Семейный роман

"Она дала себе слово. Не думать про "это" до тех пор, пока не окажется одна"

Глава 30

Тихий омут

  Елена Константиновна пышными телесами едва-едва протиснулась в дверной проём и с шумом ввалилась в учительскую, восторженно закатив глаза:
     - Снежа. ... Ой, прости, Анечка! Ох, какой! Ты видела? Взгляни!
     Глянцевый журнал на потрёпанном годами казённом столе смотрелся пришельцем из иных миров. Елена Константиновна услужливо раскрыла нужную страницу, и взгляду предстала унылая физиономия Марка Черникова.
     Аня неловко переступила с ноги на ногу: ей часто приходилось теперь это делать, иначе пальцы к середине дня немели, и она переставала их чувствовать совершенно. Приклонить бы куда - нибудь голову да закрыть глаза. Увы! Через полчаса её ожидали два утомительных до одури урока в старших классах.
     - Интересно, он пригласительные даст? Я бы сходила... Ань, возьми больничный! Нельзя так мучиться! Не стой под форточкой, ты что, с ума сошла?! Продует! Ветер сырой! - засуетилась она, вся раздуваясь от гордости, чувствуя себя хотя бы в наималейшей мелочи сопричастной чужому счастью.
     - Мы и так от программы отстали! - вздохнула Анна, - Дышать нечем! Можно, я ещё минутку?
     - Ань, ты и меня, и себя простудишь! Закрывай немедленно!
     - Ладно! - со вздохом повернулась к ней Аня, - Ещё бы последние недели на работе как-нибудь дотерпеть. Не представляла, что так тяжело будет.
     - Тебе когда?
     - Первого июля... Приблизительно...
     - Ох... - томно закатила глаза Елена Константиновна, - Ты ведь уедешь к тому времени?
     - Да, Лёша сказал - уже в Берлине будем.
     - В Берлине! Хотя бы в человеческих условиях родишь! - фыркнула англичанка. Покачивая головою, она завистливо оглядывала изменившуюся фигуру коллеги, - Да ну её, работу! Что, думаешь, эти придурки хотя бы полслова из твоего предмета понимают? На что им компьютер? В игрушки играть! Один Сашка Соколовский соображает, так он у нас по всем предметам гениальный... Что с тобой? Ну-ка, присядь! Тошнит, да?
     - Кольнуло... Ничего страшного! - отбивалась она ещё с четверть часа от непрошеной наперсницы. Поди, объясни кому, какая дрожь неостановимая охватывает при одном только имени, одной мысли только. ... А сны? Пустыня раскаленная, пески и пески до самого горизонта, горячий ветер обжигает глаза, словно бы сотня - другая огнедышащих драконов сговорилась выдохнуть разом; на самом краю земли, в расплывающемся неверном мареве, как бусинки на цепочке - караван верблюдов. Пофыркивают кони, седло скрипит, песок шуршит, мир перед глазами мерно опускается и поднимается, и конца и края пути не предвидится.
     Но такой сон - ещё куда ни шло. Хуже всего - высокий худой старик в белом тюрбане, с изрезанным глубокими морщинами смуглым лицом. Глаза - глубоко запавшие, черные ямы - двумя ножами вскрывают душу, заставляют чувствовать себя виноватой. Но в чём же её вина? А старик всё смотрит, и смотрит, и нет ответа...
     Аня - Снежана просыпалась, хватая ртом воздух лихорадочно, с трудом отрывала тяжелую голову от пропитанной слезами подушки. "Пройдёт, пройдёт, это нервы..." - успокаивала она себя. Однако с приближением отъезда всё сильнее грызла душу тревога.
     - А тебе туда позвонить можно будет? Дорого, наверно? Ну ладно, скинемся коллективом, - скривила меж тем губы Елена Константиновна, - Ну это ж надо, кто бы мог подумать. ... Такие внезапные перемены в судьбе... счастливая ты, Сне... Аня! Такого мужика отхватила: и молодой, и перспективный, и тебя вон как любит! Ты только держись за него, а то знаешь...
     Противный дребезжащий звук сотряс здание школы. Едва замолкли последние трели, дверь в учительскую распахнулась, и на полном ходу, размахивая, словно боевым эльфийским мечом, классным журналом, ворвалась молодая математичка. Пыхтя и отдуваясь, она плюхнула грузный зад сразу на два стула и выпалила:
     - Нет, всё! Увольняюсь! Не могу больше!
     - Что, опять не отпустил? Созвездия не так встали? - хихикнула англичанка. Откалывать шуточки в сторону странноватой "эльфийки" давно вошло у нёе в привычку и доставляло несказанное удовольствие.
     - Да не в том дело! - отмахнулась Наталья Юрьевна, - С шестым своим не знаю, что делать! Что теперь будет, а?
