родственникам в Ювяскюля, а теперь мы будем приезжать в гости к вам, – сказал Йоханнес, обнадежив большинство читателей журнала. – В наш век отлично налажены пути сообщения и, в таком случае, что может нам помешать приехать в Соединенное Королевство, чтобы представить на ваш суд свою очередную программу?»
Но нашлись и те, кто был рад их отъезду. Униженные фокусники, чей гений был затменен бездарностью иностранных выскочек, ликовали. Наконец-то люди станут чаще посещать их представления и не будут сравнивать их непревзойденное творчество с трюками продажных фокусников, ставя им в пример это финское чудо.  «Боже, пусть они не вернутся…» – взмолился провинциальный иллюзионист Баррет, узнав о прощальном туре Ярвиненов по королевству.
Но семейство иллюзионистов не особо интересовалось мнением о себе окружающих. Они находились в предвкушении грядущего путешествия в один конец. За три дня до отъезда, Мэрилин встретилась с бывшим мужем в ресторане на Роуз-Стрит. Она решила, что Дженсен имеет право взглянуть на сына в последний раз. Эта встреча прошла в довольно теплой, даже дружеской обстановке. Дженсен, желая любимым лучшей жизни, не воспротивился их переезду в северную страну на родину того, кто назвал его Кристиана своим сыном. Побеседовав о насущном и вспомнив прошлое, они мирно разошлись, пожелав друг другу счастья. На прощание Дженсен подарил Кристиану игрушечного котенка, проговорив: »Наверное, ты меня не запомнишь… Но пусть хотя бы у тебя будет маленький друг из родного Литлфорда» Мэрилин лишь умиленно улыбнулась и простилась с бывшим супругом навсегда, открыв свое сердце для новой любви и жизни.
Дом в Лиственной пустоши отчаянно не отпускал братьев Ярвиненов, считая их своей собственностью. Йоханнеса, напротив, он гнобил и пытался сжить со света. В день, когда из родительского дома выносилось все нажитое ими имущество, чтобы быть погруженным на грузовое судно, следующее в Финляндию, Йоханнес и Ильмари вытаскивали из дома старое зеркало, чтобы рабочие увезли его. Случайно задев им о каменную стену, братья разбили зеркало. Осколки зеркала даже не поцарапали Ильмари, а Йоханнесу едва не перерезали сонную артерию. Истекая кровью в ожидании доктора, Йоханнес проговорил: »Мама меня вообще никогда не любила».
Вечером, когда семья праздновала венчание Ильмари и Элиаса со своими женами, застряслись стены, раздался страшный гул и картины, украшающие дом, попадали со стен. Христианский крест, висящий над входом в дом, упал и треснул, разломившись на две части. Все, кроме Элен и Мэрилин знали, что это бунтует дух язычниц, не принявших венчание своих сыновей и братьев с христиансками. В ту же ночь Мэрилин, оставшаяся в доме возлюбленного, подняла на ноги всю семью своим душераздирающим визгом. Она, проснувшись  в четвертом часу, приоткрыла глаза и увидела молодую женщину в белых одеждах, стоящую над ее кроватью. Мэрилин тогда еще не знала, что звали эту женщину при жизни Аннели.
А сегодня, накануне отъезда, сами по себе вспыхнули шторы на окне, из которого однажды выскочила Элен, спасаясь от матери Йоханнеса.  «Боже, куда я попала…» – подумала Мэрилин, узнав об утреннем происшествии.
Этой ночью Артур, боясь явления своей же бабушки и знающий не понаслышке о ее ненависти к нему, очертил вокруг своей кровати защитный круг. Посыпав солью у кровати, он отошел ко сну. Да, бабушка и в самом деле не пришла. Зато решила заглянуть в Лиственную пустошь его мама. Жанне он был рад гораздо больше, чем Маритте.
Во сне Артур видел свою мать ослепительно-молодой и невероятно красивой. Такой он ее запомнил при жизни. Артур будто не присутствовал в этой реальности – он выступал в роли наблюдателя. Он видел их уютный коттедж в Дрим-Тауне, где прошли его самые первые годы. Дом на берегу лагуны был разрушен в годы войны, но в его грезах он был таким, каким был раньше. Мама стояла на берегу лагуны в белом шелковом платье и чем-то напомнила ему богиню красоты Фрейю в скандинавской мифологии. Ее темные локоны спадали на белую грудь, а шелк платья струился по прекрасному телу, облегая каждый его изгиб. Она ждала кого-то… Скоро Артуру стало ясно, кого дожидалась мама. Со стороны гор пришел его отец – такой же юный, каким был четырнадцать лет назад. Он был одет в белую рубашку свободного покроя – такие Йоханнес носил до одного дня в декабре. Отец приблизился к матери, и она протянула к нему свои прекрасные руки, украшенные серебряными браслетами, переливающимися светом на солнце. Артур не слышал, о чем они говорили, но созерцал нежный поцелуй двух влюбленных, которые, похоже, любят друг друга сквозь время и пространство, отрицая смерть… Почему-то горечь подступила к сердцу сновидца. Артур в мире грез сам не осознавал, почему ему так больно видеть мать рядом с отцом. Жанна, взяв Йоханнеса за руку, повела его в сторону их дома. Артур, молча, созерцал, как отец с радостью повинуется ей, и не мог вмешаться в происходящее.
Проснувшись, Артур почувствовал, что его подушка стала мокрой от слез, а в душе остался неприятный осадок. Такой сон не сулит ничего хорошего.  «Сегодня восьмые лунные сутки… Сны сбываются, но редк, » – утешил себя Артур и, поцеловав нательный крест, вскоре снова заснул.
За сутки до отправления к берегам Финляндии лайнера «Граф Джон Коллинз», Йоханнес побывал в Нью-Роуте, посетив кладбище на Роуз-Стрит. Однажды Йоханнес  поклялся себе, что ступив в новую жизнь, он оставит образ Жанны в прошлом и больше никогда не придет на ее могилу, чтобы вспомнить о своем былом счастье с ней. Но сегодня, осознавая, что на следующий день он покинет места своего детства и юности и не сможет больше навестить ту, которую любил, Йоханнес отправился туда, где оставил свое сердце. Он шел туда под предлогом, что нужно навестить отца и кенотаф брата, ведь они были похоронены рядом с Жанной. Но, постояв немного над могилой отца и символическим захоронением Юхани, Йоханнес подошел к могильному холмику жены. Возложив к ее кресту букет белых лилий – ее любимых цветов, он проговорил:  «Теперь уж точно – прощай…». И ушел, не обернувшись. Все воспоминания останутся здесь, а в Ювяскюля его жизнь уже который раз начнется с чистого листа.
Утром следующего дня все Ярвинены, включая прекрасную Мэрилин и ее сына, отправились  на поезде в Мэринг-Лайн. Кристиан, глядя в окно, проговорил:  «Мама, мы снова едем в Литлфорд?»
– Нет, Крис, мы едем туда, где ты еще не был,  – ответила с улыбкой Мэрилин.
– А я почти нигде и не был… – расстерянно проговорил мальчик, взглянув на Йоханнеса, который ему понравился с самого первого дня. – Дядя Йоханнес, куда мы все едем?
– В один шотландский город,  – ответил Йоханнес, слабо улыбнувшись. – А потом мы взойдем на борт корабля, и ты увидишь, как чайки летают над морем.
– Тебе понравится, Крис,  – пообещал Пертту, посадив его к себе на колени.
– А как же папа? Мы его с собой не возьмем? – спрашивал мальчик, рассматривая окружающих его людей своими любопытными глазками.
– Теперь я твой папа, мой милый,  – проговорил Пертту, поцеловав его в щеку.