     Голос у неё неожиданно дрогнул и сорвался почти на плач. Тут уж Аня и толстуха - англичанка повскакивали со стульев и кинулись к ней в недоумении:
     - Наташ! Что случилось?
     - Измайлова! Свалилась на мою голову ...
     Математичка рыдала уже во весь голос. За дверью послышался быстрый топот множества ног, громкие возмущенные вопли, и на пороге возникла хронически потная малиновая физиономия директора. Из-за его низенькой фигуры высовывались хмурый костлявый физрук и суровое лицо Валентины Ивановны с недовольно сведенными бровями.
     - Наталья Юрьевна! Куда вы сбежали? - возопил Бараныч, - Ко мне в кабинет! Быстро! Разбираться будем по горячим следам! Дома поплачете!
     Математичка, с мокрыми от слёз рукавами, обречённо удалилась вослед за начальством, подрагивая бусами. До следующего урока оставалось всего ничего, потому Валентине Ивановне пришлось, как наиболее осведомленной из всех коллег, просветить сотрудников на предмет случившегося:
     - Я ни за что не поверю, что она могла такое совершить! - безаппеляционно заявила Валентина Ивановна с самого начала, - Я всегда говорила, и буду говорить, что Светочка - ангел! Добрая, талантливая и удивительно чистая девочка! Нет, можете говорить, всё, что угодно, а я - не верю, и всё!
     Учительница возмущенно хлопнула классным журналом о стол, да так, что взвились во все стороны разнокалиберные бумажные листочки с тщетными попытками одиннадцатого класса выполнить контрольный тест по английскому. Снежана кинулась было поднять, но вовремя подхваченная пухлыми белыми ладонями Елены Константиновны, усажена была на стул и обругана за беспечность на неделю вперед.
     - Да что там случилось, Валентина Ивановна, не томите!
     - Ничего хорошего, девочки, ничего хорошего...
     ...Обманное, переменчивое февральское солнце слегка сдвинулось, лениво минуя точку полудня и собираясь на закат, а мытарства Светкины только - только начинались.
     Через мокрые ресницы свет дрожит и расплывается радужными бликами. Саша объяснил как-то раз им с Женькой, отчего так происходит, но теперь она никак не могла бы припомнить то мудрёное слово. "Де-фи..." или "ре-фра..." Да как же там дальше?! Не помнит она, ну хоть убей! А надо, непременно надо вспомнить! Вспомнить хоть что-нибудь из другой - счастливой - жизни, когда не было школьной раздевалки - пыльной комнатушки без окон, без дверей, старыми матами заваленной, скрипа открывающейся двери, толпы девчонок на пороге, их вытаращенных глаз и ехидной, торжествующе - белозубой улыбочки на гладеньком, тронутом нездешним загаром личике.
     - Вахрушина, ты разговаривать умеешь?
     - Не, она только поёт! - пробормотала Анька, и обе они с Маринкой дружно фыркнули.
     Баран Бараныч, с лысиной, багровой от натуги, будто облитой крепким настоянным вином, нервно сжимал в кулаке носовой платок. Из кулака капало. Упрямая девчонка признаваться нипочём не желала. Хотя, дело и так было яснее ясного, считал директор.
     Стояла неподвижно, глаза полуприкрыты, в одну точку уставилась - на ящерку малахитовую за стеклом директорского шкафа. Каменная, а всё ж человечней взгляд её был, чем у тех двуногих, что расселись сейчас по диванчикам кожаным вдоль стенки. Тут и Наталья Юрьевна - глаза на мокром месте, бусы беспрестанно теребит. Тут и физрук - из последних сил держится - не рыгнуть бы. Тут и историчка старенькая - носом клюёт, забыла видать, зачем позвали. Ну, и ещё пара - тройка училок, по случаю подвернулись. Основными свидетелями выступали, конечно, Анька с Маринкой - вот и пробил их звёздный час. ... Остальные шестиклассники толпились в коридоре.
     Минуты идут. Дёргается стрелка на настенных часах, нарезает круги директор по пыльному линолеуму, а худо Баранычу так, что далее некуда. Но знает он: скоро совсем ещё хуже будет. И "скоро" явиться не замедлило. Издалека донеслись шаги отчётливые, тяжелые, и затих вечно гудящий улей школы. Каждый удар по полу для маленького толстяка - молотком по крышке гроба.
     Раскрылась пасть двери. Пригнув крупную лобастую голову, пружиня коленями, быстро вошёл Измайлов. Директору - кивок, остальные - не удостоились. Виолетта, как обычно, впорхнула вслед за отцом неслышно, с видом скучающего породистого котёнка, и плавно опустилась на краешек ближайшего к выходу стула. Пахнуло фиалками.