Каждый из отважившихся на эту массовую эмиграцию ехал в порт Мэринг-Лайна со своим настроением. Кертту радовалась тому, что покидает берега Англии, ведь в Финляндии она оставила семью, уехав когда-то за моря с Ильмари. Пусть они поселятся не в ее родном Эспоо, но жить в своей стране все равно лучше, чем быть оторванной от родины. Ильмари и Йоханнес испытывали почти одинаковые чувства – им было все равно. Правда, в душу порой закрадывалась тень печали – здесь они родились, Англия для них – как Финляндия для Элиаса, Кертту и ее сыновей. Но память детства давала знать о себе – вспоминая времена пребывания в гостях у Князевых, они невольно тосковали по закоулкам Ювяскюля и его восхитительным пейзажам. Эйно и Пертту восприняли отъезд, как увлекательное приключение – они плохо помнили Финляндию, так как уехали оттуда, будучи совсем малютками. Но шесть лет назад они гостили у Князевых в Ювяскюля. Город сразу же покорил их сердца, и они были счастливы, что теперь едут туда не в гости, а навсегда. Мэрилин, нужно признаться, робела перед новыми землями – любой человек боится всего нового. Но она была счастлива, ведь рядом с ней – ее Пертту, присутствие которого притупляло ее страх. Но больше всех в Ювяскюля стремился Артур. Там его ждала Алина, которая, узнав из письма Артура о его переезде в ее город на постоянное место жительства, едва не сошла с ума в предвкушении долгожданной встречи, не подразумевающей грядущих разлук.
В пять часов утра семья достигла Мэринг-Лайна, а уже через полчаса лайнер покинул свой порт. Пертту, Мэрилин и Кристиан ушли в свою каюту – мальчика надлежало уложить спать, ведь он, будучи совсем малюткой, быстро утомлялся. Эйно с матерью и отцом ушел в кафе на нижней палубе – они, не успевшие перекусить в ресторане на Портовой, были голодны. Только Йоханнес и Артур остались на прогулочной палубе. Они, стоя у лееров, молча, смотрели на воды холодного Северного моря, мысленно прощаясь с родными Британскими островами. Йоханнес вспомнил, как плыл на этом же корабле много лет назад со своей семьей, состав которой сильно изменился за эти годы. Мамы и старшей сестры давно уже нет на этом свете, четы Бредберри – тоже, а на месте их прекрасной дочери теперь Элен, которая спит в каюте с Хельгой. Давно, почти двадцать лет назад, Йоханнес стоял у этих лееров и страдал от неразделенной любви. Он и сейчас тоже страдает, только, вот, любят его, а Йоханнес – равнодушен. Тогда ему было восемнадцать, а сейчас –тридцать семь… Как скоротечно и медлительно время… Вроде бы юным он был совсем недавно, но стоит только вспомнить свою прежнюю жизнь, ее события, следующие один за другим… И сразу осознаешь, как медленно ее течение. Что его ждет там, за двумя морями? Светлое будущее или мрак бытия, преследующий Йоханнеса всю жизнь? Время восстановит истинную картину грядущего.
– Отец… – произнес вдруг Артур, прервав его задумчивость.
– Что? – спросил Йоханнес, не отводя взгляда от морской панорамы.
– Я так и не сказал тебе… – проговорил юноша, взяв его за руку. – В Ювяскюля меня ждет девушка… Я люблю ее. Если я стану просить руки Алины у ее родителей, и они дадут добро, ты позволишь мне жениться на ней?
– Если у вас все взаимно, то конечно,  – ответил Йоханнес, слегка растерявшись. Он понимал, что это рано или поздно произойдет, но никак не мог подумать, что все случится так скоро. – Ты разумный юноша, и я уверен, что ты впустил в свое сердце ту, которая достойна тебя.
– Отец, а в чем, по-твоему, счастье? – спросил Артур, заглянув в его глаза.
– В любви,  – не задумываясь, ответил он. – Человек, который способен на нее, действительно счастлив. Кому, как не тебе, согласиться с этим.
Пятого сентября Ярвинены достигли своей цели, прибыв в Ювяскюля. Там их встречали Андрей, Хелена и Эйкка, а также Элиас с семьей, успевший обжить за месяц их новый дом.
– Привет, коллега! – Эйкка бросился обнимать Артура. – Ну что, когда тебя ждать в Консерватории?
– Я попробую в следующем году поступить в музыкальный институт города Хельсинки,  –сказал Артур. – А пока мы с мамой работаем над новой оперой – быть может, хоть с ней мы сумеем завоевать славу.
– Конечно сумеем, ведь либретто пишет ни кто-то, а известная поэтесса,  – сказала явно не комплексующая Элен.
– Очень приятно познакомиться,  – проговорила Хелена, присев в своеобразном реверансе. – Артур мне много рассказывал о вас.
– Твой сын очень похож на тебя,  – сказал Андрей Йоханнесу. – Сколько лет, Ландыш… А ты ничуть не изменился.