     - Ну? - рыкнул бизнесмен тоном льва, нагло разбуженного навозной мухой прямо посреди сиесты. Присутствующие слегка привстали. Директор пролепетал что-то невнятное. Светка по-прежнему молчала, стоя посреди кабинета, на всеобщем обозрении. И тогда Валентина Ивановна кинулась в бой:
     - Послушайте! - в голосе её зазвучали непривычные металлические нотки, - Не понимаю, как вы можете абсолютно бездоказательно обвинять ребёнка! Подняла девочка с пола обронённую вещь! И зачем спектакль устраивать? Не стыдно вам? Взрослые люди! Светочка, ты просто заметила цепочку на полу, да? Ну, вот!
     Светка, казалось, и вовсе не слышала, что обращаются именно к ней, не понимала, что гулкий директорский кабинет набит сейчас людьми именно из-за неё.
     - Так. Не понял, - смерил взглядом Измайлов всех присутствующих. Взглядом крайне неприятным, между прочим: давящим и замораживающим одновременно, заставляя людей внезапно почувствовать себя пресловутыми кроликами перед бесстрастной физиономией удава, - Проблема - в чём?
     Преподавателям стало вдруг как-то даже радостно, что они сейчас не на месте начальства.
     - Ваша дочь утверждает, что у неё в раздевалке во время урока физкультуры пропали ценные вещи, - еле выдавил из себя Борис Борисыч.
     - Ясно. Украли, короче. Кто? - Измайлов взглянул на наручные часы, и они, поймав солнечный луч, мгновенно рассыпали по кабинету задорные золотые искорки, - Она, что ли? - впервые повернул он голову в Светкину сторону.
     Виолетта театрально вздохнула:
     - Во время урока Вахрушина испачкала одежду мороженым и пошла переодеваться. Мы с девочками тоже зашли, но чуть-чуть попозже - хотели взять сок и минералку, а она как раз собиралась спрятать мою цепочку к себе в сумку. Все подтвердят!
     - Да! Так и было! - мгновенно вскинулась Лажечникова, хотя её никто не спрашивал, а Маринка согласно закивала головой, - Она давно на неё заглядывалась, с первого дня! - благородное негодование придало Аньке сил, потому голос прозвучал громко и уверенно, - А тут смотрим: прямо вцепилась в эту подвеску и на себя даже примерила!
     Директор подцепил со стола карандашом, будто змею ядовитую, тонкую цепочку со знаменитой подвеской - черепашкой и со вздохом положил обратно.
     - Всего лишь нашла и примерила, слышите! - взвилась Валентина Ивановна, - Прекратите издеваться над ребёнком! Видите, ей уже нехорошо?
     - Вета, в чём проблема? - наконец-то в голосе Измайлова послышались человеческие нотки, - Ты зачем мне звонишь, от дел отрываешь, а? Нашлась твоя цепочка, домой поехали! Я тороплюсь!
     - А два колечка, серёжки с бриллиантами и браслет тоже пропали! - прозвенел ехидный голосок Виолетты, - Перед уроком я их положила вот сюда!
     Девочка с победным видом продемонстрировала пустой кармашек фирменного рюкзачка.
     - Мы сами видели! - запищала Маринка.
     - Вспомни, может, ещё куда сунула? - теряя терпение, рявкнул Измайлов -старший. Больно уж поведение дочери напоминало ему манеры её мамаши: дура дурой, а перед партнёрами деловыми опозорить умеет.
     Виолетта, нимало не убоявшись грозного родителя, лишь слегка приподняла бровь. Выдержке и артистизму её могли бы позавидовать многие политики:
     - Нет, папа Я свои вещи все-е-е-егда кладу на место! Все могут подтвердить!
     Измайлов хмыкнул и снова взглянул на часы:
     - Ясно. Тот ещё контингент. Пускай сумку покажет.
     - Да как вы смеете?! - задохнулась Валентина Ивановна. Она не выдержала, подскочила к окаменевшей Светке, обняла её за плечи и загородила собой от измайловской громады, - Вы не имеете права! Это ребёнок!
     Думаете, если у вас столько денег, так всё позволено, что ли? И вообще, нельзя свою дочь отпускать на занятия, обвешанную украшениями, как новогодняя ёлка! Это всё-таки школа, а не... не дискотека!
     - Я деньги, между прочим, в развитие школы вкладываю! - холодно отрезал Измайлов, - И не допущу, чтобы мою дочь здесь грабили, кому не лень! И ходить она будет в том, в чём посчитает нужным! А для таких, - кивнул он на Светку - Особые заведения существуют! Пускай сама показывает, или милицию вызовем? Хорошо, давайте! И родителей! Пусть всё будет, как положено! Только быстрей, я на встречу опаздываю!
     Измайлов демонстративно повертел в пальцах телефон и пронзил Бараныча злым взглядом. Застыла густая тишина, вязкая, как годами не тронутая паутина.
     - Я, как классный руководитель, - вдруг довольно бодро вскочила из угла Наталья Юрьевна, представляя себя, должно быть, в неуязвимом эльфийском доспехе, - Обещаю, что подобного больше не повторится! Семья Вахрушиных, как всем известно, к сожалению, не совсем ммм... благополучная, - математичка запнулась было, но сильнее сомкнула пальцы на классном журнале, пересилила страх, воодушевилась и продолжала более уверенно: - Вернее, неблагополучная! Но Света... она просто очень чувствительный ребёнок, и здоровье у неё слабенькое, часто болеет...имейте уже сострадание, в конце концов! И никаких криминальных наклонностей.... Ну, посмотрите на неё! Ну, подобрала вещицу блестящую, полюбовалась, потом бы отдала обратно! Девочки любят украшения, только и всего! Она даже не понимает, сколько это стоит! Мы проведём с ней беседу...
     - Если она слабоумная - переводите в спецшколу! - рявкнул потерявший терпение бизнесмен, - Короче, сумку вытряхивай!
     Светкин портфель неприкаянно валялся у самой двери, всеми забытый, ибо хозяйка его, оцепеневшая от ужаса, стояла в центре всеобщего напряженного внимания и по-прежнему не произносила ни звука.
     - Да... я сейчас, сейчас... - залепетала "эльфийская принцесса", отваги и вдохновения которой хватило, увы, ненадолго. С застежкой она еле справилась, обдирая по ходу ногти, осыпая пол золотой пудрой. На стол директору легли по очереди: несколько учебников для шестого класса, четыре тонких тетрадки и одна - общая, что-то круглое, завернутое в белую бумагу.
     - Разверните, Наталья Юрьевна, - "подбодрил" директор, утирая вечный пот со лба.
     Математичка залилась багровым:
     - А вдруг там.... Что-то личное? - еле внятно пробормотала она.
     - Беспредел! Полный беспредел! - прошептала Валентина Ивановна, нервно перегибая в трубочку классный журнал 10 "А".
     - Какое "личное"? - съязвил, было, осмелевший физрук, но бывшая Женькина классная так на него зыркнула, что тот дернулся и замер.
     В бумаге обнаружилось обычное яблоко. Учителя разом выдохнули. Светка не шелохнулась. Она вообще, как будто бы не понимала, где находится, и что с ней происходит. И даже, когда краска отхлынула от круглых мясистых щёк не в меру совестливой поклонницы фэнтези, когда все присутствующие разом вытянули шеи вперед и охнули, и когда с характерным, неподражаемым звоном на поверхность стола из пенала высыпались вовсе не ручки с карандашами...
     А солнышко за окном, как назло, разбушевалось почти по-весеннему. Его шаловливые лучики одинаково весело поблёскивали и на прихотливых узорах малахита, и на безупречно - жемчужной белизне хищно оскаленных зубок Виолетты, рассыпали радужные блики на лица ошарашенных педагогов...
     - Во, Ветка! - задорно и почти по - мальчишечьи ухмыльнулся Измайлов, - А то заладила: Лондон, Лондон! Тут тебе не королевские дворцы, аристократов нету! Гляди в оба! Хочешь бизнес - леди стать - учись с народом общаться! Сама решай, короче! Все финтифлюшки нашлись?
     - Всеее... - протянула Виолетта, и какая-то, видимо, только и ждущая подходящего момента, заранее заготовленная гримаса показалась на её аккуратном личике. Она обвела присутствующих медленным и задумчивым взглядом, как будто принимала крайне важное, но трудное решение. Умильный голосок её был слаще мёда:
     - Свееета! - улыбнулась Измайлова - младшая, - Я решила, что дам тебе шанс! Я тебя прощаааю, хотя мне обииидно, конечно, ведь я тебе ничего плохого не сдеелала! На самом деле, я на тебя не сержусь, у тебя, говорят, жизнь и так непростааая...
     - Я. Ничего. У тебя. Не. Брала, - глаза у Светки заблестели, но не слезами, а какой-то отчаянной злостью. Голос её прозвучал достаточно громко, хотя глуховато и сдавленно.
     Бараныч в миллионный раз промокнул лысину и отбросил прочь насквозь мокрый платок:
     - В общем так, Вахрушина! Считай, что тебе сегодня повезло! В понедельник - с родителями! Будем беседовать! А вы идите! - обратился он к Аньке с Маринкой.
     - Весело тут у вас! - хмыкнул Измайлов, - Пойдём, Вета! Опаздываю!
     Красивая девочка с прекрасным именем Виолетта одарила всех на прощанье очаровательнейшей улыбкой, вежливо попрощалась и выпорхнула вслед за отцом. Ей всё больше и больше нравилось ходить в эту "лоховскую" школу: вот уж точно - не соскучишься...