– А теперь все дружно идем на Эмилию Аппельгрен,  – позвал Элиас на улицу, где поселится его семья. – Отмечаем сегодня приезд, новоселье и помолвку нашего Пертту!
– Да, давно пора представить Мэри нашим родственникам! – согласился Эйно. – Я буду переводчиком.
Когда прибывшие на родину Ярвинены увидели свой дом с улицы, они были изумлены – красивее строения им еще не доводилось видеть. Трехэтажный особняк, чем-то похожий на замок лорда Дангариса впечатлял своим величием. Внутри все напоминало о Лиственной пустоши – картины, оставшиеся братьям  в наследство от матери, старый диванчик в прихожей – все, как в их прежнем жилище. Пертту в этот момент вспомнил, как отдавал все свои гонорары в общий котел, чтобы поскорее скопить деньги на покупку этого великолепного дома. Как он тогда негодовал и роптал на близких за то, что они лишали его прекрасной привилегии тратить собственные деньги! Но теперь Пертту осознал, что оно того стоило. Элен, осмотрев дом, вспомнила свою жизнь с Джонатаном в его замке и подумала о том, что все вернулось на свои круги – она снова в золотой клетке, только уже без возможности вернуться в Англию, где у нее не осталось приюта. В доме Джонатана любили ее, но в сердце Элен была пустота, а в доме Ярвиненов любит она, но Йоханнес холоден.  «Наверное, я проклята…» – с горечью подумала она.
Собравшись в гостиной за богатым столом, они отобедали и подняли фужеры за упокой душ тех, кто не застал этих счастливых времен.
– Мамочка, милая наша, я не знаю, слышишь ли ты нас сейчас… – произнес Элиас, держа в руках фужер с вином. – Но мы здесь, откуда берет начало наш род. Я помню, как ты жалела о переезде в Англию и хотела вернуться в Ювяскюля. Мы сделали то, чего не успела сделать ты. Надеюсь, что там, в Вальхалле, в которую ты так верила, вы с Аннели и Юхани счастливы.
– Много лет прошло с тех пор, как исчезла Тарья,  – произнес Йоханнес. – Мы, наверное, никогда не узнаем, жива она или нет… Но если жива, дай Всевышний ей благополучия, а если нет, то хотя бы покоя…
После печальной церемонии, мелодия жизни перешла на мажорный лад. Заговорили о планах на будущее, обсудили предстоящую свадьбу Пертту и вспомнили былое.
– За те четыре года, что жил у нас Артур, он стал для нас родным,  – сказала Хелена, вспоминая о его жизни в их доме. – Честно говоря, я так привязалась к нему, что не хотела его отпускать к тебе, Йоханнес.
– Но теперь он здесь, и ты сможешь видеть его хоть каждый день,  – улыбнулся Йоханнес.
– А где Хельга? – спросила Элен, вспомнив о дочери.
– Они с Крисом и Анжеликой играют на первом этаже, – сказала Мэрилин.
Спустя некоторое время, когда торжество постепенно угасло в туманной дымке сумерек за окном, Князевы собрались домой. Проводив их, хозяйки принялись наводить порядок. Артур, Эйно и Пертту остались в гостиной, беседуя о том, что интересует обычно юных. Дети готовились ко сну, а Элиас ушел из дома, чтобы проводить засидевшихся в их доме гостей до Кауппакату. Ильмари и Йоханнес, сидя на диванчике в прихожей, говорили о чем-то. Ильмари, на мгновение задумавшись, подошел к окну, и, посмотрев на звездное небо, проговорил:  «Знаешь, в чем наша сила, Йоханнес?»
– Я никогда не думал об этом, Ильмари,  – признался он. – Но полагаю, что в единстве.
– Ты правильно говоришь, Ландыш,  – согласился Ильмари. – А наше проклятие – в иллюзиях…
– Тебя тяготит наше искусство? – недоумевающе произнес Йоханнес. – Ты же мечтал связать с иллюзиями свою жизнь.