     Учителя начали шевелиться, привставать с мест, поняв, что разговор окончен.
     - Не зря говорят - "в тихом омуте..." - тяжело вздохнул кто-то.
     - Да, какое время страшное пошло! - прошептала историчка.
     - Вот и верь стереотипам! Портят людей не деньги, а их отсутствие...
     - Света, - Валентина Ивановна наклонилась к девочке, - Ничего родителям не рассказывай! Приходите с Женей сегодня вечером ко мне домой! А в понедельник я с Семён Семёнычем сама побеседую! Ты только не отчаивайся, мы всё выясним! Я тебя домой провожу.... Ох, нет - мне ещё на мероприятии дежурить!
     Внезапно из-за двери послышался шум, крики, и, наконец, громкий девчачий визг, в котором трудно было не узнать голос Лажечниковой. Внушительная толпа в коридоре окружала лишь одного невзрачного с виду пацана.
     - Лисицын, с ума сошёл? - орал Бараныч, совершенно вне себя от ярости, особенно поражённый тем, что это именно тихоня Лисицын стоит сейчас перед ним с перекошенным от ярости лицом.
     Он редко открывал рот на уроках и переменах, всё больше сидел в уголке, рассматривая мир из-под косой чёлки, поэтому его голос Светка не сразу узнала. Сейчас он стоял в самом центре толпы, в позе, слегка напоминающей боевую стойку из любимых пацанами заграничных боевиков, но узкая и тонкая фигура его совершенно не производила какого-либо грозного впечатления. Однако мальчишку, похоже, это не смущало:
     - ...сволочи вы! Твари продажные!- расслышала Валентина Ивановна конец фразы.
     - Ты чего, Фокс, совсем ё... - Анька оглянулась на учителей, - Совсем рехнулся, да?
     - Лисицын! Что за разговоры?
     Лисицын откинул чёлку со лба и, не моргая, смело уставился прямо в распаренную физиономию директора:
     - Я знаю, кто Вахрушиной золото подкинул - Кошелева и Лажечникова! Я перед географией карты в подсобке раскладывал! Помните, Семён Семёныч, вы мне поручили?
     Директор, у которого продолжали предательски подрагивать колени, почувствовал, как ручейки пота, противно холодя кожу, сбегают со спины вниз, на ноги, и того и гляди, прольются прямо пол дурно пахнущей лужей.
     - Лисицын, - протянул к нему руку Бараныч, будто бы собирался взять за шкирку котёнка и перенести в более удобное место, - Расскажешь у меня в кабинете!
     - Нет! - отступил назад Костя и сжал кулаки, - Я при всех расскажу! Анька говорит - я придумала, как Вахрушину с урока выманить - мороженое надо купить. А Маринка сказала - я куплю и всё сделаю! Я только не понял, что они делать собираются. Думал, просто мороженым измазать хотели...
     - Тааак. - протянул директор. - Кошелева, Лажечникова, теперь придётся и ваших родителей вызывать!
     Напарницу Анька Лажечникова выбрала неудачно: нервы у Кошелёвой сдали мгновенно.
     - Чё он врёооот, придурок! - вдруг заревела Маринка почти басом, - Аааааа! Ыыыыы! А черепашку она сама схватииила!
     Толпа загудела. Бараныч представил, что новость теперь понесётся вскачь, как бешеная лошадь и едва не застонал.
     - Не докажешь! У тебя свидетелей нет! Ты всё выдумал! - Анька ещё держалась, но губы у неё уже предательски задрожали, и лицо пошло красными пятнами.
     - Твари продажные! - буквально выплюнул Фокс в лицо Аньке, - Ты, Анька, знаешь, о чём я...
     А Лажечникова вдруг прищурилась, как припёртая в угол дикая кошка, даже ощерила зубы по-звериному:
     - Я - продажная тварь, да? На Вахрушину запал? Ну-ну.... Только учти, Фокс - тебе это дорого обойдётся! За просто так к ней не подъедешь! Эй, Светка, скажи, почём тебя отец дружкам в аренду сдаёт? За одну бутылку или за две?
     - Господи! - ахнула Валентина Ивановна, - Аня, у тебя что - совсем совести нет? Прекрати про других гадости сочинять! Лучше скажи - вы с Мариной, действительно, это сделали?
     - Выдумала?! Я? - затряслась Анька, а слюни так и летели во все стороны. Их уже окружала плотная толпа, которая всё разрасталась с каждой минутой за счёт пробегающих мимо школьников. Вновь подошедшим было ясно только одно - пахнет скандалом, потому уходить не спешили: ещё бы - когда увидишь такой "бесплатный цирк"!
     - Да она весь подъезд на уши поставила! У них квартира - притон настоящий, соседям покою нет! Милицию постоянно вызывают! Мать с отцом не просыхают, а деньги-то нужны! Вот она и "зарабатывает"! А потом у Соколовских отлёживается, синяки лечит! Вот кто - продажная тварь! Подстилка зэчарская! А мы с ней рядом сидеть должны, да? Может, она заразная?
     - Хы-хы-хы!! - уже завёл кто-то из задних рядов гаденький смешок, но тут же на него зашипели, и тотчас звон затрещины отчётливо прозвучал в абсолютной тишине. Все смотрели на Аньку и молчали, как будто и глазам своим, и слуху не верили. Одна Маринка оглядывалась по сторонам в надежде улизнуть незаметно.
     - Хва-а-аатит! - заорал Бараныч, обеими руками впиваясь в туго затянутый галстучный узел. Лицо его, и без того густо - красное, стремительно багровело, - Молчааать! Всехххх...
     Директор захрипел, правая нога его подогнулась в колене и немного вывернулась вбок, словно из нее разом исчезли все кости. Ещё секунда - и он тяжело рухнул на запыленный линолеум. Слитная масса толпы рассыпалась на части, шум поднялся неимоверный. Секретарша никак не могла попасть пальцем в нужные кнопки телефона. Валентина Ивановна вдвоём с молоденькой учительницей биологии склонились над Баранычем и пытались в четыре руки развязать галстук. В общем, "бесплатный цирк" нынче не только удался, но зрелище оказалось в тысячу раз более интригующим, нежели простая школьная вечеринка. И неудивительно, что о Светке вспомнили только тогда, когда её и след простыл...
     Светка, задыхаясь, бежала по пустынному коридору первого этажа. Вверху гремела музыка: для старшеклассников, как всегда в День влюблённых, устроили праздник. "Только бы никого не видеть!" - она забыла сейчас про всё на свете, а тело, по многолетней привычке, искало привычного спасения в тесной тьме самого тихого уголка...
     - Вылазий, кому сказала! - уборщица для пущей убедительности потрясла растрёпанной шваброй, пытаясь достать самый дальний угол. Светка отодвинулась ещё дальше. Швабра не задела её, но посыпались на голову пыльные классные журналы за тысяча девятьсот лохматые года.
     - Директору скажу! - пригрозила старуха.
     - Отстань! Это не твоё дело! - огрызнулась девчонка.
     - Ах ты, фулюганка! - не выдержала техничка, - Ты посмотри-ка на неё, а! Воруешь, значит, да ещё хамишь! Да таких как ты, как только вылупятся - башкой об угол! Пакость такая! Да другой бы директор милицию сразу вызвал! Смотри-ка, пожалели её! В колонию тебя надо отправить, как твоего папашу!
     Светка зажмурилась: ох, не разреветься бы перед старой ведьмой. Была бы рядом Настя - ничего бы не произошло.
     - Тёть Валь! Вас завхоз зовёт! Срочно!
     - Иду! Иду! - заворчала техничка, и жестяным звоном вторили её многочисленные вёдра, которые она безуспешно пыталась заткнуть в кладовку, бесцеремонно занятую сейчас малолетней "прохвосткой" и "воровкой".
     - Пойдём? ... - про Фокса-то она и забыла! А он - рядом переминается, куртку Светкину держит.
     - Куда пойдём? - пробормотала она машинально, сама не сознавая, что говорит. Надо двигаться куда-то, иначе она так и замрёт тут навсегда...
     Они оба глядели одинаково сейчас: хмуро, из-под волос, едва ли не обнюхивая воздух в поисках опасности, словно два осторожных зверька. Пацан оказался более смелым:
     - Ну... это... домой. Возьми куртку.
     Светка, наконец, пошевелилась в своём убежище. Тело заныло, затёкшие ноги слушались с трудом.
     Лисицын дрожащими пальцами убрал челку с одного глаза:
     - У тебя... это... на голове паутина. И это... грязь... вот здесь...
     Девчонка глядела на него молча и отрешенно.
     Он решился и продолжил, - Я ещё кое-что узнал. Идём, по дороге расскажу, - и, сам не веря собственной смелости, продолжил, - А хочешь, ко мне пойдём? У меня сегодня...
     В один момент железобетонная стена, что выстраивала она около себя последние несколько часов, рухнула с позорной поспешностью:
     - Отдай! - Светка выхватила из рук Фокса свою курточку, - что ты ко мне пристал, а? Думаешь, если они про меня так..., - крикнула она, надрывая связки, - Думаешь, теперь можно затащить куда-нибудь, да? Я тебя... живьём закопаю, и искать никто не будет! - вспомнила она любимую Женькину присказку.