– Наше искусство – это фокусы, а мы всю жизнь провели в плену иллюзий,  – признал Ильмари. – Наша мама, стремясь к лучшей жизни, покинула когда-то родную страну, предпочтя ей чужие земли, где она от тоски увлеклась язычеством и в итоге нашла свою смерть. Эта английская мечта – ее иллюзия, разбившаяся однажды о каменные стены действительности. Я когда-то думал, что мое от меня не уйдет, и предавал любимую девушку, думая, что все сойдет мне с рук. Но моя иллюзия лишила меня счастья с Жанной и едва не разлучила навсегда с тобой. Элиас когда-то считал, что у нашей семьи нет скелетов в шкафу, пока не прочел дневник отца. Ты, поссорившись с нами в Блади-Тауне еще до войны, хотел отделиться от нас, думая, что выживешь один, а сам потом вернулся в Лиственную пустошь… Мы, находясь в заблуждениях и самообманываясь, думали, что счастливы. И лишь сейчас, когда все иллюзии были разаблачены, закончилась эта дьявольская мистерия иллюзий. Не находишь, что жить стало легче?
– То, что мы сошли с тропы самообмана – это твоя иллюзия, Ильмари,  – сказал Йоханнес. – Человек не может жить без заблуждений. На смену одной иллюзии приходит другая, и это – бесконечный процесс. Но в твоих словах есть одна простая истина: жить стало и в самом деле легче. А знаешь, почему?
– Мы достигли того, к чему шли годами, и нас не тяготит бремя недостигнутых целей и обманутых надежд,  – ответил Йоханнес на безмолвный вопрос брата. – Мы, славно поработав в юности и молодости, теперь пожинаем плоды своих трудов. Счастье – для каждого свое, и видит бог, скоро мы все обретем то, что считаем высшим благом лично для себя.

Ушли в историю те годы,
Когда вы жили на Земле.
Стремятся вдаль речные воды…
И тяжко ставить точку мне.

Эпилог

***

Мистерия Иллюзий

Селение Рессоден близ Хельсинки в зимнюю пору было особенно прекрасно: широкая дорога, вымощенная асфальтом, была укрыта искрящимся снегом, белым, как облако. Вдоль дороги, подобно стражам, стояли изящные фонари, выкованные на манер девятнадцатого века. Они освещали улицы Рессодена в час, когда небо затягивалось сумеречной дымкой. На улице Сяккиярви в ряд стояли шесть аккуратных домиков, архитектура которых была дыханием современности: никаких вычурных лепнин и колонн, ведь все сводилось к минимализму. Но это никак не скрадывало всю прелесть улицы Сяккиярви. Здесь все было так приветливо и по-домашнему уютно.
В доме, окна которого летом были увиты плющом, жил Пааво Саволайнен. Он был красивым мужчиной со светлыми волосами, который через три года должен переступить порог полувека. Пааво, всю юность и молодость отдавший искусству танца, после тридцати пяти лет открыл в себе талант писателя. Начал он с легких романов, но потом осознал, что фэнтези манит его. Прославившись на серии книг о стране Нордис, о которой он слышал из уст матери, рассказывающей ему семейные предания, Пааво решил, что пора ему написать историю о своих предках.
Вернувшись из Хельсинки, он, оставив свой Форд в гараже, прошел в дом. Сегодня была презентация его нашумевшей истории о колдуне Троине и чародейке Илоне. Эту книгу Пааво издал в начале года, а к его концу он уже пожинал плоды своих трудов. Он думал, что его история настолько плоха, что ему придется потом самому скупить свои книги и сжечь их в  саду, чтобы не осквернять неудачей свое доброе имя… Но молодежь любит сказки. Видимо тот, кому едва исполнилось двадцать, еще живо помнит эти восхитительные истории о принцах и драконах, которые раньше передавали в районе девяти часов вечера по радио… И, еще не простившись до конца с детством, эти люди продолжают читать сказки, называя их теперь модным словом «фэнтези». И благодаря юным читателям Пааво Саволайнен не скупил и не сжег свои книги. С их легкой подачи теперь проходят его творческие вечера, автограф-сессии и пресс-конференции. Успех пришел к нему… Только что ему от этого. Если в человеке нет гармонии, то ни слава, ни деньги не сделают его счастливым.  А что есть гармония в человеческой жизни? Вероятно, органичное сочетание блестящей карьеры, душевного равновесия и устроенной личной жизни. Пааво явно не доставало двух компонентов для того, чтобы сварить это снадобье, название которому Счастье.