     - Ты чего, Свет? Да я просто... Я же... - Костя оторопело уставился на Светку, а та схватила первое, что под руку попалось - пакет с кросовками:
     - Урод! Ты такой же!
     Она не помнила, что кричала ещё. Не помнила, как размахивала пакетом, а Фокс даже не закрывал лицо, не пытался поймать за руки и повторял только:
     - Подожди, Свет! Я ж тогда не всё рассказал!
     Их крики гулко отдавались в пустоте школьного коридора.
     - Отвали! Пошел на ...!
     - Это она Аньке заплатила!
     - Чего ты, мать твою, слышал? - тонкий пакетик не выдержал - порвался. Светка вдруг как-то сразу обмякла, осела на пол. Фокс бросил на пол свой рюкзак и уселся прямо на него, шагах в трёх, чтобы девчонка ненароком опять чего не подумала:
     - Они про деньги ещё говорили, которые им, короче, кто-то заплатить должен! Я теперь думаю...Точно! Измайлова! Измайлова сама всё подстроила! Если бы можно было как-то доказать...
     Светка подобрала с пола кроссовки, обернула пакетом, запихала в портфель:
     - Ладно, Фокс, я поняла! - Светкино лицо опухло, глаза покраснели, но оставались сухими, - Никому это не надо!
     Он поразился, насколько по-взрослому прозвучали её слова. Как у его матери, когда они вернулись домой с похорон папы. "Никому это не надо, кроме нас с тобой. Будем сами карабкаться" - сказала тогда мама, гладя его по совсем коротким волосам. С той поры Фокс перестал стричься ...
     - Просто у меня сегодня - День рождения! - прошептал Лисицын, когда её синяя курточка мелькала уже в самом конце коридора...
     Светке точно не до Фокса и его переживаний. Она плелась по улице, наступала, не глядя, на жёсткие горбы примёрзшего к асфальту грязного снега. Слишком коротка дорога домой, слишком пустынны знакомые улицы. Она медленно переставляла ноги и читала все вывески и объявления подряд, шептала слова всех песен, которые только помнила. Она дала себе слово. Не думать про "это" до тех пор, пока не окажется одна. О чём угодно, лишь бы не об "этом". Комок мрака тяжело ворочался, раздувался, шетинился острыми углами, точно мусорный мешок из черного пластика, в который невидимая рука утрамбовывает мусор. Сомнений нет - вот-вот он прорвётся, и нечто гнусное, не имеющее названия, просочится в наш мир, жадно пожирая время и пространство...
     Вот, она идёт, и ноги чувствуют боль и холод, и это - счастье. Потому что осенью могла больше никогда не встать с кровати. Доктор, конечно, напрямую не говорил, но Светка знала: судьба пыталась заставить её закончить свои дни так же, как девчонка из соседней палаты.
     - Ишь родителям-то усю жизть мучиться! - простонала тогда Нинка Вахрушина, взглядом провожая удаляющуюся вдоль больничного коридора девочку, чуть постарше Светки, которую на инвалидной коляске везли отец с матерью.
     Женщина - маленькая и тонкая - то и дело наклонялась к лицу дочки, заправляла ей за уши тонкие пряди волос. Девочка болезненно морщилась, откидывала голову назад, локон выскальзывал, и все повторялось заново. Мужчина шагал медленно, размеренно, отрешенно глядя куда-то вперед и вверх.
     - Молодые ведь ещё! Никакой жизни теперь! Изведёт! Будет, как полено, валяться, а толку! Матери не отдохнуть, ни состариться спокойно не даст, окаянная! Разрешали бы таким укол, что ли, делать... Вон, как собакам делают...
     Перемешанный людскими ногами снег к вечеру застыл на тротуарах грязными волнами. Её уже не заботило, что подол юбки не чище тряпки на школьном крыльце, о которую вытирают ноги, кому не лень. Об неё, Светку, тоже будут всю жизнь вытирать ноги, потому что.... Потому что вот так вышло. Вот такая судьба.
     - Ээх ты, ангилоочек! - все повторяла, бывало, тётка Евфросинья, - Радуйся, радуйся страданьям - то! Родительские души слезами детскими спасаются! Так батюшка говорит! Ты не хочешь ведь, чтобы мамка-то с папкой в аду мучились? Так терпи, терпи! Обидел кто тебя - прощать надо, зла нельзя держать. Смиренность нужна, смиренность! О-ох, грехи наши тяжкие! - а сама всё оглядывалась, нет ли Женьки поблизости, - Крестить тебя надо, девица, а то не дойдёт молитва-то твоя! Ты молчи только - брату-то не говори...
     Родной дом встретил Светку пустотой. Ни единого человека не встретилось ни во дворе, ни в подъезде, только едкий перегарно - сигаретный запашок - след дяди Васи - выдавал, что минуту назад сосед поднимался по этим ступеням. Из-за двери Рыжей Сони неуверенно тявкнул Крис, но тут же замолк - узнал.
     "Привет! - прошептала ему Светка. А пекинес вдруг тоненько взвыл, протяжно, тоскливо и шумно заскрёб по двери когтями.
     Она стала считать ступеньки, останавливаясь на каждой, но они закончились слишком быстро. Задумалась: не постоять ли немного на площадке, однако вой Кристиана чудился даже тут. Внизу открылась дверь, надтреснутый старческий голос сердито выговорил собачонке, потом снова лязгнули замки, и всё стихло.
     В квартире тоже было пусто. Все форточки плотно закрыты. В спальне у матери густо пахло валерьянкой и камфарой. Мать любила лечиться, и бывало, подолгу, с видимым удовольствием, рассуждала о различных хворях, переняв навык этот у наставницы своей - Матвевны. От Матвевны же досталось Нинке наследство - тряпки разнообразные: широченные юбки на резинке, платки, шерстяные носки в палец толщиною, да заветная коробка из-под обуви, где хранилось самое ценное.
     Содержимое коробки Светка знала наизусть: приходилось вставать посреди ночи на материн зов - находить, подавать, разводить в воде, в молоке, в спирту, держать над ложкой, считая каждую каплю...
     Вот маленькие розовые горошинки в сладкой глазури, похожие на конфеты. Как ругался, бывало, Женька - "Не вздумай брать, стрекоза - руки оборву!" Вот невзрачные, сероватые - "от давления", а зелёные, глянцевые - "когда кости выламывает". На дне коробки притаились таблетки с названием, красивым и загадочным, более подходящим для тропического цветка или бабочки, нежели для лекарства. "По блату достала! - похвалялась Матвеевна, - Психам у психушке дають, чтобы, значит, не буянили. Эти уж по половинке надо, а то не проснёсси после...". В коробочке оставалось целых семь штук - значит, должно хватить...
     Светка нервно сглотнула и посмотрела на то, что получилось. В стакане плавала мутно - серая жижа с белыми крупинками. "Надо, наверно, чтобы совсем растворилась" - подумала Светка. Ложка звякнула о стекло, и именно этот момент улучила коварная чернота, чтобы взорваться и беспощадным мертвенно - серым светом осветить на мгновение ту запечатанную ячейку памяти, что, подобно гнойному нарыву, пульсировала, отдаваясь болью во всём Светкином существе. Сизые клубы вонючего дыма, силуэт в темноте, хриплый смех. Потом - свет голой кухонной лампочки бьёт в глаза, медленно - медленно со стола клеёнка, отцовский рот перекашивается в беззвучном крике...
     А ещё? Что случилось ещё? Мучительное напряжение мгновенной острой болью отдалось в груди. Отворись в тот миг дверь, зайди сама Виолетта со слезами да за прощением - и то не взволновало бы ничуть.
     Вроде бы растворилось. Всё. Светка вынула ложку из стакана и зачем-то попробовала на вкус. От неимоверной горечи брызнули слёзы.
     "...не совсем благополучная..."
     "Вон, как собакам делают..."
     "...а потом у Соколовских отлёживается, синяки лечит..."
     Синяки были на самом деле. Получается, то, о чём кричала Анька.... Все знают.... Одна она, Светка, ничего не помнила.... Недаром непривычно многословен был Женька, и ласковее, чем обычно, говорила с ней теперь тётя Марина. Выпучивала глаза мать, а отец ходил чем-то смертельно перепуганный, и соседка тётя Аня ехидно справлялась каждый раз на лестнице о Светкином самочувствии.... Все знали.... Все.
     "Саша знает..." - вот оно, то самое невысказанное, жуткое "нечто", наконец, произнесено...
     Светка с усилием зажмурилась, запрокинула назад голову, широко раскрыла рот и опрокинула в себя содержимое стакана одним коротким движением. Горло мгновенно свело спазмом, и, прежде чем успела она что-либо сообразить, мерзкое пойло фонтаном брызнуло из её носа и рта. Стакан выпал из рук, но не разбился, а с глухим бренчанием покатился по щербатому деревянному полу.
     Светка вздрогнула всем телом, всхлипнула и убежала в ванную. Стояла у крана до тех пор, пока не зубы не заломило от ледяной воды. Вернулась в комнату, и больше по привычке, нежели думая хоть о чём - либо в тот момент, уложила коробку на место, вытерла лужу на полу. Потом, пошатываясь, побрела к своей кровати, укрылась с головой зёлёным клетчатым пледом и заснула так крепко, как не спала во всю свою жизнь.
     В душной и сумеречной темноте, под самым потолком, поначалу робко и блёкло, а потом всё ярче и веселее, засветились крохотные желтые искорки.