Он был безнадежно одинок. Все его родственники уже давно ушли туда, откуда не возвращаются. Женат Пааво был лишь однажды. Ее звали Кирси, и она была его партнершей по танцам, но не сложилось.
Естественно, недолгий брак не принес ему тех, кто смог бы продолжить одну из ветвей его древнего рода. Поэтому каждый раз Пааво не спешил возвращаться домой с работы – откровенно говоря, ноги просто не шли в дом, где его никто, абсолютно никто, кроме его домашней крысы, не ожидает. Он решил провести свой вечер за написанием очередного шедевра. Все, что осталось Пааво от давно почивших предков – это истории,которые рассказывала ему мать в детстве и юности. Аурора, слушая со времен своего пребывания в колыбели и на протяжении жизни от родителей предания о своей семье, с радостью потом пересказывала их своему единственному сыну. Так уж исторически было заложено в этой семье – ценить свои корни и знать, с чего начинается твой род. Пааво, вдохновленный этими вечерними сказками с долей истины от матери, решил написать автобиографический роман, в котором он расскажет всю историю своего рода, от его начала во тьме веков и до сегодняшнего дня.
Пообедав и приняв душ, он уселся в уютное кресло, что стояло в углу, образованном двумя книжными стеллажами высотой в потолок. Неспешно Пааво открыл крышку ноутбука и настроился на то,чтобы плодотворно поработать.
– Ты хочешь посодействовать мне, верно, Аэрин? – Пааво отвлекся на своего домашнего крыса, сидящего в клетке и поглядывающего на него с явным интересом. – Ну что ж, мой друг, настало время вспомнить все…
В свете настольной лампы он, прикоснувшись к клавишам ноутбука, начал:
«Мой род берет начало с тех времен, когда Магнус Суровый сверг с престола короля страны Нордис Олафа Лихая Секира» – строчил он по клавиатуре, вглядываясь в выводимые на мониторе слова» – «Король был свержен, а его жена, славная королева Ингрид, покончила с собой. Лишь чудом, не без помощи своего любимого шута Хлодвига Славная Песнь, который был колдуном, спаслась дочь короля, принцесса Агнета…»
Он весь вечер и ночь описывал события далекой древности, а в последующий год расписывал историю своего рода, бравшего начало от союза спасшейся принцессы и ее возлюбленного Хлодвига. В июле следующего года, завершая свою книгу, Пааво с особым трепетом описывал судьбы тех, кто жил в начале прошлого века. Иллюзии, они повсюду…. В свое время Пааво, равно как и те, в ком текла его кровь, испытал на себе эту туманную дымку самообмана, окутывающую сознание. Однажды он понял, что все то, что Пааво когда-то принимал за истинное, оказалось ложным… А вот его предки, осознав, что заблуждались в одном, похоже, сами того не подозревая, ступали на новую тропу самообмана…
«Маритта, дочь Матти и Алины, родилась в городе Ювяскюля, как и ее предки последних пяти поколений. Там же она, став взрослой, вышла замуж за Аапо. Поскольку он жил на берегу озера Кейтеле, его прозвали «Ярвинен», что в переводе с финского значит «Озеро». Потом прозвище Аапо стало фамилией для его детей. Самыми старшими его детьми были Аннели и Элиас, который родился, когда Аннели было десять лет. Двойняшки Ильмари и Йоханнес, а так же их младшая сестра Тарья и блаженный Юхани родились уже в английском городе Нью-Роут, или где-то рядом с ним, где Аапо и Маритта оказались после своей эмиграции. Аапо, как гласит наше семейное предание, был принесен в жертву своей дочерью Аннели какому-то языческому богу. Спустя много лет Аннели и ее мать погибли в огне жертвенного костра, сами себя принеся в жертву. Незадолго до этого, не найдя спасения у брата от религиозного помешательства матери и сестры, из дома сбежала Тарья.
Братья Ярвинены, в отличие от своих сестры и матери, были католиками и вполне неплохо продолжили жить без них. Они прославились на весь мир и навсегда вошли в память народа, как гениальные фокусники. Но иллюзии были не только их профессией. Они были их проклятием. Не было среди них человека, который когда-то не обманывал сам себя, принимая за истинное ложное. В этом – трагедия любого, живущего на Земле. Но всегда их иллюзии разоблачались ими же, и они становились на путь истины.
Я прихожусь внуком Пертту Ярвинену, сыну Ильмари. Моя мама, ее звали Аурора, была самой младшей из трех его детей, не считая приемного Кристиана. Мои родственники по линии Элиаса и Йоханнеса разбросаны по миру. Кто-то вернулся в Англию, как когда-то вернулись в Финляндию дети Маритты, кто-то уехал в Россию – на родину мужа Хелены, сестры Маритты. Я знаком с сыном Йоханнеса. Артур сейчас очень стар, но он весьма приятный человек. К сожалению, Йоханнес рано покинул его, упав с оборвавшегося троса во время исполнения одного из своих трюков. Но он оставил богатое наследство всей Финляндии, всему миру, в виде своего искусства. Артур рассказывал мне о том, что незадолго до своей гибели его отец признался ему, что он всю жизнь винил себя в том, что когда-то не смог спасти свою младшую сестру. Тарья просила Йоханнеса увезти ее, спасти от язычества, которое навязала ей мать, а он не успел… Она сбежала из дома, и больше он никогда ее не видел. Йоханнес ушел из жизни с тяжестью на сердце, так и не узнав, что его сестра была все это время рядом…
Тарья, будучи уже зрелой женщиной, но,  увы, бездетной, нашла нас во время Второй Мировой. Оказалось, что первые десять лет после своего побега она жила в доме одного старого дельца, который приютил  ее, страждущую и бездомную. Он обещал ей безбедную жизнь, а взамен лишь просил скрасить его старость. После его смерти она унаследовала все имущество местного дорожного магната. Тщетно разыскивая родных в Англии, она, совершенно отчаявшись, решила вернуться на родину. Тарья поселилась в Ювяскюля, но, решив, что ее близкие не пережили Первую Мировую, поскольку она не смогла отыскать их в Англии, подумала, что и Князевых тоже нет, ведь Финляндии в те годы досталось значительно больше, чем Англии. Ведя почти затворническую жизнь, она ничего не знала о происходящем в городе. Зимняя война с Советской Россией лишила ее крова, и она, умирая от холода, искала спасения в уцелевших домах. Судьба привела ее на порог дома моих предков. В тот день Тарья вновь обрела семью. Жаль только, что она застала в живых всех, кроме своего любимого старшего брата, прекрасного Йоханнеса, павшего жертвой искусства в свои тридцать восемь…
Элиас, самый старший из легендарных братьев-фокусников, несмотря на врожденное заболевание сердца, прожил дольше всех – он умер в семьдесят девятом году, ему было девяносто пять. А Ильмари был мне хорошим прадедом. Я помню, как он рассказывал мне о том, как воевал на Сомме в тысяча девятьсот шестнадцатом…
А знаете, зачем я заговорил об их проклятии, имя которому Иллюзии? Я хотел лишь сказать, что все то, в чем вы сейчас уверены, завтра может разбиться в осколки. Но на смену этому придет новое заблуждение.
Мои родные заблуждались даже в своих иллюзиях. Маритта стремилась в другую страну, думая, что ее там ждет лучшая жизнь, Йоханнес хотел быть независимым от своей семьи, считая, что кровное родство – формальность и можно быть вполне счастливым вдали от тех, с кем он разговаривал на разных языках. Тарья, рано опустив руки, решила, что ее близких уже нет на свете, хотя они жили в одном городе с ней. Но вся семья, много раз распадающаяся и вновь оживающая, заблуждалась в главном: они строили из себя великих страдальцев, даже не осознавая, насколько они были счастливы. Они были вместе, они были друг у друга. Они не знали настоящего одиночества. Так зачем же они стремились к лучшей жизни, если она у них и так была? Этот самообман, приправленный смятениями, и порождает этот проклятый фарс, мистерию иллюзий… Иллюзии – это бесконечный процесс и вся наша жизнь – сплошное ложное, о котором мы порой и не подозреваем. Это проклятие моего рода и всех, живущих в этом Мире…

13 августа 2003 года,
Город Рессоден, Финляндия».